Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Да.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Сегодня?..
Молчание.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Да. Мама будет очей рада.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (взволнованно смеется). Боже мой, что со мной делается… Катя? Ну, да ладно! Мама? Она у тебя такая прекрасная женщина, и ведь мы с ней давно уже в переписке, и она знает, что я должен приехать.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Да что ты! – какая же она хитрая, Горя!… Нет, сиди, сиди. Отчего ты не куришь?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Забыл!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Вот тебе пепельница… а спички? (Хочет подать пепельницу, но раздумывает и подает другую.) Горя, скажи мне, отчего я стала такая? Ты сейчас спрашиваешь: сегодня? – а я думаю, что нужно сказать: нет, – и вдруг мне так захотелось сказать: да!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Оттого, что ты любишь меня.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Да, люблю, но этого мало.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Другому бы не сказала.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Другому? Горя, скажи мне… ты совсем простил меня? Нет, не то, Горя, скажи мне, отчего я так… волнуюсь? Нет, совсем особенно. Смотри, Горя! (Становится перед ним, закидывая руки назад, вытянувшись, как для полета или падения в пропасть.) Смотри, Горя, отчего? Вот я стою, и мне хочется… броситься на тебя – и обнять, душить и… Горя!
Георгий Дмитриевич бросается к ней и крепко обнимает. Продолжительный поцелуй. Внизу террасы голоса.
Пусти, идут!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Катя ….
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Пусти.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Оттого, что ты любишь меня.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Да оттого, что люблю.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Сегодня?
Входят Коромыслов, Алеша и Лизочка. Делают вид, что все довольно обыкновенно, но все же короткая пауза.
В саду были?
К о р о м ы с л о в. Да, в саду. Я, Георгий, решил: бросаю своих голых баб и на лето приезжаю сюда: нельзя же, свинство! Вы меня зовете, Екатерина Ивановна?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зову.
К о р о м ы с л о в (к Георгию Дмитриевичу). А ты, хозяин?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Конечно!
К о р о м ы с л о в. Ага! Значит, сейчас идем к Татьяне Андреевне и сообщаем: поладили. Ах, молодые люди, что вы делаете со старухой: ведь она там трясется вся! Всю жизнь доказываю женщинам: не нужно рожать детей, ну и сами виноваты. Ну-с, Георгий Дмитриевич…
Берет его под руку и отходит. Алексей и Лизочка с двух сторон около Екатерины Ивановны.
А л е к с е й. Спасибо тебе, Катечка. Дай ручку поцелую, спасибо. Ведь Горька, ей-Богу, хороший человек. А ты рада, Катечка?
Екатерина Ивановна, улыбаясь, кивает головой.
Л и з а . И я рада. Да погоди, Алеша! Катечка, какой ужас, я в него влюбилась, и он будет писать мой портрет!
А л е к с е й (пожимая руку Екатерине Ивановне). А меня, Лизок, забыла!
Л и з а. Не могу же я любить двух сразу! Катя, а твой портрет он писал?
А л е к с е й. Да ты ревнивая?
Л и з а. Как черт – ох, мамы нету?
К о р о м ы с л о в (подходя). Ну, Лизок, луна восходит и нам время в парк. Вы мне еще обещали какой-то гриб показать при лунном свете. А ты, Алексей, пойди к Татьяне Андреевне, я уж не могу, надоело, а ты и со старухами умеешь обращаться.
Л и з а. Это не гриб, а беседка, это только так называется грибом.
К о р о м ы с л о в. Это, Лизок, надо еще доказать. Постойте… а, может быть, вы в парк, а мы здесь останемся? Как вы думаете, Екатерина Ивановна?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Нет, ступайте, нам надо еще поговорить. Алеша, ты скажи маме, что немного погодя я сам к ней зайду, а пока…
А л е к с е й. Да уж знаю, не учи. Хоть бы спасибо сказал… а, черт!
Смеются. Георгий Дмитриевич серьезно жмет руку Алексею и с чувством целует его.
К о р о м ы с л о в. Идем, идем. Руку, Лизок! (Уходят.)
Л и з а. Какой Алеша смешной – правда?
К о р о м ы с л о в. А вы уже заметили?..
Уходят. Молчание. В комнате полутемно, на террасе последние краски вечера борются с первыми розоватыми лучами луны.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Вот нас и обвенчали, Катя. Отчего ты молчишь? – ты снова пугаешь меня, Катя. С пор, как они вошли, ты не сказала ни слова. Пойдем на диван, сядем, я хочу крепко обнять тебя.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Горя, пойдем к детям.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. К детям? (Задумываете на минуту в нерешимости.) Нет, Катечка, нельзя ли завтра? У меня сегодня так устала и так изболелась душа, что я могу – ведь это же опять волнение.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Катя все время звала тебя.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да? Нет, завтра, голубчик. Любовь ты моя, волнение мое, светлое безумие мое, – как я могу хоть один взгляд оторвать от тебя… Я говорю, а сам ничего не понимаю. Если бы Коромыслов сейчас не ушел… Да улыбнись же, свет мой тихий.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Горя!..
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Сегодня не надо, Горя!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (шутливо). А когда же?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Не знаю. Через год.
Плачет, откинув голову назад и приложив к глазам ладони рук. Георгий Дмитриевич нежно и осторожно гладит ее по обнаженной до плеча руке.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Хорошо, моя дорогая, моя родная, милая, хорошо, моя девочка, мое сердечко измученное. Как ты скажешь, так и будет, моя голубочка милая! Разве я за этим сюда пришел? Мне ведь самому так больно… и я только молчу и буду молчать, потому что сам… сам виноват в своей…
Умолкает. Екатерина Ивановна встает.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет, нет! Я с ума сошла! Не слушай меня. Я люблю тебя. Крепче обнимай меня, еще крепче, да еще… Пусти!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Теперь не пущу!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Пусти, нет, правда. Сегодня… а сейчас пусти! Ты же мой любимый!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Что со мной делается!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Ну вот и пусти… нет, правда. Я еще хочу… нет, правда, послушай!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Слушаю.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я хочу сыграть тебе то, помнишь, когда еще невестой…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Это твой план?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет, правда, я думала, что если ты приедешь и станешь что-нибудь спрашивать, то я сыграю тебе… хорошо? Ты поймешь? – ты должен понять.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Пойму, моя радость. А разве есть рояль?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. В моей комнате.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да! – ведь я еще и не был в твоей комнате, Катя!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет, пусти – ты только слушай, внимательно слушай. Будешь?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Ты – умница. Екатерина Ивановна. Будешь слушать?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Буду – как нашу молитву.
Екатерина Ивановна быстро идет, но от двери возвращается.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Будешь? Нет, нет, ты иди на террасу.
Уходит. Георгий Дмитриевич выходит на террасу и становится, опершись плечом о столб. Луна освещает его непокрытую голову. Екатерина Ивановна играет – звуки рояля далеки и нежны. Осторожно открывается дверь, и выходит Ментиков в своем белом костюмчике. Оглядывается и на носках, стараясь не скрипеть, проходит комнату – видит на террасе Георгия Дмитриевича и в страхе замирает. Оправляет костюмчик и прическу и выходит на террасу, здоровается, на всякий случай, однако, не протягивая руки.
М е н т и к о в. Здравствуйте, Георгий Дмитриевич.
Мгновенная пауза.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Здравствуйте.
М е н т и к о в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18