Мне жаль сегодня нежных, умных и трогательных существ 11-13 лет, которых жизнь готовит к роли вьючных теток с искромсанными морщинами горечи лицами. Вон прошла не девочка, а ангел… ну ангел сияющий, и что, кому нужно измучить ее родами, абортами, и чтобы через пятнадцать лет, волоча сумки в стоптанных сапогах она тащилась по пыльным улицам? Молоху? Ну нет, он скорее по части наглого пожирания тел. Дьяволу? Тот любит испепелять, жарить на сковородках, варить в огненной лаве. Мучение женское нужно какому-то серому скучному и пыльному ЦК, состоящему из инвалидов, ненавидящих жизнь.
I have a dream, как банды диких девочек громят города, и волосы их раздувает ветер…

Чётки
В правой руке у меня чётки, и я их в настоящее время перебираю. Со мной в тюрьму заехали эти чётки, подаренные мне пыльным летом 95 года афганцем по имени Восток, по фамилии Кармаль, ну да, он имеет прямое отношение к афганскому лидеру 80-х годов, Восток — сын Бабрака Кармаля. Познакомились мы в месте, скорее неожиданном для двух таких типов как Восток и я — человек с французским паспортом и русско-американско-французской биографией. Познакомились мы в пыльной подмосковной деревне Лыткарино. Мы оба были гостями съезда «Трудовой России». С Кармалем был его младший брат и еще телохранитель-интеллектуал Омар с густыми усами. Мы покинули съезд вместе и вместе прошагали через раскаленную неказистую деревню к автобусной остановке. Почва деревни болела, кожа её была содрана и сухой паршой носилась в воздухе. Лысые холмы, плешивые луга, деревья-инвалиды… мы шли по безрадостному, хотя и обыкновенному для Подмосковья, пейзажу. Центральная Россия безнадёжно изуродована русским человеком. Её бы оставить, огородить и оставить, не жить в ней лет сто, она бы выправилась. А на сто лет уйти в Сибирь…
Компактные, с кожею цвета листьев сигарного табака, братья говорили по-русски как какие-нибудь курские крестьяне, но вот интонации были не наши. Повиснув на брезентовых ремнях в продуваемом ветром автобусе, мы стали оживлённо беседовать. О «Трудовой России», о перспективах русской оппозиции, они нас не радовали, об Афганистане. Скорее мы беседовали даже страстно. В 1992-93 у афганцев, понял я, появилась, было, надежда на победу коммунистической оппозиции в России, а там, может быть, и на продолжение борьбы в Афгане. Ну конечно, как всякие эмигранты, они надеялись на продолжение борьбы. Восток уверял, что далеко там на Востоке за Пянджем в горах у них есть, по меньшей мере, 50 тысяч сторонников. Я вздохнул, так как численность только что созданной мной Национал-Большевистской Партии едва ли превышала тысячу человек по всей России, скорее много меньше… Сказать по правде, в 1995 было меньше… Я знал, что афганцы — люди серьёзные. Восточные люди вообще серьёзные (торговцы с русских базаров — особое и презираемое своими же племя), а афганцы особенно. «У нас, Эдуард, не как у вас, у нас в партию идут не привлечённые идеологией, а привлечённые сильным вождём. И за этим вождём люди идут на смерть», — говорил Восток. «Если знаешь, у нас во время гражданской войны даже фракции компартии друг друга жестоко уничтожали. Амин людей моего отца с вертолётов сбрасывал сотнями. У нас не прыгают из партии в партию. Партбилет положить, как ваши сделали, у нас немыслимо». «Даже если ты положил, тебе не дадут выйти из партии враги, — сказал младший брат, — Всё равно убьют. Тебе никто не поверит».
Подмосковные, ленивые летние обыватели тупо глядели на странных типов, подпрыгивающих на ремнях, нас всё время дёргало и бросало. Почему не сядут… думали обыватели, свободные места есть, три чурки и один русский — отмечали обыватели. А мы стояли, потому что стоя было удобнее разговаривать.
— Предали русские Вашего отца? — сказал я тоном вопроса, хотя утверждал сказанное.
Они переглянулись. Эмигранты, они не хотели обижать хозяев.
— Нехорошо предавать, погано, — сказал я. — Как проститутки, то с одним клиентом работают, то к другому переметнутся.
Я неплохо знал их новейшую историю, поскольку «Лимонка» публиковала статьи об Афгане. Тараки, Амин, Кармаль, Наджибулла… Четыре коммунистических вождя сменились в Афганистане. Если профессор Тараки пришел к власти пусть и с помощью русских, то хотя бы только с помощью, то, чтобы убрать Амина, русский спецназ штурмовал его дворец. Вот тогда-то и приземлили на аэропорт Баграм Бабрака Кармаля. А потом отстранили и Кармаля, поставили Наджибуллу. И бросили его.
Афганцы, перебивая друг друга, стали высказывать свое недовольство непостоянностью русских. «На Востоке так нельзя поступать, Восток не торопится, он живет поколениями, это русские все быстро-быстро хотят… У нас, если ты один раз предал друзей…» Афганцы волновались, было видно, что неверность русских была для них проблемой. Я неплохо знал ситуацию в Афгане, я говорю, потому что мы тогда публиковали многочисленные статьи по афганской тематике, подписанные псевдонимом «Анечка Калашникова». Под псевдонимом скрывался усатый огромный полковник Генерального Штаба.
Ну, в общем, состоялся нервный разговор о жаркой и кровавой восточной политике. Это было за два года до моей поездки в Азию? Да. В 1997 я увидел их желто-рыжую страну за Пянджем.
Завершили мы путешествие у конечной станции московского метро, где я и получил в подарок от братьев Кармаль четки. Младший извлек из кармана, а старший преподнес. Очевидно за время путешествия в автобусе они убедились, что я достоин такого подарка. Материал, из которого сделаны четки? Может быть, это и пластик или легкий камень, но для меня это жемчуг цвета какао с молоком и каждое зерно на срезе отдает перламутром. Всего зерен 33, они увенчаны этаким «конем» длиной в три зерна и чашечкой, из которой торчит кисточка, в этом месте шнур четок связан вместе.
Восток позднее стал приходить в штаб партии, на Фрунзенскую, оказалось он жил рядом, на Комсомольском проспекте, в квартире, которую предоставила некогда его отцу советская власть. Он садился напротив меня, и мы с ним долго разговаривали. Однажды он пригласил меня на обед в свою квартиру на Комсомольском. Там, помню, почти не было мебели, и не присутствовала ни одна женщина. Десяток взволнованных афганцев, я, мой охранник и Виктор Иванович Анпилов. Шашлык, овощи, фрукты, лепешки. («Извини, Эдуард, из магазина», — предупредил Восток)…
Я все ближе сходился с афганцами. В штаб приходил теперь уже и Омар, когда у него было время. Кто знает, куда бы меня привела эта дружба, но случилось так, что Восток вскоре исчез. А с ним и все афганцы. Приблизительно через год он все же появился, чтобы сказать, что обосновался в Минске. Объяснил он смену места жительства невнятно, а я не стал допытываться, следуя кодексу поведения восточных мужчин. Сам скажет, если захочет. Я догадываюсь, что в то время к афганским коммунистам у российских властей изменилось отношение, вот они и перебрались к батьке Лукашенко под крышу. Восток, впрочем, продолжал наезжать в Москву и всегда заходил в штаб. Но всегда без предварительного телефонного звонка. Потому он чаще всего не заставал меня на месте. (Полагаю, что он, как все подпольщики всех народов, инстинктивно испытывал отвращение к телефону). Дежурные пацаны передавали мне потом настороженно: «Докладываю, Вождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44