Мне же и возраст мой не дает уверенности, что я еще буду участвовать в обсуждении этих вопросов". (При этих словах воображенная мной мещанка должна прикрыть припудренный нос старым веером и стрельнуть глазами.)
Солженицын знает, что неприлично ругать пригласившую его хозяйку салона, однако он не отказал себе в удовольствии несколько раз пнуть носком туфли под столом "шумливую перестройку" и «столичную» интеллигенцию, обозвав ее длинно "рождаемая современной состязательной публичностью интеллектуальная псевдоэлита", которая "подвергает осмеянию абсолютность понятий Добра и Зла".
— Дорогой дедушка, — хочется сказать. — Твои неспешные многотрудные старомодные советы неуместны и даже кощунственны в ситуации, когда объект «обустраивания» — Россия несется со всем населением, как сорвавшийся с самого верха небоскреба лифт. А ты выглядываешь, чопорный дедушка, из вермонтского окошка сверху и бубнишь в шахту лифта на жаргоне голливудского мужика про затратный процесс, прозор будущего, о том, как меблировать этот самый лифт по образцу 1913 г. "Я полагаю, что надо шаг за шагом, снизу вверх, заменить…" Ты бредишь, старик, десять минут осталось до гибели, какие "шаг за шагом"!..
Ты бы спустился бы в эту самую Россию, в несущийся лифт. За семнадцать лет твоего отсутствия там все по-прежнему стоит не на месте. Но, конечно, тебе, важному лауреату, неудобно, как простым смертным. Тебе нужно, чтоб извинились, покаялись, ОСОБО ПОКАЯЛИСЬ и ОСОБО ПРИГЛАСИЛИ, красный ковер и все такое прочее. Однако выигрывая в комфорте и уважении, всегда проигрываешь в прямом личном знании и понимании. Ты бы проехал в ледяном плацкартном вагоне ночь по этой России, сбривши бороду и замаскировавшись, вот и узнал бы, какова она в 1990 г. И все понял бы. Ты ведь умный, только застоявшийся… Беда с великими людьми в том, что, став великими, они перестают общаться лично с реальностью, с живыми смертными. Совершая за реальными (или психологическими) заборами вермонтских усадеб великие труды, великие люди склонны к созданию вокруг себя постоянной вечности. А маленькие люди, увы, живут в современности, им, народу, в вечность пропуска нет. Календарь какого года висит над твоим столом, дедушка?
Однако прислушавшись и присмотревшись к тому, что происходит в-самом стремительно падающем лифте, с удивлением обнаруживаешь, что занятия команды и пассажиров так же абсурдны и неуместны, как и советы извне вермонтского старца. Разве время сейчас для экономического эксперимента или (если продолжить и развернуть метафору) для радикальной перестройки всего корпуса лифта, находящегося в свободном полете? Россия — сорвавшийся, держащийся на нескольких последних тросах лифт, все набирающий ускорение. Главное — остановить его, пока он не расшибся вхрясть со всем многонациональным многомиллионным содержимым: лесами и пашнями, приватизированными или нет, со всеми ненцами, коряками, русскими — ХРЯСТЬ! Проблема интерьера, мебели, обоев, вешать иконы или нет — потом. Никто не против и рынка (или полурынка), или кто хочет — берет землю, а кто не хочет — пусть живет колхозом; но падающий вниз отвесно лифт не разбирают, не ремонтируют. Это самоубийство.
Почему лифт сорвался? Новая команда думала, что управлять им можно как угодно. Здесь нажал кнопку, там — кнопку, что угодно исполним, как на рояле. Было ой как легко диссидентам в 60-е годы безответственно кричать, что коммунисты загубили Россию, проклинать тоталитарный режим. И вот, пожалуйста, — приборная доска, кнопки, все или почти все, несколько лет уже под руками если не самих вождей диссидентства 60-х годов, то под руками их последователей, учеников, обожателей и подражателей. Правьте страной, народные депутаты, новые министры, гениальные экономисты. И что же? Оказалось, что руководить государством вовсе не просто. Необходимо умение, талант и опыт вождения. Недостаточно иметь идеи. И даже вредно иметь много идей. В первые же годы наперестраивали, сломали и отрезали слишком многое и слишком быстро. Не все оказалось можно и нужно перестраивать. Оказалось, сваливая статуи Сталина и Брежнева, перестарались, развалили и фундамент под собой, то. на чем стоять НУЖНО лидерам, дабы народ их уважал и слушал. Нарушили преемственность власти. Уничтожили уважение к ней. Гласностью воспользовались вперед других арривисты и демагоги. Демократией широко воспользовались немедленно уголовные преступники. Благонамеренная новая команда руководителей благородно заявила о том, что каждый народ СССР имеет право на самоопределение. Забыв о том, что народов в СССР сто тридцать или больше и что кроме партийных секретарей и пары кинематографистов да писателей у этих народов нет лидеров. Потому, самоопределяясь, народы окажутся слепы. И оказались слепы.
Новые лидеры СССР импортировали Новую Богиню: Демократию. В ЗАПАДНЫХ странах это — мощная девушка высокого роста, решительная и могучая. В СССР демократия оказалась бессильной и беззубой. Годами дистрофичная советская демократия ждала, прежде чем частично подавить национальный бандитизм в Азербайджане, и до сих пор ждет, пока армянский национальный бандитизм утихнет сам. (Да будьте вы независимы, но зачем же резать старух и детей соседей!) Американская же зубастая и агрессивная демократия двинула национальную гвардию в восставшие по всей стране черные гетто, отстреливая повсюду нарушителей закона и порядка, как волков, без колебаний. В одном только детройтском гетто отстреляли более сорока. Не заботясь нисколько об обвинениях в расизме, но заботясь о стабильности государства. Мобильная американская демократия тотчас передвигает свои авианосцы и морскую пехоту повсюду в мире, готовая отстрелять и иностранных волков. Даже если ей (демократии) только показалось, что ее "жизненно важные интересы" каким-либо образом где-либо затронуты. Пусть даже и за десятки тысяч миль от родных берегов. Почему советская демократия не присвоит себе этот очень демократический принцип: неустанная защита всеми средствами "жизненных интересов советского народа"? И не защищает их всякий раз, когда они в опасности?
Живя во французской демократии, я вижу ежедневно в горячих точках Парижа серые автобусы, наполненные вооруженными автоматами жандармами, готовыми мгновенно вмешаться в любую ситуацию. Жандармерия во Франции подчиняется министерству обороны. По сути дела, французская демократия давно легализировала постоянное присутствие армии на парижских улицах. Советские же обожатели Сахарова и Солженицына, придя к власти, до смерти боятся прослыть тоталитарными.
И лифт несется. И кровь сочится из его национальных углов-окраин.
Самое модное времяпровождение (после рыночных фантазий, разумеется) в падающем лифте — "выходить из КПСС". "Я вышел из КПСС!" — звучит, конечно, гордо. Если поместить такой поступок в 1951 г. В 1990 г. хорошо бы вообще не говорить вслух о таком поступке. И члены КПСС, и бывшие его члены, межрегиональные западники-депутаты, должны бы очнуться и совместно броситься останавливать падение. Кто на крышу лифта — связывать оборванные тросы государственности, кто, вооружившись чем попало, все годится, чтоб остановить лифт, — тормозить оставшиеся еще тросы!
Но нет, куда там. Враждебно поглядывая друг на друга из разных углов, одни (Межрегиональная группа) срочно пишут проекты радикального размонтирования корпуса советского лифта в 500 дней, другие, заметно уставшие (Полозков, затравленные прогрессистами генералы), огрызаются… Занятые друг другом, они игнорируют тот факт, что вокруг вопят от ужаса пассажиры — народ, что лифт несется к гибели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Солженицын знает, что неприлично ругать пригласившую его хозяйку салона, однако он не отказал себе в удовольствии несколько раз пнуть носком туфли под столом "шумливую перестройку" и «столичную» интеллигенцию, обозвав ее длинно "рождаемая современной состязательной публичностью интеллектуальная псевдоэлита", которая "подвергает осмеянию абсолютность понятий Добра и Зла".
— Дорогой дедушка, — хочется сказать. — Твои неспешные многотрудные старомодные советы неуместны и даже кощунственны в ситуации, когда объект «обустраивания» — Россия несется со всем населением, как сорвавшийся с самого верха небоскреба лифт. А ты выглядываешь, чопорный дедушка, из вермонтского окошка сверху и бубнишь в шахту лифта на жаргоне голливудского мужика про затратный процесс, прозор будущего, о том, как меблировать этот самый лифт по образцу 1913 г. "Я полагаю, что надо шаг за шагом, снизу вверх, заменить…" Ты бредишь, старик, десять минут осталось до гибели, какие "шаг за шагом"!..
Ты бы спустился бы в эту самую Россию, в несущийся лифт. За семнадцать лет твоего отсутствия там все по-прежнему стоит не на месте. Но, конечно, тебе, важному лауреату, неудобно, как простым смертным. Тебе нужно, чтоб извинились, покаялись, ОСОБО ПОКАЯЛИСЬ и ОСОБО ПРИГЛАСИЛИ, красный ковер и все такое прочее. Однако выигрывая в комфорте и уважении, всегда проигрываешь в прямом личном знании и понимании. Ты бы проехал в ледяном плацкартном вагоне ночь по этой России, сбривши бороду и замаскировавшись, вот и узнал бы, какова она в 1990 г. И все понял бы. Ты ведь умный, только застоявшийся… Беда с великими людьми в том, что, став великими, они перестают общаться лично с реальностью, с живыми смертными. Совершая за реальными (или психологическими) заборами вермонтских усадеб великие труды, великие люди склонны к созданию вокруг себя постоянной вечности. А маленькие люди, увы, живут в современности, им, народу, в вечность пропуска нет. Календарь какого года висит над твоим столом, дедушка?
Однако прислушавшись и присмотревшись к тому, что происходит в-самом стремительно падающем лифте, с удивлением обнаруживаешь, что занятия команды и пассажиров так же абсурдны и неуместны, как и советы извне вермонтского старца. Разве время сейчас для экономического эксперимента или (если продолжить и развернуть метафору) для радикальной перестройки всего корпуса лифта, находящегося в свободном полете? Россия — сорвавшийся, держащийся на нескольких последних тросах лифт, все набирающий ускорение. Главное — остановить его, пока он не расшибся вхрясть со всем многонациональным многомиллионным содержимым: лесами и пашнями, приватизированными или нет, со всеми ненцами, коряками, русскими — ХРЯСТЬ! Проблема интерьера, мебели, обоев, вешать иконы или нет — потом. Никто не против и рынка (или полурынка), или кто хочет — берет землю, а кто не хочет — пусть живет колхозом; но падающий вниз отвесно лифт не разбирают, не ремонтируют. Это самоубийство.
Почему лифт сорвался? Новая команда думала, что управлять им можно как угодно. Здесь нажал кнопку, там — кнопку, что угодно исполним, как на рояле. Было ой как легко диссидентам в 60-е годы безответственно кричать, что коммунисты загубили Россию, проклинать тоталитарный режим. И вот, пожалуйста, — приборная доска, кнопки, все или почти все, несколько лет уже под руками если не самих вождей диссидентства 60-х годов, то под руками их последователей, учеников, обожателей и подражателей. Правьте страной, народные депутаты, новые министры, гениальные экономисты. И что же? Оказалось, что руководить государством вовсе не просто. Необходимо умение, талант и опыт вождения. Недостаточно иметь идеи. И даже вредно иметь много идей. В первые же годы наперестраивали, сломали и отрезали слишком многое и слишком быстро. Не все оказалось можно и нужно перестраивать. Оказалось, сваливая статуи Сталина и Брежнева, перестарались, развалили и фундамент под собой, то. на чем стоять НУЖНО лидерам, дабы народ их уважал и слушал. Нарушили преемственность власти. Уничтожили уважение к ней. Гласностью воспользовались вперед других арривисты и демагоги. Демократией широко воспользовались немедленно уголовные преступники. Благонамеренная новая команда руководителей благородно заявила о том, что каждый народ СССР имеет право на самоопределение. Забыв о том, что народов в СССР сто тридцать или больше и что кроме партийных секретарей и пары кинематографистов да писателей у этих народов нет лидеров. Потому, самоопределяясь, народы окажутся слепы. И оказались слепы.
Новые лидеры СССР импортировали Новую Богиню: Демократию. В ЗАПАДНЫХ странах это — мощная девушка высокого роста, решительная и могучая. В СССР демократия оказалась бессильной и беззубой. Годами дистрофичная советская демократия ждала, прежде чем частично подавить национальный бандитизм в Азербайджане, и до сих пор ждет, пока армянский национальный бандитизм утихнет сам. (Да будьте вы независимы, но зачем же резать старух и детей соседей!) Американская же зубастая и агрессивная демократия двинула национальную гвардию в восставшие по всей стране черные гетто, отстреливая повсюду нарушителей закона и порядка, как волков, без колебаний. В одном только детройтском гетто отстреляли более сорока. Не заботясь нисколько об обвинениях в расизме, но заботясь о стабильности государства. Мобильная американская демократия тотчас передвигает свои авианосцы и морскую пехоту повсюду в мире, готовая отстрелять и иностранных волков. Даже если ей (демократии) только показалось, что ее "жизненно важные интересы" каким-либо образом где-либо затронуты. Пусть даже и за десятки тысяч миль от родных берегов. Почему советская демократия не присвоит себе этот очень демократический принцип: неустанная защита всеми средствами "жизненных интересов советского народа"? И не защищает их всякий раз, когда они в опасности?
Живя во французской демократии, я вижу ежедневно в горячих точках Парижа серые автобусы, наполненные вооруженными автоматами жандармами, готовыми мгновенно вмешаться в любую ситуацию. Жандармерия во Франции подчиняется министерству обороны. По сути дела, французская демократия давно легализировала постоянное присутствие армии на парижских улицах. Советские же обожатели Сахарова и Солженицына, придя к власти, до смерти боятся прослыть тоталитарными.
И лифт несется. И кровь сочится из его национальных углов-окраин.
Самое модное времяпровождение (после рыночных фантазий, разумеется) в падающем лифте — "выходить из КПСС". "Я вышел из КПСС!" — звучит, конечно, гордо. Если поместить такой поступок в 1951 г. В 1990 г. хорошо бы вообще не говорить вслух о таком поступке. И члены КПСС, и бывшие его члены, межрегиональные западники-депутаты, должны бы очнуться и совместно броситься останавливать падение. Кто на крышу лифта — связывать оборванные тросы государственности, кто, вооружившись чем попало, все годится, чтоб остановить лифт, — тормозить оставшиеся еще тросы!
Но нет, куда там. Враждебно поглядывая друг на друга из разных углов, одни (Межрегиональная группа) срочно пишут проекты радикального размонтирования корпуса советского лифта в 500 дней, другие, заметно уставшие (Полозков, затравленные прогрессистами генералы), огрызаются… Занятые друг другом, они игнорируют тот факт, что вокруг вопят от ужаса пассажиры — народ, что лифт несется к гибели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79