Анфиса (тихо). Федор, я больше не могу.
Федор Иванович (встаёт и ходит). Как он смел? Взял и сделал то, о чем мечтает каждый человек… да, хоть в жизни, но каждый из нас мечтал о самоубийстве. И все мы стали маленькие, а он вырос, как гигант, гигантской тенью лёг над нами и мёртвыми глазами смотрит прямо в душу. Чего он смотрит? Что я ему отвечу? Ну, конечно — мы, живые, принесли ему цветов… каких-то красных роз, травы и даже веток — мы рвали в темноте. И я рвал. И они, эти испуганные и торжествующие дети, они больше не уважали меня — они уважали только его. Ну… ты не слушаешь меня.
Анфиса. Федор, скажи: ты уже больше не любишь меня?
Федор Иванович. Ах, Анфиса! (Вздыхает и садится.) Ну, люблю. Ну, что случилось, говори. Только лучше бы… не надо, Анфиса.
Анфиса. Ты помнишь, Федор, что ты обещал, когда я отдавалась тебе? Что больше ты не будешь близок с женой — ты помнишь?
Федор Иванович утвердительно кивает головой.
Анфиса. Я рада. Значит, это неправда, что третьего дня ночью ты был у неё?
Федор Иванович (медленно). Нет, правда. Был.
Анфиса (хватаясь за шею). Да, был? А я думала, что она солгала… Значит, правда: был. Кто же я теперь, Федор? Ты назвал меня женой — жена или любовница?
Федор Иванович. Зачем так резко? Я этого не говорю.
Анфиса. Не говоришь? И ты знаешь, как они относятся ко мне — все, все, эта добрая Саша, эта чистая девочка, которой ты хотел навеять золотые сны? Меня травят, преследуют на каждом шагу, меня грызут, как собаку, забежавшую на чужой двор. Нянька не пускает меня в детскую, меня презирает Катя, твой кучер Еремей фамильярничает со мной… а я? Верчусь, улыбаюсь, глотаю отравленный хлеб — ты видел, как Саша подаёт мне тарелку за обедом?
Федор Иванович (холодно). Да, видел. И… удивлялся.
Анфиса. Чему?
Федор Иванович. Что ты не возьмёшь эту тарелку и не бросишь в голову Саше.
Анфиса. Ты этого хочешь? Да? Говори, ты этого хочешь?
Федор Иванович. Тише. Я знаю только одно, что ты этого не можешь. И нельзя ли, пожалуйста, Анфиса, крика и вообще без этих… супружеских сцен. (Мягко.) Я прошу тебя, Анфиса. Я сегодня устал и кроме того… (Сдержанно, волнуясь.) Один негодяй оскорбил меня. Конечно, это пустяки.
Анфиса. Да, я знаю. Ставровский. И он был прав.
Федор Иванович (угрожающе, но все ещё сдержанно). Анфиса! Я прошу тебя…
Анфиса. Да, да, он был прав. И, вероятно, это было очень красиво, когда ты поклонился, а он…
Федор Иванович (поднимаясь). Я ухожу.
«Анфиса (кричит). Нет, нет!» Федор Иванович. Чего ты хочешь? Ты сама не понимаешь, что ты говоришь. Он был прав! Господа, которые просто завидуют мне, господа, которые не могут переварить того, что я зарабатываю десятки тысяч, что публика устраивает мне овации.
Анфиса (почти невольно). Тебе кричали: вон!
Федор Иванович (медленно). Да? Спокойной ночи, Анфиса.
Анфиса. Федя! Я не буду, постой. Не уходи. Я знаю, что я говорю. Но я так несчастна, так несчастна. Господи, что вы все делаете со мной?
Федор Иванович. Мне… надоело это. Чего ты хочешь, Анфиса? Ты хочешь правды, да?
Анфиса. Да… если только ты можешь… сказать правду.
Федор Иванович. Если только могу? (Грубо.) Ну, так ты мне — не нужна. Понимаешь, просто не нужна.
Анфиса (бледнея). Так говорят только прислуге.
Федор Иванович. Ах, оставь эти жалкие слова! Вообще, зачем ты лжёшь? Зачем ты солгала мне про свою гордость — ты вовсе не горда. Зачем ты солгала мне про какую-то недоступность — ты доступна, как и все. Помню, как я бегал по саду, по колена в снегу, без шапки и звал тебя, а ты сидела там, в углу, с этим ничтожеством. Как ещё тогда я не понял тебя!
Анфиса. Федор, ты раскаешься в том, что говоришь.
Федор Иванович (смеётся). Любовница!.. Ну, да, любовница. Я хотел, чтобы ты стала женою, а ты сумела стать только любовницей… как все эти Саши, Лизы…
Анфиса. Так. Только любовницей? Что же мне было делать, скажи.
Федор Иванович. Не знаю.
Анфиса. Нет, ты скажи! Ты не прячься! Что же мне было делать, ну, говори!
Федор Иванович. Почём я знаю, что должна делать женщина, которую я люблю? Этому не учат.
Анфиса. Нет, скажи! Ты теперь не имеешь права молчать. Что я не бросила в голову тарелкой этой несчастной беременной женщине, да? Что из любви к тебе я унижалась, терпела плевки, разучилась краснеть, ненавидела да? Что я верила в твоё благородство, в твоё понимание, в твою мужскую силу, в твою честность?..
Федор Иванович. Постой. А зачем… а зачем ты солгала мне про этого офицера в Смоленске? Ты говорила, что не было ничего…
Анфиса (глухо). То был мой позор. То была ошибка, за которую я наказана.
Федор Иванович (насмешливо). И ты боялась, что я не пойму ошибки? И это ты называешь — верила в меня? Ах, Анфиса, зачем ты лжёшь? Этот офицер бросил тебя?
Анфиса. Нет. Но он оскорбил меня.
Федор Иванович (медленно). Зачем же ты не убила его, Анфиса? Ты должна была его убить. Зачем же тогда (с презрением поднимает руку Анфисы, на которой перстень, и снова бросает её) ты носишь это?
Анфиса. Тогда я ещё не носила.
Федор Иванович смеётся.
Анфиса (с ударением). Тогда я ещё не носила этого.
Федор Иванович. А теперь носишь? Не страшно, Анфиса.
Анфиса. Ты смеёшься?
Федор Иванович. Смеюсь. Уезжай, Анфиса.
Анфиса. Ты… ты просто — негодяй.
Плачет, закрыв лицо руками. Молчание.
Федор Иванович. Скажите это при всех, Анфиса Павловна, и я вам поверю… Уезжайте.
Анфиса (сдерживая слезы). Я не уеду.
Федор Иванович. Да? Останетесь?
Анфиса. Да. Останусь. Вы сказали: когда Саша родит, я уеду с тобой. Вы были гуманны, вы не хотели тревожить вашей беременной жены…
Федор Иванович (гневно). Опять ложь! Это вытвердили о её беременности, это вы требовали пряток, темноты…
Анфиса (с притворной кротостью). Вы можете меня ударить. Ведь вы — сильнее.
Федор Иванович. Молчать!
Анфиса. Тише, вас услышит беременная жена.
Федор Иванович (тяжело дыша). Будет. Оставайтесь, если хотите. Я иду спать. (Встаёт.) Анфиса (ещё не веря, что он уходит). Побудь со мной ещё одну минуту.
Федор Иванович. Нет.
Анфиса (пугаясь). Одну только минуту. Я ещё не все сказала. Одну только минуту.
Федор Иванович. Нет.
Анфиса. Пожалей меня. Ах, Боже мой, ей ты хотел навеять золотые сны, неужели меня… меня… такую, ты оставишь одну. Прости меня.
Федор Иванович. Ложь!
Анфиса. Федя, пожалей меня. Одну минуту… минуточку…
Федор Иванович (идёт). Ложь!
Анфиса (в исступлении). Федор, если ты уйдёшь, я сейчас убью себя.
Федор Иванович. Этим ядом, что на пальце? Ложь, ложь, ложь!
Идёт не оглядываясь, к двери. Анфиса следует за ним, тянется к нему руками, но не смеет коснуться.
Анфиса. Федя… Федор… Это безбожно! Пожалей меня… я умираю. Федя, неужели ты оставишь меня?
Федор Иванович молча открывает двери кабинета, молча отстраняет от себя Анфису и уходит. Щёлкает ключ.
Анфиса (падая на колени перед глухою дверью). Федя, Федя, пожалей ты меня. Этого не может быть. (Тихонько стучит пальцем в дверь.) Федя, Федор Иванович, пустите. Вы не слышите? Федя! Ай, я боюсь! Ай, я одна! Мне же некуда пойти, Федя. Мне же некуда пойти. Пожалей же ты меня…
В слезах падает на пол.
3анавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Вечер. Крестины. На сцене столовая Костомаровых. Идут последние приготовления к ужину, который будет тотчас после того, как совершится обряд. Около стола хлопочут горничная Катя и для этого вечера приглашённый лакей, грязноватый человек с небритой физиономией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18