Тем более в типографии у дежурного редактора Макса Кривицкого возникли какие-то вопросы, есть отговорка: перед самим собой, не перед кем-то...
Вернулся он что-то около трех, лег на диван, положив под голову подушку-думку Николая Ивановича, - тот привез ее из Америки, спал на ней в тюрьме, куда его посадили в семнадцатом: не хотели пускать в Россию, знали, что этот человек может стать одной из пружин новой революции, страшились...
В три часа снова раздался звонок "вертушки". Голос был тот же, тихий, глухой:
- Алло, простите, что я вас так поздно тревожу, это Сталин говорит...
Отец, испытывая звенящую горделивую радость, сказал, что он счастлив слышать Иосифа Виссарионовича, какие указания, что следует сделать?
- Бухарина, видимо, в редакции уже нет? Пусть отдыхает... Тем более сегодня уже воскресенье... Ваша фамилия? Кто вы?
Отец ответил, что он помощник Бухарина, заместитель директора издательства "Известий".
- Вы в курсе той записки, которую Бухарин направил в Политбюро? - спросил Сталин.
- Мы готовили ее проект вместе с Василием Семеновичем Медведевым.
- А не Бухарин? - Сталин чуть усмехнулся.
- Николай Иванович попросил нас сделать лишь экономические расчеты, товарищ Сталин.
- Завтра в три часа приезжайте ко мне на дачу, вас встретят, передадите Бухарину и редколлегии мои соображения по поводу записки...
...Я отчетливо помню, как отец усадил меня в свой маленький "фордик" подарок Серго Орджоникидзе за организацию выставки "Наши достижения к XVII партсъезду". Называли эту машину "для молодоженов с тещей", потому что впереди было два места для шофера и пассажира, а сзади откидывался багажничек, куда мог поместиться третий человек; вот журналисты и шутили: "Там будет сидеть теща с зонтиком, чтобы не промокли во время дождя", - "фордик"-то был открытый, без крыши...
...Через восемнадцать лет, в январе пятьдесят четвертого, когда приговор по делу отца, осужденного особым совещанием на десять лет тюремного заключения во Владимирском политическом изоляторе, был отменен и его вернули в Бутырку, меня вызвал полковник Мельников, ставший - во время переследствия - другом отца.
- Обыск проводили только в вашей квартире? - спросил он.
- Верно, - ответил я.
- А у бабушки, где в ту ночь почивал отец, обыска не было?
- Не было.
- Скажите, а какие-нибудь отцовские документы могли остаться у вашей бабушки?
- Какие именно?
Мельников помолчал, потом глянул на молчаливого соседа по кабинету, размял папиросу и, наконец, ответил:
- Ну вот, в частности, одним из пунктов обвинения вашего отца было то, что он получил в подарок от Бухарина автомобиль... А ваш отец утверждает, что был премирован лично товарищем Орджоникидзе...
- А что, нельзя запросить архив Наркомтяжпрома?
- Наркомтяжпрома нет, и архива нет, - ответил Мельников. - Я пытался...
Я вспомнил пятидесятые, ночь двадцать девятого апреля, когда подполковник Кобцов руководил группой, приехавшей забирать отца, вспомнил, как на полу квартиры валялись книги, документы, записки, фотографии, вспомнил, как возле моей левой ноги лежала бумажка: приказ по Наркомтяжпрому о награждении отца автомобилем, подписанный Серго, вспомнил, как, страшась самого себя, я осторожно подвинул каблуком эту бумагу под тахту, а потом, когда обыск кончился, все документы и фотографии отца (с Серго, с генералом Берзариным в Берлине, с маршалом Говоровым, с Константином Симоновым, с Ворошиловым) увезли, а комнату опечатали, я ночью вскрыл форточку, влез в бывший кабинет и достал из-под тахты этот приказ Серго - все, что у меня отныне оставалось от памяти...
- А что, если я вам найду этот документ? - спросил я Мельникова. - Это во многом поможет делу?
- Во многом. Отпадет одно из самых серьезных обвинений: согласитесь, подарок от троцкистского диверсанта Бухарина не украшает советского человека...
...Итак, отец усадил меня в свою машиненку, и был он тогда одет в черную косоворотку с белыми пуговичками, в коричневый пиджак, и было ему тогда двадцать девять (одногодок моей старшей дочери Дунечки. Спаси Бог их поколение от повторения ужаса тех лет) и счастливо шепнул:
- Сынок, я еду к товарищу Сталину!
И каким же одухотворенным было его лицо, когда он шепнул мне это, сколько в нем было мальчишеского счастья и невыразимой гордости от того, что увидит "фельдмаршала революции", "вождя народов", "творца нашего счастья", "отца всех одержанных нами побед"...
...Оставив машину возле ворот сталинской дачи, назвал свое имя, несуразно ответив на то, как ему, вытянувшись, откозыряли люди из личной охраны Сталина, отец попросил их поглядеть за мною: "пусть мальчик поиграет рядышком, только б далеко не отходил, ладно?"
...Спустя восемнадцать лет, вернувшись из тюрьмы, он рассказал мне все, что произошло дальше, - в подробностях.
По песчаной дорожке к дому Сталина его сопровождали два человека в форме; Сталина отец увидел издали: тот окапывал молодое грушевое деревцо, делал он это неторопливо, вкрадчиво, но одновременно резко нажимая маленькой ногой на остро отточенную лопату, входившую на штык в жирную, унавоженную землю.
- Знаешь, - говорил мне потом отец, - в его фигуре, особенно когда он наваливался на лопату, чувствовалась литая сила; он наслаждался этой работой, и что-то неестественное было в его единении с жирной землей, тем более что рядом стояла легкая плетеная мебель: столик и три кресла; на столике лежал утренний номер "Известий", придавленный ножницами, коробкой "Герцеговины Флор", трубкой и спичками.
- Садитесь, - Сталин кивнул на кресло, словно бы спиною заметив, что отец подошел к нему.
Вогнав лопату в землю, он обернулся, достал платок, вытер маленькие руки, сел рядом и, неторопливо набив трубку папиросным табаком "Герцеговины", заговорил:
- Мы в Политбюро познакомились с запиской Бухарина... Он предлагает понизить стоимость газеты с пятнадцати копеек до десяти потому, что вырос тираж, газета стала популярной в народе... Передайте редколлегии, что это наивное предложение... Надо просить Пэ-бэ не понижать стоимость номера, а повышать его... До двадцати копеек... Так мы решили... Возможно, Бухарин согласится с нашим мнением... Я бы просил также передать редколлегии ряд моих соображений и по поводу верстки номера... Она пока что оставляет желать лучшего, слишком недисциплинированна, разностильна, точнее говоря... Вы правительственный официоз, поэтому, если первая полоса несколько суховата, надо взрывать ее изнутри - темой передовицы, например. Не стоит бояться острых тем, больше критики, нелицеприятной критики... Газета Должна быть единым целым - это азы пропаганды и агитации. Поэтому, во-вторых, на следующей полосе должен быть фельетон, публицистика, развивающая основные тезисы передовицы. И не бойтесь, наконец, и на третьей полосе, где печатаются иностранные материалы, заверстать что-либо, связанное с основной темой номера... Ну а четвертая - в ваших руках, ищите в ней свою, "известинскую" индивидуальность... Вот, собственно, и все...
- Спасибо, товарищ Сталин, я передам редколлегии все ваши пожелания.
Сталин заметил движения отца за мгновение перед тем, как он решил встать с кресла.
- Погодите, - сказал он, пыхнув трубкой. - У меня к вам ряд вопросов...
- Слушаю, товарищ Сталин...
- У вас дети есть?
- Да, товарищ Сталин, есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Вернулся он что-то около трех, лег на диван, положив под голову подушку-думку Николая Ивановича, - тот привез ее из Америки, спал на ней в тюрьме, куда его посадили в семнадцатом: не хотели пускать в Россию, знали, что этот человек может стать одной из пружин новой революции, страшились...
В три часа снова раздался звонок "вертушки". Голос был тот же, тихий, глухой:
- Алло, простите, что я вас так поздно тревожу, это Сталин говорит...
Отец, испытывая звенящую горделивую радость, сказал, что он счастлив слышать Иосифа Виссарионовича, какие указания, что следует сделать?
- Бухарина, видимо, в редакции уже нет? Пусть отдыхает... Тем более сегодня уже воскресенье... Ваша фамилия? Кто вы?
Отец ответил, что он помощник Бухарина, заместитель директора издательства "Известий".
- Вы в курсе той записки, которую Бухарин направил в Политбюро? - спросил Сталин.
- Мы готовили ее проект вместе с Василием Семеновичем Медведевым.
- А не Бухарин? - Сталин чуть усмехнулся.
- Николай Иванович попросил нас сделать лишь экономические расчеты, товарищ Сталин.
- Завтра в три часа приезжайте ко мне на дачу, вас встретят, передадите Бухарину и редколлегии мои соображения по поводу записки...
...Я отчетливо помню, как отец усадил меня в свой маленький "фордик" подарок Серго Орджоникидзе за организацию выставки "Наши достижения к XVII партсъезду". Называли эту машину "для молодоженов с тещей", потому что впереди было два места для шофера и пассажира, а сзади откидывался багажничек, куда мог поместиться третий человек; вот журналисты и шутили: "Там будет сидеть теща с зонтиком, чтобы не промокли во время дождя", - "фордик"-то был открытый, без крыши...
...Через восемнадцать лет, в январе пятьдесят четвертого, когда приговор по делу отца, осужденного особым совещанием на десять лет тюремного заключения во Владимирском политическом изоляторе, был отменен и его вернули в Бутырку, меня вызвал полковник Мельников, ставший - во время переследствия - другом отца.
- Обыск проводили только в вашей квартире? - спросил он.
- Верно, - ответил я.
- А у бабушки, где в ту ночь почивал отец, обыска не было?
- Не было.
- Скажите, а какие-нибудь отцовские документы могли остаться у вашей бабушки?
- Какие именно?
Мельников помолчал, потом глянул на молчаливого соседа по кабинету, размял папиросу и, наконец, ответил:
- Ну вот, в частности, одним из пунктов обвинения вашего отца было то, что он получил в подарок от Бухарина автомобиль... А ваш отец утверждает, что был премирован лично товарищем Орджоникидзе...
- А что, нельзя запросить архив Наркомтяжпрома?
- Наркомтяжпрома нет, и архива нет, - ответил Мельников. - Я пытался...
Я вспомнил пятидесятые, ночь двадцать девятого апреля, когда подполковник Кобцов руководил группой, приехавшей забирать отца, вспомнил, как на полу квартиры валялись книги, документы, записки, фотографии, вспомнил, как возле моей левой ноги лежала бумажка: приказ по Наркомтяжпрому о награждении отца автомобилем, подписанный Серго, вспомнил, как, страшась самого себя, я осторожно подвинул каблуком эту бумагу под тахту, а потом, когда обыск кончился, все документы и фотографии отца (с Серго, с генералом Берзариным в Берлине, с маршалом Говоровым, с Константином Симоновым, с Ворошиловым) увезли, а комнату опечатали, я ночью вскрыл форточку, влез в бывший кабинет и достал из-под тахты этот приказ Серго - все, что у меня отныне оставалось от памяти...
- А что, если я вам найду этот документ? - спросил я Мельникова. - Это во многом поможет делу?
- Во многом. Отпадет одно из самых серьезных обвинений: согласитесь, подарок от троцкистского диверсанта Бухарина не украшает советского человека...
...Итак, отец усадил меня в свою машиненку, и был он тогда одет в черную косоворотку с белыми пуговичками, в коричневый пиджак, и было ему тогда двадцать девять (одногодок моей старшей дочери Дунечки. Спаси Бог их поколение от повторения ужаса тех лет) и счастливо шепнул:
- Сынок, я еду к товарищу Сталину!
И каким же одухотворенным было его лицо, когда он шепнул мне это, сколько в нем было мальчишеского счастья и невыразимой гордости от того, что увидит "фельдмаршала революции", "вождя народов", "творца нашего счастья", "отца всех одержанных нами побед"...
...Оставив машину возле ворот сталинской дачи, назвал свое имя, несуразно ответив на то, как ему, вытянувшись, откозыряли люди из личной охраны Сталина, отец попросил их поглядеть за мною: "пусть мальчик поиграет рядышком, только б далеко не отходил, ладно?"
...Спустя восемнадцать лет, вернувшись из тюрьмы, он рассказал мне все, что произошло дальше, - в подробностях.
По песчаной дорожке к дому Сталина его сопровождали два человека в форме; Сталина отец увидел издали: тот окапывал молодое грушевое деревцо, делал он это неторопливо, вкрадчиво, но одновременно резко нажимая маленькой ногой на остро отточенную лопату, входившую на штык в жирную, унавоженную землю.
- Знаешь, - говорил мне потом отец, - в его фигуре, особенно когда он наваливался на лопату, чувствовалась литая сила; он наслаждался этой работой, и что-то неестественное было в его единении с жирной землей, тем более что рядом стояла легкая плетеная мебель: столик и три кресла; на столике лежал утренний номер "Известий", придавленный ножницами, коробкой "Герцеговины Флор", трубкой и спичками.
- Садитесь, - Сталин кивнул на кресло, словно бы спиною заметив, что отец подошел к нему.
Вогнав лопату в землю, он обернулся, достал платок, вытер маленькие руки, сел рядом и, неторопливо набив трубку папиросным табаком "Герцеговины", заговорил:
- Мы в Политбюро познакомились с запиской Бухарина... Он предлагает понизить стоимость газеты с пятнадцати копеек до десяти потому, что вырос тираж, газета стала популярной в народе... Передайте редколлегии, что это наивное предложение... Надо просить Пэ-бэ не понижать стоимость номера, а повышать его... До двадцати копеек... Так мы решили... Возможно, Бухарин согласится с нашим мнением... Я бы просил также передать редколлегии ряд моих соображений и по поводу верстки номера... Она пока что оставляет желать лучшего, слишком недисциплинированна, разностильна, точнее говоря... Вы правительственный официоз, поэтому, если первая полоса несколько суховата, надо взрывать ее изнутри - темой передовицы, например. Не стоит бояться острых тем, больше критики, нелицеприятной критики... Газета Должна быть единым целым - это азы пропаганды и агитации. Поэтому, во-вторых, на следующей полосе должен быть фельетон, публицистика, развивающая основные тезисы передовицы. И не бойтесь, наконец, и на третьей полосе, где печатаются иностранные материалы, заверстать что-либо, связанное с основной темой номера... Ну а четвертая - в ваших руках, ищите в ней свою, "известинскую" индивидуальность... Вот, собственно, и все...
- Спасибо, товарищ Сталин, я передам редколлегии все ваши пожелания.
Сталин заметил движения отца за мгновение перед тем, как он решил встать с кресла.
- Погодите, - сказал он, пыхнув трубкой. - У меня к вам ряд вопросов...
- Слушаю, товарищ Сталин...
- У вас дети есть?
- Да, товарищ Сталин, есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38