Птица кричала то жалобно, то резко, хищно.
Лучи солнца нехотя уползали за вершины. Происходила погоня: светлое уходило, наступало серовато-синее, сумеречное. Пролетели две горные курочки, и наступила полная, мрачная тишина. Такая тишина, которая может быть только в горах, за многие десятки верст от человеческого жилья.
Изредка налетал ветерок и, заигрывая с деревьями, срывал желтые листья, уносил их вверх, в небо для того, чтобы, поиграв там с ними немного, швырнуть на остывающие камни.
Иван вздохнул. Пришло тоскливое чувство одиночества и затерянности. Кругом молчаливые горы. Высоко над головой — равнодушное в своей могучей красоте небо.
«Предчувствие? — подумал Виткевич. — Неужели предчувствие? Странствователь по землям далеким — и вдруг вера в предчувствия?»
Он огляделся. То, что Иван увидел, было так страшно, что он даже зажмурился; снизу по тропинке шел тигр, осторожно ступая по камням мягкими подушечками больших своих лап.
5
Фатех-джан обнял деревце и прижался к стволу ухом. "Из этого зардалю получится хороший рабаб", — решил он и постучал пальцем по стволу: Фатех-джану нравилось слышать себя в дереве. Он верил, что после смерти перевоплотится в тутовник.
— Хы, — сказал он Давлетманду, который принес дерево через час после ухода Виткевича в горы, — хы, я возьму его за семь рупий.
— Хы, — согласился Давлетманд, — возьми.
Когда он ушел, Фатех-джан положил деревце на верстак и очистил от коры и сучьев.
Потом он пошел к воротам — здесь всегда было много солнца-и начал рыть яму.
Земля была теплая, сухая. Фатех-джан принес деревце, осторожно опустил его в яму и засыпал землей. Это место он полил водой из бурдюка: солнце, земля и вода рождают песню. Здесь деревце будет лежать дней десять. Ствол станет мягче, но сердцевина, сокровенная суть всего живого, окрепнет.
Фатех-джан отнес бурдюк на женскую половину и вернулся в мастерскую. Взял в руки только вчера вырезанный рабаб и, прижав его одним концом к верстаку, а другим к груди, начал осторожно полировать грани деки куском сухого гранатового дерева.
Люди говорили, будто Морад Вали из Кандагара полирует зардалю и тутовник куском железа. «Это железо называется напильник, — пояснял Морад Вали, — я купил его в Кабуле по сходной цене у Мирвейса, лавка которого рядом с мастерской Гуль Моманда».
«Разве можно дерево, которое рождает песню, полировать железом? — удивлялся Фатех-джан. — Ведь песня уйдет из такого дерева…»
Мурлыча песню, он размеренно, до тепла, натирал рабаб куском граната. Поработав час, вынес его на улицу и положил под лучи солнца.
Вечером прибежал маленький Исхак, сын Наири.
— Фатех-джан, о Фатех-джан! — закричал он с улицы. — Возле нашего дома сидит странник. Он слагает песни. Отец велел сказать тебе об этом.
Фатех-джан провел ладонямя по деке рабаба. Дерево было теплое, как тело человека. «Дней через пятнадцать я закончу этот рабаб», — подумал он, собирая с верстака витые длинные стружки.
— Салам, табият цынга йе, джор, пы хайр, хы дый? — приветствовал Фатех-джан певца, присаживаясь рядом с ним.
Певец поднял большие, навыкате глаза и ответил на приветствие. Голос у него был хриплый. Когда он улыбался, глаза оставались неподвижными, словно вода в синей чашке.
Певец снял с плеча свой рабаб, маленький, в три струны. Откашлялся. Вокруг сидели люди и ждали. Певец склонил голову, ущипнул струны и чуть встряхнул рабабом. Звук сразу же стал звонким, сильным. Фатех-джан насторожился: такого звучания ему раньше никогда слышать не приходилось. Певец начал петь про орлов, что живут в небе, стране гордых. Хриплый голос певца сделался мягким, красивым.
Пальцы бегали по струнам быстро, чуть касаясь их. Только глаза оставались неподвижными.
Фатех-джан пригласил певца к себе. Вечером, после намаза, они сидели около огня и толковали о всяком.
— Слова твоих стихов приятны музыке, — сказал Фатех-джан, передавая гостю в руки палочку с нанизанными на нее кусочками жареного мяса.
— А твои слова приятны мне, — улыбнулся певец, — потому что я не слышу в них лести.
В дверь постучались.
— Входи, — негромко крикнул Фатех-джан, — входи и будь гостем моего дома!
На пороге стоял Ахмед, сын лесоруба. Фатех-джан указал ему место рядом с собой и пододвинул лепешку, уже разломанную на куски, и мясо. Ахмед завернул в кусок лепешки мясо, подержал его над огнем и спросил:
— Сегодня я ухожу в горы, туда, где сейчас Абдулали и наш гость. Нужны ли тебе еще деревья для рабабов?
— Да, — ответил Фатех-джан. Когда Ахмед ушел, певец удивленно поднял брови:
— Разве ты не сам ищешь такие деревья?
— Зачем? Лазать по горам?
— Лазать по горам…
— Почему ты спрашиваешь об этом? Разве я могу увидеть именно то дерево, которое мне нужно?
Певец не торопился с ответом, что-то обдумывая. Потом попросил:
— Дай мне, пожалуйста, чаю.
Фатех-джан протянул ему чашку и про себя отметил, что певец не так уж вежлив: в гостях не принято просить. Это звучит упреком хозяину.
— Нет, — улыбнулся певец, — я прошу у тебя не чашку, а пачку с чаем.
— Разве я плохо заварил? — не удержавшись, спросил Фатех-джан. — Если тебе неприятен вкус, я заварю новый.
— Нет, нет, что ты, — возразил певец, — чай очень хорош, хвала твоему дому. Но посмотри: вот ты дал мне пачку чая. Я беру ее, высыпаю на ладонь часть содержимого, откладываю остальную пачку в сторону и выбираю чаинки для особой заварки, — певец закрыл глаза и начал осторожно ощупывать каждую чаинку. — Видишь, вот эта толста, слишком толста. Она придает чаю резкий запах. Мы ее отложим в сторону, так? А вот эта, смотри, — певец взял маленькую тонкую чаинку и поднес ее к носу, — это очень хорошая чаинка. На, понюхай и сравни с большой, той, что я отложил.
Фатех-джан сравнил две чаинки, понюхал их и решил, что певец прав. Он ждал, что будет дальше.
Певец молча отбирал самые хорошие чаинки. Потом он попросил у Фатех-джана чайник и бросил их туда.
— Залей не слишком горячей водой и дай постоять минут десять. Пройдет время — сравни этот чай с любым другим, и ты скажешь, что мой лучше. Потому что я сумел верно начать. Я начал с выбора, с поиска. С поиска чаинок.
Фатех-джан усмехнулся.
— Ты мудр, а мудрость принимают как дар аллаха.
— Это ли мудрость? — возразил певец. — Мудрость проще, оттого что путь к ней труднее.
Помолчали. Потом певец спросил:
— Ты, верно, не знаешь моего имени?
— Нет, не знаю.
— Меня зовут Садыкулла. Я сын мастера рабабов, и отец мой был сыном мастера.
— Я знаю работы Садыкуллы, — сказал Фатех-джан и внимательно посмотрел на гостя, — но ты певец, а не мастер. Мастер никогда не поет, он только делает песню.
— Когда мастеру есть что петь, он и споет, — заметил Садыкулла и бросил под язык щепоть зеленого табаку. — Знаешь ли ты, как я потерял глаза?
6
Тигр, по-видимому, не видел Ивана. Но, судя по тому, как подрагивали его ноздри, он чувствовал поблизости человека. Шаг его делался все короче и осторожнее.
Иван вытащил из-за кушака пистолет и отвел курок. Мысли заметались, наползая одна на другую, сталкиваясь, дробясь на множество других, быстрых и неожиданных.
«Неужели конец? Что сделает пистолет против зверя? Кричать? Никто не услышит. Молчать, затаиться?»
Осторожно, рассчитывая каждое движение, Иван повернулся на живот. Достал кривой нож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Лучи солнца нехотя уползали за вершины. Происходила погоня: светлое уходило, наступало серовато-синее, сумеречное. Пролетели две горные курочки, и наступила полная, мрачная тишина. Такая тишина, которая может быть только в горах, за многие десятки верст от человеческого жилья.
Изредка налетал ветерок и, заигрывая с деревьями, срывал желтые листья, уносил их вверх, в небо для того, чтобы, поиграв там с ними немного, швырнуть на остывающие камни.
Иван вздохнул. Пришло тоскливое чувство одиночества и затерянности. Кругом молчаливые горы. Высоко над головой — равнодушное в своей могучей красоте небо.
«Предчувствие? — подумал Виткевич. — Неужели предчувствие? Странствователь по землям далеким — и вдруг вера в предчувствия?»
Он огляделся. То, что Иван увидел, было так страшно, что он даже зажмурился; снизу по тропинке шел тигр, осторожно ступая по камням мягкими подушечками больших своих лап.
5
Фатех-джан обнял деревце и прижался к стволу ухом. "Из этого зардалю получится хороший рабаб", — решил он и постучал пальцем по стволу: Фатех-джану нравилось слышать себя в дереве. Он верил, что после смерти перевоплотится в тутовник.
— Хы, — сказал он Давлетманду, который принес дерево через час после ухода Виткевича в горы, — хы, я возьму его за семь рупий.
— Хы, — согласился Давлетманд, — возьми.
Когда он ушел, Фатех-джан положил деревце на верстак и очистил от коры и сучьев.
Потом он пошел к воротам — здесь всегда было много солнца-и начал рыть яму.
Земля была теплая, сухая. Фатех-джан принес деревце, осторожно опустил его в яму и засыпал землей. Это место он полил водой из бурдюка: солнце, земля и вода рождают песню. Здесь деревце будет лежать дней десять. Ствол станет мягче, но сердцевина, сокровенная суть всего живого, окрепнет.
Фатех-джан отнес бурдюк на женскую половину и вернулся в мастерскую. Взял в руки только вчера вырезанный рабаб и, прижав его одним концом к верстаку, а другим к груди, начал осторожно полировать грани деки куском сухого гранатового дерева.
Люди говорили, будто Морад Вали из Кандагара полирует зардалю и тутовник куском железа. «Это железо называется напильник, — пояснял Морад Вали, — я купил его в Кабуле по сходной цене у Мирвейса, лавка которого рядом с мастерской Гуль Моманда».
«Разве можно дерево, которое рождает песню, полировать железом? — удивлялся Фатех-джан. — Ведь песня уйдет из такого дерева…»
Мурлыча песню, он размеренно, до тепла, натирал рабаб куском граната. Поработав час, вынес его на улицу и положил под лучи солнца.
Вечером прибежал маленький Исхак, сын Наири.
— Фатех-джан, о Фатех-джан! — закричал он с улицы. — Возле нашего дома сидит странник. Он слагает песни. Отец велел сказать тебе об этом.
Фатех-джан провел ладонямя по деке рабаба. Дерево было теплое, как тело человека. «Дней через пятнадцать я закончу этот рабаб», — подумал он, собирая с верстака витые длинные стружки.
— Салам, табият цынга йе, джор, пы хайр, хы дый? — приветствовал Фатех-джан певца, присаживаясь рядом с ним.
Певец поднял большие, навыкате глаза и ответил на приветствие. Голос у него был хриплый. Когда он улыбался, глаза оставались неподвижными, словно вода в синей чашке.
Певец снял с плеча свой рабаб, маленький, в три струны. Откашлялся. Вокруг сидели люди и ждали. Певец склонил голову, ущипнул струны и чуть встряхнул рабабом. Звук сразу же стал звонким, сильным. Фатех-джан насторожился: такого звучания ему раньше никогда слышать не приходилось. Певец начал петь про орлов, что живут в небе, стране гордых. Хриплый голос певца сделался мягким, красивым.
Пальцы бегали по струнам быстро, чуть касаясь их. Только глаза оставались неподвижными.
Фатех-джан пригласил певца к себе. Вечером, после намаза, они сидели около огня и толковали о всяком.
— Слова твоих стихов приятны музыке, — сказал Фатех-джан, передавая гостю в руки палочку с нанизанными на нее кусочками жареного мяса.
— А твои слова приятны мне, — улыбнулся певец, — потому что я не слышу в них лести.
В дверь постучались.
— Входи, — негромко крикнул Фатех-джан, — входи и будь гостем моего дома!
На пороге стоял Ахмед, сын лесоруба. Фатех-джан указал ему место рядом с собой и пододвинул лепешку, уже разломанную на куски, и мясо. Ахмед завернул в кусок лепешки мясо, подержал его над огнем и спросил:
— Сегодня я ухожу в горы, туда, где сейчас Абдулали и наш гость. Нужны ли тебе еще деревья для рабабов?
— Да, — ответил Фатех-джан. Когда Ахмед ушел, певец удивленно поднял брови:
— Разве ты не сам ищешь такие деревья?
— Зачем? Лазать по горам?
— Лазать по горам…
— Почему ты спрашиваешь об этом? Разве я могу увидеть именно то дерево, которое мне нужно?
Певец не торопился с ответом, что-то обдумывая. Потом попросил:
— Дай мне, пожалуйста, чаю.
Фатех-джан протянул ему чашку и про себя отметил, что певец не так уж вежлив: в гостях не принято просить. Это звучит упреком хозяину.
— Нет, — улыбнулся певец, — я прошу у тебя не чашку, а пачку с чаем.
— Разве я плохо заварил? — не удержавшись, спросил Фатех-джан. — Если тебе неприятен вкус, я заварю новый.
— Нет, нет, что ты, — возразил певец, — чай очень хорош, хвала твоему дому. Но посмотри: вот ты дал мне пачку чая. Я беру ее, высыпаю на ладонь часть содержимого, откладываю остальную пачку в сторону и выбираю чаинки для особой заварки, — певец закрыл глаза и начал осторожно ощупывать каждую чаинку. — Видишь, вот эта толста, слишком толста. Она придает чаю резкий запах. Мы ее отложим в сторону, так? А вот эта, смотри, — певец взял маленькую тонкую чаинку и поднес ее к носу, — это очень хорошая чаинка. На, понюхай и сравни с большой, той, что я отложил.
Фатех-джан сравнил две чаинки, понюхал их и решил, что певец прав. Он ждал, что будет дальше.
Певец молча отбирал самые хорошие чаинки. Потом он попросил у Фатех-джана чайник и бросил их туда.
— Залей не слишком горячей водой и дай постоять минут десять. Пройдет время — сравни этот чай с любым другим, и ты скажешь, что мой лучше. Потому что я сумел верно начать. Я начал с выбора, с поиска. С поиска чаинок.
Фатех-джан усмехнулся.
— Ты мудр, а мудрость принимают как дар аллаха.
— Это ли мудрость? — возразил певец. — Мудрость проще, оттого что путь к ней труднее.
Помолчали. Потом певец спросил:
— Ты, верно, не знаешь моего имени?
— Нет, не знаю.
— Меня зовут Садыкулла. Я сын мастера рабабов, и отец мой был сыном мастера.
— Я знаю работы Садыкуллы, — сказал Фатех-джан и внимательно посмотрел на гостя, — но ты певец, а не мастер. Мастер никогда не поет, он только делает песню.
— Когда мастеру есть что петь, он и споет, — заметил Садыкулла и бросил под язык щепоть зеленого табаку. — Знаешь ли ты, как я потерял глаза?
6
Тигр, по-видимому, не видел Ивана. Но, судя по тому, как подрагивали его ноздри, он чувствовал поблизости человека. Шаг его делался все короче и осторожнее.
Иван вытащил из-за кушака пистолет и отвел курок. Мысли заметались, наползая одна на другую, сталкиваясь, дробясь на множество других, быстрых и неожиданных.
«Неужели конец? Что сделает пистолет против зверя? Кричать? Никто не услышит. Молчать, затаиться?»
Осторожно, рассчитывая каждое движение, Иван повернулся на живот. Достал кривой нож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49