Через неделю твой задний проход настолько увеличится от постоянного траханья, что ты станешь накладывать в штаны при каждом шаге, – громыхал голос лейтенанта. – Имя, Квигг... я хочу знать имя!
– Хватит! – как удар хлыста прозвучал голос Улански. Пепельно-серое лицо Квигга резко повернулось к нему. Специалист по борьбе с наркотиками вклинился между ними как рефери в профессиональном боксе. Он выставил перед собой руку, которую Докерти отбросил резким движением. В его голове мелькнула даже мысль, что ирландец не подыгрывает ему. – Джон, остынь. Твой необузданный темперамент и без того принес тебе массу неприятностей, так что возьми себя в руки. – Он повернулся, доброжелательно глядя на Квигга, и с удовлетворением заметил, что бледность исчезла с его лица.
– Маркус, я хочу помочь вам найти выход. Я действительно хочу помочь, – продолжал он, стараясь как можно более убедительно произносить каждое слово. – Вы обязаны понять, какой выбор стоит перед вами. Только подумайте: ваша карьера, ваша свобода и ваше здоровье поставлены на карту против имени. Лишь имени. Лейтенант больше ни о чем не просит. Я понимаю, что вы боитесь за себя, если произнесете его, но только представьте себе, что с вами будет, если вы его не скажете. Все-таки детектив оставляет вам какую-никакую, но надежду. Разве оно не стоит того?
Улански впился в лицо мужчины. Он видел на нем страх и неопределенность, но не поражение... не долгожданную капитуляцию. Он посмотрел на Докерти и покачал головой.
– Я... я хочу говорить с моим адвокатом, – сказал Квигг.
Докерти в два шага пересек комнату и, схватив мужчину за лацканы пиджака, притянул к себе. – Ты ничего не получишь, пока я не получу ответа, – бросил он, потом с неохотой отпустил его. – Мы забираем тебя с собой, Квигг, – прибавил он. – Мы с тобой еще не наговорились. Давай, дрянь, пошли.
Маркус Квигг ощутил резкую боль в сердце и решил, что сейчас умрет на месте. Тонкая аневризма, которая развилась в сердце, казалось, больше не выдержит и разорвется. Он хотел сказать им с самого начала, что он никакой не жулик. Он хотел сказать им, что незаконные рецепты мало что значат... так, своего рода незначительная подмога, чтобы поддержать разваливающийся бизнес, никудышнее здоровье и жену, которая может остаться одна с четырьмя детьми. Он хотел сказать им, но не мог.
А впрочем, не все ли равно? Снова и снова он задавал себе этот вопрос, когда Докерти защелкнул наручники на его запястьях и вывел из аптеки. У этого Шелтона неприятности по работе, и у него они тоже. Большие неприятности. Ужасная боль в груди не утихала, и его лечащий врач сказал, что это может продолжаться год, месяц... или час – и что она ничем не может помочь ему. Поймет ли Докерти? Поймет ли Докерти, что потратив целую жизнь на то, чтобы жить по правилам, он получил взамен перепуганную жену, четверых ребят, которых необходимо кормить, да сгусток в груди, который может в любую минуту разорваться?
Квигг почувствовал, как в животе заурчало, а к горлу подкатил горький комок. Он хотел ответить им, а потом отправиться домой и лечь в кровать. Но он знал, что произойдет. Он знал, что деньги перестанут идти. Он знал, что дополнительные тысячи долларов, которые ему были обещаны после того, как утихнет шумиха, никогда не попадут к нему.
Когда его швырнули на заднее сиденье машины детектива, Маркус Квигг молча проклял доктора Маргарет Армстронг за то несчастье, которое она навлекла на него.
* * *
Чашка кофе, душ вдвоем – и вдруг вечер превратился в кристальную ночь. Огонь березовых поленьев трансформировал жилую комнату Джоя в уютное гнездышко. Лежа на диване, Дэвид и Кристина неторопливо переговаривались, любуясь бархатистым небом.
– Красный шелк, – сказал Дэвид, щупая халат, который он извлек из гардероба Розетти. – Я никогда не относил себя к типам, любящим пощеголять в шелку, но ощущение, действительно, замечательное.
Кристина села, укутав халатом ноги.
– Дэвид, я хочу, чтобы ты знал, как много для меня значит этот день. – Он пристально посмотрел на нее. – Ты догадываешься, что я не стремлюсь... к этому, ведь так? – Он кивнул. Она заметила, каким напряженным стало его лицо, а глаза увлажнились. – Ни с того, ни с сего я почувствовала себя... эгоисткой... даже жестокой.
– Это ерунда.
– Нет, не ерунда. Я допустила, чтобы это случилось, зная наверняка, чем все обернется.
– По правде говоря, не ты одна, – хрипло сказал он.
– Нет, думаю, что нет... – она – помолчала, а потом продолжала. – Дэвид, утром я возвращаюсь.
– Подожди день, – торопливо сказал он, и они оба догадались, что он имеет в виду.
– Я не думаю, что это будет справедливо по отношению к тебе или ко мне. Я понимаю, что творится у тебя на душе. Я сама целый день только и думаю об этом. Просто голова идет кругом от фантазий, которых безумно хочется, и реальности, от которой не уйдешь. Остаться здесь даже еще на один день – причинить тебе еще больше страдания, когда я уеду. И без того тебе досталось от меня.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – отчаянно возразил он, понимая правоту ее слов и вместе с тем не в силах остановиться. – Это... это не безопасно. Прошлой ночью Джой говорил тебе об этом. В Бостоне Винсент разгуливает на свободе. Он разыскивает меня, пожалуй, и тебя тоже. Если мы вернемся, то прямиком попадаем в руки Докерти. А что мы ему скажем? Нет, нам нельзя пока возвращаться. Черт возьми, Крис, нам незачем возвращаться. Мы можем улететь. Прямо сейчас. Ночью. Можно добраться до Канады или... или Мексики. Я немного говорю по-испански. Мы могли бы открыть небольшую клинику где-нибудь. Вместе практиковать. Что толку теперь возвращаться обратно?
– Ничего не получится, Дэвид, – мягко возразила она, целуя его. – И тебе это прекрасно известно, так же, как и мне. Мой "Союз" натворил много ужасного. Я не успокоюсь, пока не попытаюсь остановить их. Я только надеюсь, что смогу отыскать способ не травмировать всех тех сестер, которые, как и я, верили...
– Проклятье! Должен быть другой путь! – Дэвид сжался, потом извинился за несдержанность и лег на подушку. Она права. Рационально, логически он понимал это. Окажись он на ее месте, он тоже говорил бы подобные вещи. Но в данный момент рациональное и логическое уступило место эмоциям.
– Послушай, – сказал он, – может, отыщется другой путь. Может быть, мы отправимся куда-нибудь, где спокойно, и пришлем оттуда твою информацию Докерти или... или доктору Армстронг. Да, в первую очередь доктору Армстронг. Она мой друг, и с тех пор, как начался этот кошмар, помогает мне. Если кто поможет нам убедить власти в существовании "Союза", так это она. – Эта мысль очень понравилась Дэвиду, и он воодушевленно продолжал. – Крис, эта женщина подходит идеально. Да ты сама все слышала в ту ночь на Юге-4. Она очень решительно настроена против эвтаназии. Если кто-то, обладающий таким же весом, что и доктор Армстронг, выступит против них, входящие в "Союз" могут придти к выводу, что настало время навсегда прикрыть организацию. Мы могли бы ей написать, а она...
– Дэвид, прошу тебя... Не делай этого!
– Нет, погоди, дай мне высказаться. Дай мне только договорить. Шарлотта Томас желала смерти. Насколько нам известно, она решила умереть во что бы то ни стало. О... может, она промучилась бы еще с неделю, а может, несколько дней, но она приняла твердое решение умереть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Хватит! – как удар хлыста прозвучал голос Улански. Пепельно-серое лицо Квигга резко повернулось к нему. Специалист по борьбе с наркотиками вклинился между ними как рефери в профессиональном боксе. Он выставил перед собой руку, которую Докерти отбросил резким движением. В его голове мелькнула даже мысль, что ирландец не подыгрывает ему. – Джон, остынь. Твой необузданный темперамент и без того принес тебе массу неприятностей, так что возьми себя в руки. – Он повернулся, доброжелательно глядя на Квигга, и с удовлетворением заметил, что бледность исчезла с его лица.
– Маркус, я хочу помочь вам найти выход. Я действительно хочу помочь, – продолжал он, стараясь как можно более убедительно произносить каждое слово. – Вы обязаны понять, какой выбор стоит перед вами. Только подумайте: ваша карьера, ваша свобода и ваше здоровье поставлены на карту против имени. Лишь имени. Лейтенант больше ни о чем не просит. Я понимаю, что вы боитесь за себя, если произнесете его, но только представьте себе, что с вами будет, если вы его не скажете. Все-таки детектив оставляет вам какую-никакую, но надежду. Разве оно не стоит того?
Улански впился в лицо мужчины. Он видел на нем страх и неопределенность, но не поражение... не долгожданную капитуляцию. Он посмотрел на Докерти и покачал головой.
– Я... я хочу говорить с моим адвокатом, – сказал Квигг.
Докерти в два шага пересек комнату и, схватив мужчину за лацканы пиджака, притянул к себе. – Ты ничего не получишь, пока я не получу ответа, – бросил он, потом с неохотой отпустил его. – Мы забираем тебя с собой, Квигг, – прибавил он. – Мы с тобой еще не наговорились. Давай, дрянь, пошли.
Маркус Квигг ощутил резкую боль в сердце и решил, что сейчас умрет на месте. Тонкая аневризма, которая развилась в сердце, казалось, больше не выдержит и разорвется. Он хотел сказать им с самого начала, что он никакой не жулик. Он хотел сказать им, что незаконные рецепты мало что значат... так, своего рода незначительная подмога, чтобы поддержать разваливающийся бизнес, никудышнее здоровье и жену, которая может остаться одна с четырьмя детьми. Он хотел сказать им, но не мог.
А впрочем, не все ли равно? Снова и снова он задавал себе этот вопрос, когда Докерти защелкнул наручники на его запястьях и вывел из аптеки. У этого Шелтона неприятности по работе, и у него они тоже. Большие неприятности. Ужасная боль в груди не утихала, и его лечащий врач сказал, что это может продолжаться год, месяц... или час – и что она ничем не может помочь ему. Поймет ли Докерти? Поймет ли Докерти, что потратив целую жизнь на то, чтобы жить по правилам, он получил взамен перепуганную жену, четверых ребят, которых необходимо кормить, да сгусток в груди, который может в любую минуту разорваться?
Квигг почувствовал, как в животе заурчало, а к горлу подкатил горький комок. Он хотел ответить им, а потом отправиться домой и лечь в кровать. Но он знал, что произойдет. Он знал, что деньги перестанут идти. Он знал, что дополнительные тысячи долларов, которые ему были обещаны после того, как утихнет шумиха, никогда не попадут к нему.
Когда его швырнули на заднее сиденье машины детектива, Маркус Квигг молча проклял доктора Маргарет Армстронг за то несчастье, которое она навлекла на него.
* * *
Чашка кофе, душ вдвоем – и вдруг вечер превратился в кристальную ночь. Огонь березовых поленьев трансформировал жилую комнату Джоя в уютное гнездышко. Лежа на диване, Дэвид и Кристина неторопливо переговаривались, любуясь бархатистым небом.
– Красный шелк, – сказал Дэвид, щупая халат, который он извлек из гардероба Розетти. – Я никогда не относил себя к типам, любящим пощеголять в шелку, но ощущение, действительно, замечательное.
Кристина села, укутав халатом ноги.
– Дэвид, я хочу, чтобы ты знал, как много для меня значит этот день. – Он пристально посмотрел на нее. – Ты догадываешься, что я не стремлюсь... к этому, ведь так? – Он кивнул. Она заметила, каким напряженным стало его лицо, а глаза увлажнились. – Ни с того, ни с сего я почувствовала себя... эгоисткой... даже жестокой.
– Это ерунда.
– Нет, не ерунда. Я допустила, чтобы это случилось, зная наверняка, чем все обернется.
– По правде говоря, не ты одна, – хрипло сказал он.
– Нет, думаю, что нет... – она – помолчала, а потом продолжала. – Дэвид, утром я возвращаюсь.
– Подожди день, – торопливо сказал он, и они оба догадались, что он имеет в виду.
– Я не думаю, что это будет справедливо по отношению к тебе или ко мне. Я понимаю, что творится у тебя на душе. Я сама целый день только и думаю об этом. Просто голова идет кругом от фантазий, которых безумно хочется, и реальности, от которой не уйдешь. Остаться здесь даже еще на один день – причинить тебе еще больше страдания, когда я уеду. И без того тебе досталось от меня.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – отчаянно возразил он, понимая правоту ее слов и вместе с тем не в силах остановиться. – Это... это не безопасно. Прошлой ночью Джой говорил тебе об этом. В Бостоне Винсент разгуливает на свободе. Он разыскивает меня, пожалуй, и тебя тоже. Если мы вернемся, то прямиком попадаем в руки Докерти. А что мы ему скажем? Нет, нам нельзя пока возвращаться. Черт возьми, Крис, нам незачем возвращаться. Мы можем улететь. Прямо сейчас. Ночью. Можно добраться до Канады или... или Мексики. Я немного говорю по-испански. Мы могли бы открыть небольшую клинику где-нибудь. Вместе практиковать. Что толку теперь возвращаться обратно?
– Ничего не получится, Дэвид, – мягко возразила она, целуя его. – И тебе это прекрасно известно, так же, как и мне. Мой "Союз" натворил много ужасного. Я не успокоюсь, пока не попытаюсь остановить их. Я только надеюсь, что смогу отыскать способ не травмировать всех тех сестер, которые, как и я, верили...
– Проклятье! Должен быть другой путь! – Дэвид сжался, потом извинился за несдержанность и лег на подушку. Она права. Рационально, логически он понимал это. Окажись он на ее месте, он тоже говорил бы подобные вещи. Но в данный момент рациональное и логическое уступило место эмоциям.
– Послушай, – сказал он, – может, отыщется другой путь. Может быть, мы отправимся куда-нибудь, где спокойно, и пришлем оттуда твою информацию Докерти или... или доктору Армстронг. Да, в первую очередь доктору Армстронг. Она мой друг, и с тех пор, как начался этот кошмар, помогает мне. Если кто поможет нам убедить власти в существовании "Союза", так это она. – Эта мысль очень понравилась Дэвиду, и он воодушевленно продолжал. – Крис, эта женщина подходит идеально. Да ты сама все слышала в ту ночь на Юге-4. Она очень решительно настроена против эвтаназии. Если кто-то, обладающий таким же весом, что и доктор Армстронг, выступит против них, входящие в "Союз" могут придти к выводу, что настало время навсегда прикрыть организацию. Мы могли бы ей написать, а она...
– Дэвид, прошу тебя... Не делай этого!
– Нет, погоди, дай мне высказаться. Дай мне только договорить. Шарлотта Томас желала смерти. Насколько нам известно, она решила умереть во что бы то ни стало. О... может, она промучилась бы еще с неделю, а может, несколько дней, но она приняла твердое решение умереть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78