Вылетела как безумная. Нет, орет, ни за что в жизни, Андрей, ни копейки этим волкам. Сама, мол, все улажу, с моими связями да с моим положением. "Заткнись, сука, - это негромко, но четко сказал Князь, все так же улыбаясь. - Твои связи оборвутся уже сегодня, а положение будет на уровне банной массажистки. Это я тебе обещаю. А теперь пошла отсюда в свою секретутскую!"
Тут старик побелел, и голова у него задергалась. Говорю Степану: кончай, вдруг окочурится? А он мне: ничего, и без него червонцы найдем. Я уже не на шутку испугался, хотел "скорую" вызывать. Но Андрей очухался. Давай, говорит, папку, завтра принесу монеты.
Князь отдал папку. Соглашается: "Хорошо, завтра и оригинал получишь, это ксерокопия". Думаю, сейчас старик аккурат в рай полетит, а он, видимо, в руки себя взял, тоже улыбается: "И сколько же ты, подлец, копий сделал?" - "На наш век хватит. Для вас главное оригинал, а он один. Копию я себе тоже одну оставлю, чтоб вы, значит, не взбрыкнули".
Ну вот и все. Монеты Андрей на второй день не принес. Тогда ему Князев сказал, что завтра он должен будет принести уже двадцать два червонца. На следующий день мы их получили... Поздно уже, пойдем, Гончаров. Допивай.
Я отрицательно замотал головой. Еще одно дело нужно было провернуть сейчас, несмотря на позднее время.
- Тогда забери. - Он протянул на четверть неполную бутылку, которая удобно легла в мой нагрудный карман. - Пойдем, уже одиннадцать.
На ощупь выходили мы из школьного лабиринта, а когда вышли на свет, Чистов подал мне руку:
- Желаю тебе удачи, Константин Иванович. Найди поскорее эту тварь, всем будет спокойней.
- Вы бы сегодня-завтра парней каких при себе держали покруче. Должен, подлюга, вылезти.
- А есть такие. Соседей-то сам выбирал. И ты уж извини, Гончаров, козырь люблю в конце, у старика научился. Монеты-то были фальшивые!
- Как?!
- Фальшивые - это значит ненастоящие.
- Это я понимаю. Зачем же вы с Князевым взяли фальшивые?
- Нет, те, за компромат, были настоящие. Вот одна из них. - Он подкинул щелчком, и в открытую ладонь тяжело шлепнулся красноватый золотой телец. Я невольно протянул руку. - И вас тянет, - рассмеялся Чистов. - "И людская кровь рекой по клинку течет булата". Люди гибнут за металл. Данные мне одиннадцать кругляшков были настоящими, как и у Князя. А вот во время позднейшего театрализованного представления с захоронением клада фигурировал уже фальшивый реквизит.
- И об этом все знали?
- Не думаю. Я-то до нелегкой работы слуги народа был съемщиком золота на большом уральском руднике. Так что я его за версту чую. А Князев... Он, по-моему, в детском саду уже был секретарем всесоюзного ленинского коммунистического союза детей. Ха, как это будет? ВЛКСД. Так вот, он в золоте ни хрена не соображает. Помните, я рассказывал, что старик обронил монеты на край паласа и одна стукнулась о пол?
Так вот, уже по звуку я понял, что это, как говорят музыканты, лажа, а когда я поднял одну, передавая побелевшему трясущемуся старику, то наверняка знал, что монеты фальшивые. Изготовлены они были скорее всего из алюминия или близкого по характеристикам сплава, ну а потом анодированы или, в лучшем случае, позолочены. Зачем это было нужно Кротову, и до сих пор остается для меня загадкой. - Чистов усмехнулся. - Теперь мы можем только предположить. Может, чтобы глубже спрятать натуральное? Очевидно, боялся нас или наших сотрудников. Теперь я рассказал все.
Мы помолчали.
- А зачем тебе мои рваные штаны? - задал Глеб Андреевич последний вопрос. И, не дожидаясь ответа, он щелчком отправил ко мне червонец: Держите монетку.
Я едва успел поймать и подумал, что это провокация.
- Не бойтесь, это не провокация. Пусть монета поможет вам найти убийцу, пусть будет моим авансом за успешную работу.
- Наутро после убийства старика что было у вас в руках, Чистов?
- Кейс, а что?
- А у Князева?
- Тоже.
- Он мог вытащить монеты?
- Исключено. На это потребовалось бы полчаса, не меньше. Система возврата у "Капитала" сложная.
По белому туннелю фонарей он ушел в ночь.
Улицы были совершенно пусты. Я уселся на бульварную скамейку, слушая монотонное шипение собственных мозгов. Попытался анализировать, но скоро понял бесполезность этого занятия, а потому, глотнув чистовского "презента", вышел на дорогу в надежде поймать редкую теперь тачку.
Уже сидя в машине, я подумал, что хорошо сделал, отослав Бориса с его еще не женой от греха подальше. Ведь мог же он, не найдя "рыжиков" у Валентины, попробовать поискать их у Кротова-сына. Хорошо было бы переговорить с уборщицей Любой, но в полночь подобные визиты не разумны. На душе было неспокойно, и чем ближе я подъезжал к дому, тем становилось тревожней. Наконец я не выдержал:
- Мужик, давай-ка по этой улице направо.
- А вы уверены?
- Абсолютно. Что за вопрос?
- Что я мужик?
Водитель чуть повернулся ко мне, и тут я сразу понял, что это совсем даже не мужик, а наоборот - телка. А ведь я смотрел на нее, когда говорил адрес. Я извинился и назвал новые ориентиры. И даже попытался ее обаять, но как-то устало и неактивно. Моя измученная полухмельная физиономия с двухдневной щетиной на лирический лад ее не настраивала. И когда я приложился губами к губам "Смирнова", она категорически заявила:
- Не пейте в машине. Муж психует, если перегар остается.
А я все же успел сделать хороший глоток и попросил остановиться.
* * *
Окна были темны.
Тишина на лестнице мне не понравилась сразу. Ни шороха, ни движения. Где Эдик? Вообще-то он мог уйти домой или нажраться в подвале. Но на всякий случай поднимался я осторожно. Подъезд тускло освещался двумя межэтажными лампочками, заключенными в новые плафоны. Вплоть до третьего этажа было тихо. Так же осторожно я прошел на чердачную площадку, освещенную и вовсе едва-едва. Дом был старый, толстостенный, с двойными дубовыми дверями. Ни звука, ни скрипа - тишина. Зажег спичку, осматривая логово за буфетом, где нашел стяжку для волос из велосипедной камеры. После меня здесь никого не было. И тут я увидел... На последней ступеньке, у решетки перил, стояла бутылка. Зажег вторую - и чуть не застонал от боли и отчаяния. Бутылка была отпита наполовину. Стакан, стоявший рядом, был на треть полон, а на куске газеты лежали два яйца, котлета и помидор.
Проклиная себя и чуть не плача, я втыкал серию ключей в гнезда замков, мало уже беспокоясь, что меня могут увидеть, страшась только одного и уже зная, что увижу там, внутри, за проклятой этой дверью. Выключатель был справа, я с остервенением искал его, и вот я увидел.
Эдик лежал прямо у моих ног в диагональ прихожей, головой к Борькиной комнате. Лежал на правом боку, закрыв большими руками лицо, словно плакал, а из левого, чуть выше подмышки, чуть-чуть под углом торчала светлая лакированная ручка стамески. Чуть дальше, в метре с правой стороны, был отброшен разводной гаечный ключ, не оправдавший себя в последнюю критическую минуту.
Я закрыл входные двери и тут только понял, что реву, как институтка, и тем более мне были ненавистны звери, устроившие это: убийство было подлым. Я уже видел такие позы убитых, с такими же закрытыми ладонями лицами. Обычно один из убийц прыскает в лицо жертвы слезоточивый газ, и, когда тот инстинктивно закрывается, второй подонок уже совершенно спокойно убивает беззащитного. Без риска и наверняка, как на бойне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27