Здесь распространено сообщение Франсуа Райтбергера с комментарием профессора Вернье, в котором говорится:
"Падение жизненного уровня, рост инфляции и безработицы в обремененных долгами странах Латинской Америки вызвали волну недовольства общественности, отмеченную мятежами, забастовками, грабежами и взрывами бомб. Участники беспорядков в Сан-Паулу громко требовали работы. В Кито они сражались с полицией в ходе демонстрации из-за цен и зарплаты. В Чили они выступили против жестокого военного правительства, протестуя против безработицы и мер жесткой экономии.
В ходе мятежей несколько человек были убиты, десятки получили ранения и сотни арестованы. За последний месяц произошли всеобщие забастовки в Аргентине, Перу и Эквадоре.
Внешняя задолженность района возросла в прошлом году, и нескольким странам, в том числе крупнейшим должникам — Бразилии, Мексике и Аргентине, — пришлось пересматривать сроки погашения долгов и обратиться за помощью к Международному валютному фонду (МВФ).
Чилийский пятилетний экономический бум внезапно закончился в прошлом году 14-процентным падением валового внутреннего продукта. Сейчас безработица достигла 20 процентов, причем еще 12 процентов рабочей силы занято в государственных программах трудоустройства с зарплатой от 27 до 54 долларов в месяц.
Католическая церковь, которая организует бесплатные столовые в бедных районах, охарактеризовала правительственную политику жесткой экономии как бесчеловечную.
В Перу, где меры такой экономии и спираль инфляции быстро подрывают популярность гражданского правительства, в прошлом месяце в ходе всеобщей забастовки были убиты четыре человека. Усиливается падение и так низкого жизненного уровня по мере того, как уровень инфляции приближается к 100 процентам. Правительство, сталкивающееся с внешней задолженностью в размере 11,5 миллиарда долларов, сократило государственные капиталовложения и субсидии на продукты питания.
Политические деятели указывают на возрождение малярии и туберкулеза как на тревожный признак обнищания. Должностные лица профсоюзов сообщают, что дневное потребление калорий сократилось до 1500 — намного ниже тех 2500, которые рекомендует Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН".
32
15.10.83 (20 часов 03 минуты)
В Торремолинос было душно; всю дорогу из Малаги инспектор Шор просидел у открытого окна такси, жадно вдыхая воздух, в котором ему постоянно чудился запах моря.
Перед тем, как вылететь сюда для встречи с вдовою Грацио, он успел прочитать проспект о новом испанском курорте; понятно, что в красивом глянцевом издании говорилось про море, микроклимат, пляжи, бассейны, рестораны ста национальных кухонь, бары, концерты фламенко, корриду в Малаге; вот бы отдохнуть здесь недельку, подумал Шор, нет ничего прекраснее, чем запах моря, я бы спал на берегу первые три дня, выхаркал бы табачную гарь и перестал кашлять по утрам.
Шор, однако, запаха моря так и не ощутил, сплошной бензин; испанские водители носятся со страшной скоростью, несмотря на повсеместные ограничения и посты дорожной полиции.
«Поэтому, наверное, они так отстали в своем развитии, — подумал Шор. — Нельзя насильно ограничивать скорости в век, когда люди открыли эру космической устремленности в пространстве. Элита — Гагарин и Армстронг — летала с неведомыми ранее скоростями, а их земных братьев понуждают не превышать стокилометровую отметку спидометра на сверхмощных машинах. И рождается некая трагическая вольтова дуга: угодные прогрессу скорости в небе противоборствуют с жестокими ограничениями на земле. А чем тише едешь, тем меньше успеваешь, то есть познаешь, тем меньше у тебя возможности сделать, а ведь это самое главное в ритме нынешней жизни — сделать…»
С другой стороны, возразил он себе, ученые подсчитали, что избыток бензиновой гари необычайно высок при больших скоростях, загрязняется окружающая среда, но ведь она неизмеримо больше загрязняется при взрыве одной водородной бомбы… Ограничения не спасут окружающую среду, только людей покалечат, ведь шофер, который вынужден проезжать поселок со скоростью не большей, чем пятьдесят километров, всего два года назад служил в армии, в танковых или автодесантных войсках и его приучили яростно проноситься сквозь населенные пункты, агрессии угодна устремленность, она подобна выпаду на рапире… А их снова ломают… Нет, подумал он, люди, конечно же, некоммуникабельны и разрозненны по своей сути, все попытки собрать их в общность, расписанную по графам законов, ни к чему, кроме горя, не приведут…
…Шор позвонил фрау фон Варецки перед вылетом; голос у вдовы Грацио был красивый, низкий, очень ровный; нет, я не смогла вылететь отсюда, оттого что был гипертонический криз, это уже не первый раз, я бы не пережила похорон; да, конечно же, я готова принять вас, отель «Палома», пятый этаж, я ложусь поздно, особенно сейчас, так что можете прийти хоть в полночь.
Торремолинос ошеломил Шора; ярко освещенные улицы этого города, выросшего в дюнах за последние двадцать лет, полны народа; заметно, что днем люди жарились на пляжах, такие они были загорелые; Шору даже показалось, что он ощутил запах кокосового масла; хотя бы так, подумал он, пусть не море, пусть масло для загара, все равно атрибут отдыха; надо заканчивать это дело и возвращаться сюда, к черту, устал, хватит.
(Шофер такси заметил, что слово «палома», то есть «голубь», так же распространено в испанских отелях, как в Германии «мове» — «чайка» — в дорожных ресторанчиках. «Я бывал в Западной Германии и Швейцарии, подрабатывал там, — объяснил шофер, — сплошные „чайки“, а моря нет, разве Северное может считаться морем, бррр, сплошные ветры, у меня там насморк не проходил».)
От номера, забронированного ему фрау фон Варецки, инспектор отказался; в кармане был билет на шестичасовой рейс в Женеву, отосплюсь в самолете, решил он, «Эр Франс» — хорошая компания, вкусно кормят, выпью хорошего вина и два часа сладко подремлю.
…Анжелика фон Варецки приняла Шора в холле; огромный, трехкомнатный апартамент, долларов двести в день, не меньше, сразу же прикинул Шор, с жиру бесится, ведь у нее здесь особняк, почему не жить там?
Женщина была красива, хотя ей уже за сорок; впрочем, определить это можно лишь по морщинам на шее да еще по чуть отекшему лицу.
В ней не было ничего подчеркнуто траурного; это понравилось Шору, он не любил, когда переживаниям (если оные имели место, а чаще всего одна лишь видимость, соблюдение приличий) придавали определенный цвет и форму; все подчинено памяти, она и диктует манеру поведения; самые лицемерные люди — плакальщики, отслуживают горе…
— Хотите выпить с дороги? — спросила женщина.
— Нет, благодарю, раскисну.
— От такого вина, как тинто, не раскиснете.
— Спасибо, я с удовольствием выпью воды. У вас здесь очень душно.
— Я скажу, чтоб кондиционер поставили на «холод», но в таком случае бойтесь простуды.
— Нет, нет, сразу подхвачу насморк, я имел в виду духоту на улицах, у нас идет промозглый дождь, а под утро в парках просто холодно…
Женщина усмехнулась.
— Я живу здесь седьмой год, и мне вдруг после ваших слов очень захотелось обратно в эту самую промозглость… Это так прекрасно, когда в мокрых парках под утро ощущается холод, студеный, предзимний… Здесь же нет зимы…
— Почему вы не живете у себя, фрау фон Варецки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113