"А ты знаешь, что это за дом?" - спросила Люлюшка тихо. Он не знал. "Это бывший дом одного миллионера, - у него была фабрика, а здесь он жил со своей семьей... Его фамилия была Бозарджанц". - Последние слова она произнесла таким шепотом, что Ванванч вздрогнул. Смутно вспомнилось, как кто-то произносил эту фамилию. Люлюшка смотрела на него с загадочной многозначительной усмешкой. "Ну и что?" - спросил он с нетерпением. И тут, сделав большие глаза, она ошарашила его: "Этот Бозарджанц был отцом Николая Ивановича!.." - "Так ведь он Попов!.." - чуть не крикнул Ванванч. "Тсс, прошептала она, озираясь, - он ушел от отца мальчишкой, ну, юнцом... Он не хотел быть сыном буржуя..."
Они воротились домой. Был выходной день. Николай Иванович встретил их улыбаясь. Потом появился Арам Балян - худенький юноша в больших очках. Ванванч уже знал, что он и Люлюш-ка влюблены друг в друга. Ванванчу разрешалось присутствовать при их беседе, и он, сделав постное лицо, с интересом вслушивался в их будничный диалог, замирая, пытаясь разгадать их тайну по интонациям и жестам. Он уже знал, что Арама нельзя обижать, потому что он улетит. Так сказала Люлюшка. "Вот так, возьмет и вылетит в окно и улетит..." - "И не разобьется?" - спросил Ванванч, посмеиваясь. "Да нет, улетит, - сказала Люлюшка серьезно, - просто улетит и не вернется, понимаешь?" Он кивнул, но не мог поверить. Ему вспомнилась Жоржетта, затем Леля, но это было все не то, не то...
Он вышел в другую комнату и признался Николаю Ивановичу, что посвящен в его тайну. Николай Иванович рассмеялся и сказал, что не надо об этом громко говорить... большевики могут не так это понять. То есть я очень уважаю большевиков, ты понимаешь, вот таких, как Ашхен, например, но ведь могут и не понять, могут сказать, что я сын буржуя, и дадут мне по голове!.. И снова рассмеялся.
Все это выглядело странным. "А раньше, когда вы еще жили дома?" спросил Ванванч. "О, - сказал Николай Иванович, - раньше, ты знаешь, я развлекался напропалую... мы развлека-лись... У меня были друзья, и мы вечером выходили на Головинский, и там мы такое устраивали... Такое устраивали!.. Мы тогда, - и он перешел на шепот, - презирали пролетариев, ну, глупые мы были, - и он радостно расхохотался, - мы их презирали за хамство, за скотство и уж так старались!.. Однажды в Тифлис приехал пролетарский поэт Василий Каменский, футурист, и мы его встретили на Головинском... Это вы - пролетарский поэт Василий Каменский? - спросили очень вежливо. Он обрадовался, что его узнали, засопел, задрал голову и говорит: да, это я... Ну так вот тебе за это! Бац, бац, бац, бац по щекам! А?.. И он побежал..."
...В Люлюшкиной комнате о чем-то шептались влюбленные. У Арама был нос с горбинкой, черный хохолок над белым лбом и голубые глаза. Он подошел к раскрытому окну и взмахнул руками. "Не улетай..." - попросила Люлюшка одними губами и посмотрела на Ванванча. "Не надо", - попросил и он. Арам сказал: "Хороший день... так и тянет..."
...На вокзале, перед самым отходом поезда Ванванч сказал сестре не очень уверенно: "Он бы и не полетел... Разве люди летают?.." - "Конечно, полететь он не может, - шепнула Люлюшка, - но может улететь от меня... Ты разве не видел, какие у него руки?" - "Ну и что?" - засмеялся Ванванч. "Он ирокез". - "Да?!" - восхитился Ванванч, втягиваясь в игру. "Кто он?" спросила Сильвия строго. "Ирокез", - сказала Люлюшка небрежно. "Перестань болтать глупости!.. - крикнула тетя Сильвия. - Что еще за ирокез?" - "Ну, хорошо, хорошо, - сказала Ашхен, - пора прощаться..." - "А какие у него глаза, - шепнула Люлюшка Ванванчу, - ты видел? Видел?.." - и она поцеловала его крепко, по-тифлисски, словно что-то предчувствуя...
...Когда они с мамой вернулись на Урал, в Нижний Тагил, папа встречал их на вокзале. И оставалось до Вагонки всего лишь четырнадцать километров. Их ожидал перед зданием вокзала черный автомобиль под брезентовым верхом, а не привычная бричка. За рулем сидел широкопле-чий, грузный шофер, бывший матрос Анатолий Отрощенко. Круглолицый, с мясистым носом и такими же мясистыми влажными губами. Он ловко выскочил из машины и уложил вещи на заднее сиденье. Он делал все ловко и на каждое папино или мамино пожелание отвечал: "Так точно".
В машине, наслаждаясь ее стремительным бегом сквозь тайгу по плотной утрамбованной дороге, Ванванч узнал о больших переменах. Через несколько недель они переедут в Нижний Тагил, потому что папа будет первым секретарем горкома партии. Инженер Тамаркин, оказывает-ся, покончил жизнь самоубийством... "Почему?" - спросил Ванванч с ужасом. "Ну, видимо, боялся разоблачения..." - сказал папа. "Ну, хорошо, хорошо, - сказала мама сердито, - что такое?.." - "А первый секретарь,- сказал Ванванч,- это самый главный?" - "Думай о школе, - сказала мама и дернула его за рукав, - у тебя есть школа..."
И он стал вспоминать школу, и перед глазами вспыхнула береста в жестяной крышке от бачка, и жаркое Лелино плечико вздрогнуло... Потом он вспомнил живого и невредимого Афоньку и побежал к нему, распахнув руки, как истовый тифлисец, и обнимая, повисая на нем, понимал, что уже теперь нет никого ближе этого долговязого, синеглазого, удивленного парня. "А твой Афонь-ка совсем здоров", - неожиданно сказал папа, обернувшись с переднего сиденья, и Ванванч сладко зажмурился, уже не вслушиваясь в дорожный диалог отца и матери.
"А она кто?" - спросила Ашхен. "Я же тебе рассказывал, - сказал Шалико, - маляром работала... Ты представляешь, из кулацкой семьи, а стала такой передовой... просто невероятно". - "И она выступила против Тамаркина?" - спросила Ашхен с сомнением. "Не просто выступи-ла, - сказал Шалико, - она разоблачила Тамаркина и по производству и по быту". - "По быту?" - удивилась Ашхен. "Ну, знаешь, - сказал Шалико и погладил ее руку, - ну, там всякие интимные дела, оказывается, всякие там грешки..." "Тамаркин?!" - прошептала Ашхен с ужасом. - "Знаешь, - сказал он, - еще бы немного, и случилась бы в их цеху катастрофа... К этому все шло... После ее выступления начали все проверять... Ну, в общем, началось такое!.. А утром его нашли... он выстрелил прямо в висок... никакой записки... С ним не успели поговорить... Что-то во всем этом такое..." Она покачала головой и шепотом повторяла: "Вай! Вай! Вай!.."
Ванванч попытался в очередной раз вникнуть в их тихий разговор, но это было так далеко, так непонятно, так скучно...
"С ней сначала разговаривал Федя Крутов, - сказал Шалико, - с этой Нюрой... Она загорелась, ну, говорит, я все скажу..." - "Получается, что ее подговорили?" - спросила Ашхен, прищурившись. - "Что значит подговорили? удивился Шалико не очень уверенно. - Она сама пришла с жалобой... впрочем, черт его знает... Хотя, ты знаешь, теперь, после работы комиссии, действительно многое выясняется... Все не так просто... и саботаж... и письма из-за границы... Тут, знаешь, и меня пытались, что я, мол, просмотрел..." - "С ума сошли!? Тебя?.." - прошипела Ашхен. - "Не знаю, не знаю..." - сказал Шалико.
Он уже работал в Тагиле, в горкоме партии. Уезжал утром, возвращался поздно. В Тагиле ремонтировался дом для нового секретаря, и вскоре им предстоял переезд. А тут еще смерть Лизы. В первую ночь Шалико плакал, не стесняясь, как мальчик. Конечно, здесь, на Урале, горе утрат стушевывалось расстояниями, тайгой... Впрочем, стушевывалось ли? А может быть, именно благодаря пространствам серые глаза Лизы увеличивались до бескрайних размеров, и он ждал от них ответа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Они воротились домой. Был выходной день. Николай Иванович встретил их улыбаясь. Потом появился Арам Балян - худенький юноша в больших очках. Ванванч уже знал, что он и Люлюш-ка влюблены друг в друга. Ванванчу разрешалось присутствовать при их беседе, и он, сделав постное лицо, с интересом вслушивался в их будничный диалог, замирая, пытаясь разгадать их тайну по интонациям и жестам. Он уже знал, что Арама нельзя обижать, потому что он улетит. Так сказала Люлюшка. "Вот так, возьмет и вылетит в окно и улетит..." - "И не разобьется?" - спросил Ванванч, посмеиваясь. "Да нет, улетит, - сказала Люлюшка серьезно, - просто улетит и не вернется, понимаешь?" Он кивнул, но не мог поверить. Ему вспомнилась Жоржетта, затем Леля, но это было все не то, не то...
Он вышел в другую комнату и признался Николаю Ивановичу, что посвящен в его тайну. Николай Иванович рассмеялся и сказал, что не надо об этом громко говорить... большевики могут не так это понять. То есть я очень уважаю большевиков, ты понимаешь, вот таких, как Ашхен, например, но ведь могут и не понять, могут сказать, что я сын буржуя, и дадут мне по голове!.. И снова рассмеялся.
Все это выглядело странным. "А раньше, когда вы еще жили дома?" спросил Ванванч. "О, - сказал Николай Иванович, - раньше, ты знаешь, я развлекался напропалую... мы развлека-лись... У меня были друзья, и мы вечером выходили на Головинский, и там мы такое устраивали... Такое устраивали!.. Мы тогда, - и он перешел на шепот, - презирали пролетариев, ну, глупые мы были, - и он радостно расхохотался, - мы их презирали за хамство, за скотство и уж так старались!.. Однажды в Тифлис приехал пролетарский поэт Василий Каменский, футурист, и мы его встретили на Головинском... Это вы - пролетарский поэт Василий Каменский? - спросили очень вежливо. Он обрадовался, что его узнали, засопел, задрал голову и говорит: да, это я... Ну так вот тебе за это! Бац, бац, бац, бац по щекам! А?.. И он побежал..."
...В Люлюшкиной комнате о чем-то шептались влюбленные. У Арама был нос с горбинкой, черный хохолок над белым лбом и голубые глаза. Он подошел к раскрытому окну и взмахнул руками. "Не улетай..." - попросила Люлюшка одними губами и посмотрела на Ванванча. "Не надо", - попросил и он. Арам сказал: "Хороший день... так и тянет..."
...На вокзале, перед самым отходом поезда Ванванч сказал сестре не очень уверенно: "Он бы и не полетел... Разве люди летают?.." - "Конечно, полететь он не может, - шепнула Люлюшка, - но может улететь от меня... Ты разве не видел, какие у него руки?" - "Ну и что?" - засмеялся Ванванч. "Он ирокез". - "Да?!" - восхитился Ванванч, втягиваясь в игру. "Кто он?" спросила Сильвия строго. "Ирокез", - сказала Люлюшка небрежно. "Перестань болтать глупости!.. - крикнула тетя Сильвия. - Что еще за ирокез?" - "Ну, хорошо, хорошо, - сказала Ашхен, - пора прощаться..." - "А какие у него глаза, - шепнула Люлюшка Ванванчу, - ты видел? Видел?.." - и она поцеловала его крепко, по-тифлисски, словно что-то предчувствуя...
...Когда они с мамой вернулись на Урал, в Нижний Тагил, папа встречал их на вокзале. И оставалось до Вагонки всего лишь четырнадцать километров. Их ожидал перед зданием вокзала черный автомобиль под брезентовым верхом, а не привычная бричка. За рулем сидел широкопле-чий, грузный шофер, бывший матрос Анатолий Отрощенко. Круглолицый, с мясистым носом и такими же мясистыми влажными губами. Он ловко выскочил из машины и уложил вещи на заднее сиденье. Он делал все ловко и на каждое папино или мамино пожелание отвечал: "Так точно".
В машине, наслаждаясь ее стремительным бегом сквозь тайгу по плотной утрамбованной дороге, Ванванч узнал о больших переменах. Через несколько недель они переедут в Нижний Тагил, потому что папа будет первым секретарем горкома партии. Инженер Тамаркин, оказывает-ся, покончил жизнь самоубийством... "Почему?" - спросил Ванванч с ужасом. "Ну, видимо, боялся разоблачения..." - сказал папа. "Ну, хорошо, хорошо, - сказала мама сердито, - что такое?.." - "А первый секретарь,- сказал Ванванч,- это самый главный?" - "Думай о школе, - сказала мама и дернула его за рукав, - у тебя есть школа..."
И он стал вспоминать школу, и перед глазами вспыхнула береста в жестяной крышке от бачка, и жаркое Лелино плечико вздрогнуло... Потом он вспомнил живого и невредимого Афоньку и побежал к нему, распахнув руки, как истовый тифлисец, и обнимая, повисая на нем, понимал, что уже теперь нет никого ближе этого долговязого, синеглазого, удивленного парня. "А твой Афонь-ка совсем здоров", - неожиданно сказал папа, обернувшись с переднего сиденья, и Ванванч сладко зажмурился, уже не вслушиваясь в дорожный диалог отца и матери.
"А она кто?" - спросила Ашхен. "Я же тебе рассказывал, - сказал Шалико, - маляром работала... Ты представляешь, из кулацкой семьи, а стала такой передовой... просто невероятно". - "И она выступила против Тамаркина?" - спросила Ашхен с сомнением. "Не просто выступи-ла, - сказал Шалико, - она разоблачила Тамаркина и по производству и по быту". - "По быту?" - удивилась Ашхен. "Ну, знаешь, - сказал Шалико и погладил ее руку, - ну, там всякие интимные дела, оказывается, всякие там грешки..." "Тамаркин?!" - прошептала Ашхен с ужасом. - "Знаешь, - сказал он, - еще бы немного, и случилась бы в их цеху катастрофа... К этому все шло... После ее выступления начали все проверять... Ну, в общем, началось такое!.. А утром его нашли... он выстрелил прямо в висок... никакой записки... С ним не успели поговорить... Что-то во всем этом такое..." Она покачала головой и шепотом повторяла: "Вай! Вай! Вай!.."
Ванванч попытался в очередной раз вникнуть в их тихий разговор, но это было так далеко, так непонятно, так скучно...
"С ней сначала разговаривал Федя Крутов, - сказал Шалико, - с этой Нюрой... Она загорелась, ну, говорит, я все скажу..." - "Получается, что ее подговорили?" - спросила Ашхен, прищурившись. - "Что значит подговорили? удивился Шалико не очень уверенно. - Она сама пришла с жалобой... впрочем, черт его знает... Хотя, ты знаешь, теперь, после работы комиссии, действительно многое выясняется... Все не так просто... и саботаж... и письма из-за границы... Тут, знаешь, и меня пытались, что я, мол, просмотрел..." - "С ума сошли!? Тебя?.." - прошипела Ашхен. - "Не знаю, не знаю..." - сказал Шалико.
Он уже работал в Тагиле, в горкоме партии. Уезжал утром, возвращался поздно. В Тагиле ремонтировался дом для нового секретаря, и вскоре им предстоял переезд. А тут еще смерть Лизы. В первую ночь Шалико плакал, не стесняясь, как мальчик. Конечно, здесь, на Урале, горе утрат стушевывалось расстояниями, тайгой... Впрочем, стушевывалось ли? А может быть, именно благодаря пространствам серые глаза Лизы увеличивались до бескрайних размеров, и он ждал от них ответа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56