Оказалось, что передача произошла одновременно с шести листов, и копии их тут же легли на стол – плотная голубоватая бумага, которая вызывала теперь у сенатора судорогу в пальцах. После долгих объяснений Мак-Лориса и Фамиредоу ЭАК согласился счесть эти копии достоверными следственными документами.
С первого листа был передан лихо нацарапанный условный человечек с огромными усищами, торчащими из-под нахлобученного на лоб сомбреро, со-второго листа – химический символ циркония в прямом и зеркальном изображении (ЭАК принял к сведению заявление профессора Мак-Лориса о том, что это не имеет никакого отношения к проблеме), с третьего – длинная прямая черта, с четвертого – написанные одной рукой, но разными шрифтами два бранных слова, повторенных каждое четырехкратно в столбик, с пятого – отдельные штрихи, по которым можно было судить, что кто-то неумело пытался срисовать потолочный плафон. С шестого – четкий и ясный анфас пучеглазой рыбешки, рисунок, явно вдохновленный длительным созерцанием аквариума.
Затем ЭАКу были предъявлены сто сорок листов, сданных участниками совещания. ЭАК отобрал пять из них. На одном продолжались упражнения в непечатной каллиграфии, другой дополнял убогий эскиз потолочного плафона, затем шел лист сенатора, не вызвавший у ЭАКа никакого особого интереса («Слава богу!»), потом лист с крупно написанным словом «ОСЛЫ» и лист с прекрасным портретом мистера Фамиредоу, на котором его борода была изображена в виде рояльной клавиатуры. Остальные листы были пусты.
Между полковником Да-Винчи и прокурором Бартоломью разгорелся было спор о том, в чьих архивах будут содержаться эти вещественные доказательства: в военной или федеральной прокуратуре. ЭАК оказался бессилен разрешить это затруднение. Выход предложил профессор Мак-Лорис. Он вызвался немедленно изготовить копии листов, юридически тождественные с уже имеющимися. ЭАК против этого не возражал, и Мак-Лорис в сопровождении мистера Фамиредоу и двух помощников Бартоломью отправился в малый грузовой фургон, сквозь металлические стенки которого радиосигналы, сопутствующие копированию, наружу проникнуть не могут.
Тем временем ЭАК, пошептавшись с Большой машиной Верховного суда, потребовал слова и объявил, что в действиях пока еще не определенных шести авторов записей, демаскировавших совещание, не усматривается злого умысла и нет необходимости применять по отношению к ним меры пресечения. Но руководствуясь вводными данными Мак-Лориса и Фамиредоу, ЭАК рекомендовал прокурорам предъявить всем шестерым обвинение в непредумышленных действиях, вызвавших разоблачение государственной тайны, поскольку шесть секретных рабочих частот материала стали достоянием эфира и таким образом оказался рассекречен его рабочий диапазон. Перечислив все установления на сей счет, имеющие силу закона, и квалифицировав преступление, как подлежащее федеральному суду, ЭАК умолк.
– Но ведь ничем не доказано, что эта передача попала а чужие руки, – возразил сенатор.
– В таких делах вероятность провала есть провал. Мы трактуем это так, – твердо ответил полковник Да-Винчи, а прокурор Бартоломью сокрушенно кивнул головой.
Тогда мистер Черриз, член палаты представителей, попросил разрешения удалиться. Он – и он официально ставит комиссию в известность об этом – является автором передачи длинной прямой черты, то есть одним из шестерых лиц, вопрос о виновности которых так или иначе будет рассматриваться. И хотя его неприкосновенность заранее избавляет комиссию – разумеется, до истечения срока его полномочий – от прений по поводу его личной виновности, членом следственной комиссии он быть не может. Как член палаты представителей, он ставит в известность присутствующих здесь прокуроров, что, если они примут решение обвинить невольных виновников раскрытия государственной тайны, он со своей стороны возбудит дело о преследовании организаторов совещания, не принявших мер по предотвращению случившегося. Помимо всего прочего, он считает, что сам характер переданных записей и изображений таков, что предполагаемое в дальнейшем отождествление их авторов является покушением на тайну частной корреспонденции. Так что он не только не может, но и не хочет участвовать в подобного рода разбирательстве.
– Все записи, сделанные на секретном совещании, являются государственной собственностью, – тихо сказал полковник Да-Винчи.
– Не согласен с вами, – возразил мистер Черриз.
– Если вы не доверяете мне, запросите ЭАК, – настаивал полковник.
– Позвольте вам напомнить, что я отношусь не к тем, кто запрашивает, а к тем, у кого запрашивают, – ответил мистер Черриз и повторно попросил разрешения удалиться.
– Вопрос о принадлежности записей достаточно серьезен, но, по-моему, нам не стоит более задерживать здесь мистера Черриза, – вмешался сенатор.
Полковник Да-Винчи пожал плечами.
– Мне кажется, мистер Черриз, вы придаете слишком большое значение предварительным выкладкам ЭАКа, – сказал прокурор Бартоломью. – Мне очень жаль, но вы рискуете поставить нас всех, остающихся здесь, в ложное положение. Чтобы избежать этого, я просил бы вас не уезжать отсюда, пока комиссия не кончит работу. Надеюсь, все присутствующие и вы, сенатор, поддержите мою просьбу?
– Если я приму иное решение, я поставлю вас в известность, – сказал мистер Черриз, направляясь к выходу.
В дверях он чуть не столкнулся с возвращающимися Мак-Лорисом, Фамиредоу и помощниками Бартоломью.
– Господин сенатор, господа, – сказал Мак-Лорис, кладя на стол пачку изготовленных копий. – Я прошу слова для немедленного и внеочередного заявления.
– Наш долг выслушать вас со вниманием, – сказал Бартоломью. – Но уверены ли вы, что в этом есть необходимость, что вы полностью к этому готовы, и можете ли вы подтвердить, что никто вас к этому не принуждает?
– Да, – сказал Мак-Лорис. – Я уверен, я готов и действую по собственной воле.
– В таком случае не откажите, пожалуйста, сесть в это кресло спиной к нам и подтвердите, что вы добровольно соглашаетесь на закрепление на вашем теле всей аппаратуры, предписанной законом.
И после десятиминутной контрольной процедуры ЭАК во все свои две дюжины функций занялся запечатлением для потомства заявления и состояния профессора Мак-Лориса.
По соглашению между Мак-Лорисом и генералом Фобсом участникам совещания должны были быть розданы листы омертвленного П-120, то есть пэйперола. Демонстрацию опытов с живым П-120 с самого начала предполагалось произвести в замкнутом экранированном помещении. Ради этого, собственно, и был арендован фургон, в котором сейчас размножали вещественные доказательства по делу. Подготовкой П-120 к совещанию занимались доктор Донахью и магистр Джилл, оба прибывшие на совещание. Пачка омертвленного П-120 получилась намного толще пачки живого, и перепутать их было невозможно. Обе пачки были упакованы отдельно друг от друга и обозначены условными литерами. Сам профессор этого не проверял, но до сих пор он не имел оснований не доверять Донахью и Джиллу. По прибытии на место пакеты вскрывались в присутствии Донахью и Джилла. Они же указали, какие листы раскладывать по кассетам, доставленным сюда фирмой «Скотт пэйперс», а какие отложить для производства опытов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19