Старик, не сводил глаз с сына, пристально следя за выражением его лица, и наконец с глубоким вздохом откинулся на подушки. «Ладно, сынок, не стану тебя смущать своими просьбами, но все равно я думаю, что все мы возвращаемся в Дом Отца нашего одним путем. И совсем неважно, что я иудей, а ты католик. Путь у нас один. Если жизнь прожита хорошо, то нам уготована за нее добрая награда. Но скажи мне вот что, сынок, – добавил он, слабо улыбнувшись, – почему католики сильнее страшатся смерти, чем все прочие? Чего ради католики так непримиримы к другим религиям и цепко держатся за то, что если ты не католик, то не видать тебе рая небесного, как своих ушей?» «Не иначе, как они загодя выкупили все билеты в рай», – не удержался от смеха старик.
Хоги со стоном взмолился: «Папа, папа, позволь мне немедленно пригласить священника. Если ты сейчас же обратишься в католическую веру, место на небесах тебе наверняка обеспечено. А так у тебя, как у иудея, нет никаких шансов, и ты попадешь прямо в преисподнюю, как и тот старый писатель. Недавно священник застал меня за чтением одной его книжки, и наложил на меня суровую епитимью за одно только чтение книги этого типа Рампы. Помню, одна добрая католическая монахиня проливала над ним слезы сожаления и сказала, что ему прямиком уготована дорога в ад, как буддисту – подумать только, буддисту!»
Бросив на сына взгляд, полный сострадания и жалости, папаша МакОгуошер сказал: «Ты слишком долго был вдали от дома, сынок, и католическая вера въелась в тебя накрепко. Ну, да ничего, малыш. Я позову старого друга, который был мне дорог как родной сын. Вот он и прочтет надо мной Каддиш, чтобы не смущать тебя в вере».
К папаше МакОгуошеру приехал старый раввин, и они довольно долго беседовали наедине. Старик сокрушенно пожаловался: «Мой сын так изменился, что, пожалуй, уже перестал быть моим сыном. Он ни в какую не хочет читать надо мной Каддиш и даже слышать не хочет о нашей вере. Вот я их хочу попросить тебя, старый друг, прочти надо мной Каддиш».
Положив руки на плечи старого приятеля, раввин промолвил: «Само собой, я все сделаю, Мозес, но мой сын тоже очень достойный человек, и наверное будет лучше, если это сделает он, – он ведь почти ровесник твоему сыну. А я скорее принадлежу к одному с тобой поколению».
Немного поразмыслив, старый Мозес согласно кивнул: «Да, да, это хорошая мысль, ребе. Я согласен, и пусть твой сын, если захочет, прочтет надо мной Каддиш, как если бы он был моим сыном». Старик умолк, и на некоторое время в комнате воцарилась тишина. Затем он добавил: «Ребе, ты знаешь что-нибудь об этом писателе по имени Рампа? Тебе попадались в руки его книги? Мой сын говорит, что многим католикам было запрещено читать его книги. О чем там идет речь?»
Раввин рассмеялся: «Одну такую книжку я захватил с собой и для тебя, дружище. В ней много говорится о смерти, но человеку она приносит только ободрение и поддержку. Я даже попрошу тебя прочесть ее, ибо она вселит покой в твою душу. Я уже не одному человеку рекомендовал ее прочесть. Да, кое-что мне о нем известно. Этот человек пишет чистую правду. Его беспощадно травила пресса, вернее радио и телевидение. Несколько лет назад против него затеяли настоящий заговор. Сразу несколько газет обвинили его в том, что на самом деле он сын слесаря, хотя, насколько я знаю, это бессовестное вранье. Впрочем, я вообще не понимаю, что дурного в том, чтобы быть сыном слесаря, если уж на то пошло? Ведь принято считать, что их Спаситель Христос был сыном плотника, да и многие католические святые были выходцами из простонародья. Тот же святой Антоний был сыном свинопаса. Иные же и вовсе были обращенными в новую веру грабителями с большой дороги. Нет, этот человек пишет истинную правду. Мне, как раввину, многое доводится слышать. Я получаю множество писем. В этом человеке нет ни капли притворства, но кучка недоброжелателей облила его грязью, и с тех пор его травят без устали, а средства массовой информации ни разу не дали ему возможности оправдаться».
«А чего ради он должен оправдываться? – спросил Мозес. – Если его подставили, как это часто бывает, почему он сразу ничего не предпринял и к чему теперь ворошить старое?»
Помрачневший раввин ответил: «Когда его дом целыми тучами осаждали репортеры, он был прикован к постели коронарным тромбозом. Все думали, что он вот-вот умрет, а пресса вконец озверела, и никому не пришло в голову усомниться в ее выдумках. Но довольно об этом, займемся лучше тобой. Сейчас пойду, поговорю с сыном».
Дни шли за днями. Миновало три, четыре, пять дней, и на пятый день в комнату отца вошел Хоги. Старик лежал, безвольно откинувшись на подушки, глаза его были полузакрыты, нижняя челюсть отвисла на грудь. Хоги бросился было к отцу, затем, спохватившись, подбежал к двери и позвал мать.
Похороны Мозеса МакОгуошера были скромными, тихими, неприметными. Спустя три недели Хоги вернулся в колледж, чтобы завершить образование и продолжить отцовский бизнес.
Глава 8
Вздрогнув, как от удара, Хоги МакОгуошер рывком вернулся к действительности и тотчас упрекнул себя – это сколько же времени пропало зря? Да что там время – слепящая боль накатила с новой силой, и схватившись за грудь, он подумал, не уготован ли ему тот же конец, что и отцу.
Дверь в кабинет тихонько приоткрылась. Хоги удивленно поднял глаза. Это еще что такое? Неужто какой-нибудь грабитель явился обчистить офис? Что это за уловки? Дверь приоткрылась чуть шире, и возникшее в просвете лицо уставилось на него одним глазом – секретарша! Поймав взгляд хозяина, она вошла в кабинет, румяная от смущения: «О, мистер Хоги, я так за вас беспокоилась. Я дважды заходила в кабинет, а вы ничего не заметили. Я уже собиралась звонить врачу. Надеюсь, вы не подумали, что я за вами шпионю?»
Хоги добродушно улыбнулся. «Нет, милочка, я знаю, что шпионить вы не станете, и мне немного неловко, что я вас так встревожил. – И он чисто по-еврейски вопросительно поднял брови. – Ну? Вы что-то хотите спросить?»
Секретарша помедлила в нерешительности: «Мистер Хоги, в последние дни не только я, но и другие сотрудники заметили, что вам докучают сильные боли. Почему бы вам не пройти тщательное обследование, сэр?»
«А я уже обследовался – у меня стенокардия, словом, грудная жаба, так что, по-видимому, мне придется уйти с поста президента компании – если я до этого доживу. А посему я намерен назначить преемника. Возможно, завтра после обеда надо будет созвать Совет директоров, так что попрошу вас известить всех членов Совета».
Секретарша кивком подтвердила полученное распоряжение: «О, мистер Хоги, я так надеюсь, что все еще будет хорошо. Может, позвонить миссис МакОгуошер и предупредить, что вы едете домой?»
«Нет, нет, – возразил Хоги. – Жена и без того тревожится за меня, так что вызовите лучше шофера и велите подогнать машину к подъезду. А я тем временем сойду вниз и подожду в вестибюле. Пусть зайдет за мной, как только подъедет».
Лениво пробежав глазами по нескольким лежащим на столе бумагам, Хоги резким движением схватил их в охапку и запихнул в открытый сейф. Бросив взгляд на часы, он окинул глазами кабинет и запер сейф, после чего просмотрел содержимое ящиков стола, запер все до единого и не спеша спустился по лестнице в вестибюль.
Хоги жил в одном из новых пригородов, милях в восемнадцати от офиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Хоги со стоном взмолился: «Папа, папа, позволь мне немедленно пригласить священника. Если ты сейчас же обратишься в католическую веру, место на небесах тебе наверняка обеспечено. А так у тебя, как у иудея, нет никаких шансов, и ты попадешь прямо в преисподнюю, как и тот старый писатель. Недавно священник застал меня за чтением одной его книжки, и наложил на меня суровую епитимью за одно только чтение книги этого типа Рампы. Помню, одна добрая католическая монахиня проливала над ним слезы сожаления и сказала, что ему прямиком уготована дорога в ад, как буддисту – подумать только, буддисту!»
Бросив на сына взгляд, полный сострадания и жалости, папаша МакОгуошер сказал: «Ты слишком долго был вдали от дома, сынок, и католическая вера въелась в тебя накрепко. Ну, да ничего, малыш. Я позову старого друга, который был мне дорог как родной сын. Вот он и прочтет надо мной Каддиш, чтобы не смущать тебя в вере».
К папаше МакОгуошеру приехал старый раввин, и они довольно долго беседовали наедине. Старик сокрушенно пожаловался: «Мой сын так изменился, что, пожалуй, уже перестал быть моим сыном. Он ни в какую не хочет читать надо мной Каддиш и даже слышать не хочет о нашей вере. Вот я их хочу попросить тебя, старый друг, прочти надо мной Каддиш».
Положив руки на плечи старого приятеля, раввин промолвил: «Само собой, я все сделаю, Мозес, но мой сын тоже очень достойный человек, и наверное будет лучше, если это сделает он, – он ведь почти ровесник твоему сыну. А я скорее принадлежу к одному с тобой поколению».
Немного поразмыслив, старый Мозес согласно кивнул: «Да, да, это хорошая мысль, ребе. Я согласен, и пусть твой сын, если захочет, прочтет надо мной Каддиш, как если бы он был моим сыном». Старик умолк, и на некоторое время в комнате воцарилась тишина. Затем он добавил: «Ребе, ты знаешь что-нибудь об этом писателе по имени Рампа? Тебе попадались в руки его книги? Мой сын говорит, что многим католикам было запрещено читать его книги. О чем там идет речь?»
Раввин рассмеялся: «Одну такую книжку я захватил с собой и для тебя, дружище. В ней много говорится о смерти, но человеку она приносит только ободрение и поддержку. Я даже попрошу тебя прочесть ее, ибо она вселит покой в твою душу. Я уже не одному человеку рекомендовал ее прочесть. Да, кое-что мне о нем известно. Этот человек пишет чистую правду. Его беспощадно травила пресса, вернее радио и телевидение. Несколько лет назад против него затеяли настоящий заговор. Сразу несколько газет обвинили его в том, что на самом деле он сын слесаря, хотя, насколько я знаю, это бессовестное вранье. Впрочем, я вообще не понимаю, что дурного в том, чтобы быть сыном слесаря, если уж на то пошло? Ведь принято считать, что их Спаситель Христос был сыном плотника, да и многие католические святые были выходцами из простонародья. Тот же святой Антоний был сыном свинопаса. Иные же и вовсе были обращенными в новую веру грабителями с большой дороги. Нет, этот человек пишет истинную правду. Мне, как раввину, многое доводится слышать. Я получаю множество писем. В этом человеке нет ни капли притворства, но кучка недоброжелателей облила его грязью, и с тех пор его травят без устали, а средства массовой информации ни разу не дали ему возможности оправдаться».
«А чего ради он должен оправдываться? – спросил Мозес. – Если его подставили, как это часто бывает, почему он сразу ничего не предпринял и к чему теперь ворошить старое?»
Помрачневший раввин ответил: «Когда его дом целыми тучами осаждали репортеры, он был прикован к постели коронарным тромбозом. Все думали, что он вот-вот умрет, а пресса вконец озверела, и никому не пришло в голову усомниться в ее выдумках. Но довольно об этом, займемся лучше тобой. Сейчас пойду, поговорю с сыном».
Дни шли за днями. Миновало три, четыре, пять дней, и на пятый день в комнату отца вошел Хоги. Старик лежал, безвольно откинувшись на подушки, глаза его были полузакрыты, нижняя челюсть отвисла на грудь. Хоги бросился было к отцу, затем, спохватившись, подбежал к двери и позвал мать.
Похороны Мозеса МакОгуошера были скромными, тихими, неприметными. Спустя три недели Хоги вернулся в колледж, чтобы завершить образование и продолжить отцовский бизнес.
Глава 8
Вздрогнув, как от удара, Хоги МакОгуошер рывком вернулся к действительности и тотчас упрекнул себя – это сколько же времени пропало зря? Да что там время – слепящая боль накатила с новой силой, и схватившись за грудь, он подумал, не уготован ли ему тот же конец, что и отцу.
Дверь в кабинет тихонько приоткрылась. Хоги удивленно поднял глаза. Это еще что такое? Неужто какой-нибудь грабитель явился обчистить офис? Что это за уловки? Дверь приоткрылась чуть шире, и возникшее в просвете лицо уставилось на него одним глазом – секретарша! Поймав взгляд хозяина, она вошла в кабинет, румяная от смущения: «О, мистер Хоги, я так за вас беспокоилась. Я дважды заходила в кабинет, а вы ничего не заметили. Я уже собиралась звонить врачу. Надеюсь, вы не подумали, что я за вами шпионю?»
Хоги добродушно улыбнулся. «Нет, милочка, я знаю, что шпионить вы не станете, и мне немного неловко, что я вас так встревожил. – И он чисто по-еврейски вопросительно поднял брови. – Ну? Вы что-то хотите спросить?»
Секретарша помедлила в нерешительности: «Мистер Хоги, в последние дни не только я, но и другие сотрудники заметили, что вам докучают сильные боли. Почему бы вам не пройти тщательное обследование, сэр?»
«А я уже обследовался – у меня стенокардия, словом, грудная жаба, так что, по-видимому, мне придется уйти с поста президента компании – если я до этого доживу. А посему я намерен назначить преемника. Возможно, завтра после обеда надо будет созвать Совет директоров, так что попрошу вас известить всех членов Совета».
Секретарша кивком подтвердила полученное распоряжение: «О, мистер Хоги, я так надеюсь, что все еще будет хорошо. Может, позвонить миссис МакОгуошер и предупредить, что вы едете домой?»
«Нет, нет, – возразил Хоги. – Жена и без того тревожится за меня, так что вызовите лучше шофера и велите подогнать машину к подъезду. А я тем временем сойду вниз и подожду в вестибюле. Пусть зайдет за мной, как только подъедет».
Лениво пробежав глазами по нескольким лежащим на столе бумагам, Хоги резким движением схватил их в охапку и запихнул в открытый сейф. Бросив взгляд на часы, он окинул глазами кабинет и запер сейф, после чего просмотрел содержимое ящиков стола, запер все до единого и не спеша спустился по лестнице в вестибюль.
Хоги жил в одном из новых пригородов, милях в восемнадцати от офиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46