тоталитаризм, нацизм, Гулаг (советский, камбоджийский, эфиопский…), сталинизм, диктатура (чилийской хунты, Стреснера, Ярузельс-кого до 1989 г…) есть охранительные ТАБУ, призванные блокировать мышление «больного». Они запрещают мысль, пресекают все попытки понимания, заменяя сложнейшие и всякий раз различные явления действительности упрощенным имиджем — символом. Гулаг и тоталитаризм звучат сегодня с той же силой, как некогда АД и ГЕЕННА Огненная или Вечное Проклятие. (Редко кто оспаривает в санаторной цивилизации упрощенные символические имиджи. Однако прочтя случайно книгу Грэхэма Грина "Getting to know the General", вдруг обнаруживаешь на месте (покойного) "диктатора Панамы" сложного и симпатичного человека Омара Торрихоса, на месте «диктатуры» — сложнейшую ситуацию маленькой страны, живущей, да, под диктатурой, но Панамского канала и Соединенных Штатов.
Употребительны в Санаториях имена четырех всадников Апокалипсиса: Souffrance, Douleur, Misere, Pauvrete. Этих предлагается избегать всеми силами, вплоть до самоубийства. Страшные всадники подстерегают отбившегося от стада, потерявшего работу несчастливца. "Если ты будешь плохо учиться, Джон (Жак), — говорят мамы Санатория подросткам, — то твоя жизнь пройдет в компании Souf-france/Douleur/Misere/Pauvrete. Между тем четыре всадника, которых страшится санаторный мир, есть всего лишь расплывчатые характеристики жизни. Даже в различные десятилетия XX века у различных Санаториев были свои представления о расшифровке символов всадников. (В романах XIX века возможно прочесть строки: "Он был так беден, что в комнате на полу не было ковра".) В 80-е годы в санаторной Европе Misere/Pauvrete расшифровываются как отсутствие общепринятого комфорта. Для многих «больных» Санатория необходимость ежедневно готовить пищу дома и невозможность посетить ресторан хотя бы раз в неделю есть Misere/Pauvrete. Пройдя тотчас после закрытия магазинов по торговым улицам городов Западного Блока, можно обнаружить в ящиках вдоль тротуаров овощи, фрукты, подсохший, но отличный хлеб, обрезки мяса и рыбы в таком количестве, что становится ясно, почему «голод» не добавлен пятым всадником к четверке. (Выходец из Восточного Блока — автор этих строк не раз обращался к услугам ящиков на рю Рамбуто и Бретань, успешно супплементируя свою диету. Уже будучи писателем. Эмигрантам из Азии и Африки европейцы смотрятся пресыщенными и неразумно придирчивыми гурманами.)
Что касается Souffrance/Douleur, они вовсе не означают в санаторном обществе пытки каленым железом или колесование, как в средневековом. Разумеется, побитый хулиганами гражданин испытывает реальные физические страдания и боль, но в таком случайном качестве они нисколько не пугают санаторных больных. И граждане не боятся ежедневно садиться в миллионы автомобилей, несмотря на много тысяч смертей в год и еще большее количество увечий. Механическое выборочное насилие автострад никого не пугает.
Те же Страдания-Боль употребляются в Санатории для обозначения моральных терзаний, отрицательных психологических эмоций. Скажем, souffrance от зависти к материальному уровню жизни соседа, получившего наследство, douleur подростка от невозможности приобрести мощный мотоцикл. (Мы оставим Страдания-Боль в области личных отношений: по поводу потери любимого человека (измены, смерти) без комментариев, так как нас интересует "человек социальный".)
В своем основном генеральном смысле Souffrance-Douleur санаторного общества символизируют иррациональный страх этого общества перед несанаторной «натуральной» действительностью. Страх обитателей теплой искусственной камеры-пузыря перед вольным миром вне его. Страдания и Боль в этом контексте есть процессы, свойственные активной, «свободной», не защищенной, но и не скованной санаторным режимом жизни. Могучим кодексом Санатория Страдания и Боль признаны безусловно отрицательными. Согласно этому кодексу, эмоции «больных» должны быть положительными, а существование должно быть pleasant. Приносить pleasure.
Но существует и иная, подавленная в санаторном обществе точка зрения на Souffrance — Douleur. ОНИ АБСОЛЮТНО НЕОБХОДИМЫ для поддержания человеческого существа в здоровом равновесии. Удаление их из жизни (так же как и удаление возможности экзерсирования разумной дозы личной агрессивности) привело к коррупции концепции человека, к превращению его в домашнее животное. Пусть и способное размышлять. Человек должен встречать препятствия в своей жизненной активности и преодолевать их. Быть «больным» Санатория противоестественно для его биологического вида. Да, человек всегда стремился устроить условия своей жизни, но одновременно он есть охотящееся животное и мыслящее существо: поместить его в мирные загоны Санатория в такой же степени аморально, как и поместить все человечество в оруэлловскую Океанию — тюрьму строгого режима.
Счастье в санаторном словаре отождествляется чаще всего с покоем, сытостью и материальным благополучием. Однако современные оракулы, ни SOFRES, ни Gallup Poll, никогда не попытались измерить и сравнить количество счастья в санаторных и несанаторных странах. Где, интересно, количество счастливых людей среди населения выше, в Париже или Бейруте? Несмотря на кажущуюся абсурдность вопроса, возможен сюрприз. Очень часто кинохроника демонстрирует нам руины Бейрута с перебегающими по ним молодыми людьми с автоматами. И лица этих молодых людей, как ни странно, вовсе не несчастны, но горделивы, независимы и часто украшены улыбками, несмотря на то, что нам много раз удавалось увидеть, как один из молодых людей падает вдруг, сраженный пулей. (Кинооператор похрабрее одаривает порой зрителя крупным планом развороченного осколками живота: в пурпурной массе детали мало различимы, и рана в живот впечатляет меньше, чем оторванные гранатой члены.) Напрашивается вопрос: почему все эти радостные молодые люди не покинут город, не сбегут от войны? А что, если молодые люди в Бейруте счастливы?
Их об этом не спрашивают. Обыкновенно медия интервьюирует почти исключительно жертв войны — детей, женщин, торговцев. Даже свой солдат не в почете в Санатории, тем более трудно ожидать от Администрации и People, чтобы они понимали чужих солдат и их удовольствия. Ассоциирование нас (себя) с жертвами, детьми и инвалидами не случайно, ведь обитатели Санатория именно инвалиды, их содержат как хронических больных, они неполноценны на всю жизнь, ибо добровольно отказались от некоторых функций человека. Они ведь даже не тюремные заключенные — те мечтают о свободе. Но БОЛЬНЫЕ.
Положительность МИРА и отрицательность ВОЙНЫ якобы очевидны. Если кто-либо попытается защитить право человека на агрессивность, его тотчас объявят сумасшедшим. Однако под угрозой тотального уничтожения человечество живет в ситуации тотального принудительного мира, насилующего природу человека. Ядерно-химическое extermination не есть война и, как уже упоминалось, создано было необходимостью супергосударств уничтожать большие массы народа. Но физическое столкновение, поединок — отрицателен ли? Большинство юных Шарло Санатория всячески увиливает от обязательной воинской службы, да. Но всегда есть постоянный процент людей, желающих воевать. Во времена агрессии Соединенных Штатов во Вьетнаме Генеральный штаб Советской Армии был завален заявлениями от молодых офицеров, желающих отправиться помочь вьетнамцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Употребительны в Санаториях имена четырех всадников Апокалипсиса: Souffrance, Douleur, Misere, Pauvrete. Этих предлагается избегать всеми силами, вплоть до самоубийства. Страшные всадники подстерегают отбившегося от стада, потерявшего работу несчастливца. "Если ты будешь плохо учиться, Джон (Жак), — говорят мамы Санатория подросткам, — то твоя жизнь пройдет в компании Souf-france/Douleur/Misere/Pauvrete. Между тем четыре всадника, которых страшится санаторный мир, есть всего лишь расплывчатые характеристики жизни. Даже в различные десятилетия XX века у различных Санаториев были свои представления о расшифровке символов всадников. (В романах XIX века возможно прочесть строки: "Он был так беден, что в комнате на полу не было ковра".) В 80-е годы в санаторной Европе Misere/Pauvrete расшифровываются как отсутствие общепринятого комфорта. Для многих «больных» Санатория необходимость ежедневно готовить пищу дома и невозможность посетить ресторан хотя бы раз в неделю есть Misere/Pauvrete. Пройдя тотчас после закрытия магазинов по торговым улицам городов Западного Блока, можно обнаружить в ящиках вдоль тротуаров овощи, фрукты, подсохший, но отличный хлеб, обрезки мяса и рыбы в таком количестве, что становится ясно, почему «голод» не добавлен пятым всадником к четверке. (Выходец из Восточного Блока — автор этих строк не раз обращался к услугам ящиков на рю Рамбуто и Бретань, успешно супплементируя свою диету. Уже будучи писателем. Эмигрантам из Азии и Африки европейцы смотрятся пресыщенными и неразумно придирчивыми гурманами.)
Что касается Souffrance/Douleur, они вовсе не означают в санаторном обществе пытки каленым железом или колесование, как в средневековом. Разумеется, побитый хулиганами гражданин испытывает реальные физические страдания и боль, но в таком случайном качестве они нисколько не пугают санаторных больных. И граждане не боятся ежедневно садиться в миллионы автомобилей, несмотря на много тысяч смертей в год и еще большее количество увечий. Механическое выборочное насилие автострад никого не пугает.
Те же Страдания-Боль употребляются в Санатории для обозначения моральных терзаний, отрицательных психологических эмоций. Скажем, souffrance от зависти к материальному уровню жизни соседа, получившего наследство, douleur подростка от невозможности приобрести мощный мотоцикл. (Мы оставим Страдания-Боль в области личных отношений: по поводу потери любимого человека (измены, смерти) без комментариев, так как нас интересует "человек социальный".)
В своем основном генеральном смысле Souffrance-Douleur санаторного общества символизируют иррациональный страх этого общества перед несанаторной «натуральной» действительностью. Страх обитателей теплой искусственной камеры-пузыря перед вольным миром вне его. Страдания и Боль в этом контексте есть процессы, свойственные активной, «свободной», не защищенной, но и не скованной санаторным режимом жизни. Могучим кодексом Санатория Страдания и Боль признаны безусловно отрицательными. Согласно этому кодексу, эмоции «больных» должны быть положительными, а существование должно быть pleasant. Приносить pleasure.
Но существует и иная, подавленная в санаторном обществе точка зрения на Souffrance — Douleur. ОНИ АБСОЛЮТНО НЕОБХОДИМЫ для поддержания человеческого существа в здоровом равновесии. Удаление их из жизни (так же как и удаление возможности экзерсирования разумной дозы личной агрессивности) привело к коррупции концепции человека, к превращению его в домашнее животное. Пусть и способное размышлять. Человек должен встречать препятствия в своей жизненной активности и преодолевать их. Быть «больным» Санатория противоестественно для его биологического вида. Да, человек всегда стремился устроить условия своей жизни, но одновременно он есть охотящееся животное и мыслящее существо: поместить его в мирные загоны Санатория в такой же степени аморально, как и поместить все человечество в оруэлловскую Океанию — тюрьму строгого режима.
Счастье в санаторном словаре отождествляется чаще всего с покоем, сытостью и материальным благополучием. Однако современные оракулы, ни SOFRES, ни Gallup Poll, никогда не попытались измерить и сравнить количество счастья в санаторных и несанаторных странах. Где, интересно, количество счастливых людей среди населения выше, в Париже или Бейруте? Несмотря на кажущуюся абсурдность вопроса, возможен сюрприз. Очень часто кинохроника демонстрирует нам руины Бейрута с перебегающими по ним молодыми людьми с автоматами. И лица этих молодых людей, как ни странно, вовсе не несчастны, но горделивы, независимы и часто украшены улыбками, несмотря на то, что нам много раз удавалось увидеть, как один из молодых людей падает вдруг, сраженный пулей. (Кинооператор похрабрее одаривает порой зрителя крупным планом развороченного осколками живота: в пурпурной массе детали мало различимы, и рана в живот впечатляет меньше, чем оторванные гранатой члены.) Напрашивается вопрос: почему все эти радостные молодые люди не покинут город, не сбегут от войны? А что, если молодые люди в Бейруте счастливы?
Их об этом не спрашивают. Обыкновенно медия интервьюирует почти исключительно жертв войны — детей, женщин, торговцев. Даже свой солдат не в почете в Санатории, тем более трудно ожидать от Администрации и People, чтобы они понимали чужих солдат и их удовольствия. Ассоциирование нас (себя) с жертвами, детьми и инвалидами не случайно, ведь обитатели Санатория именно инвалиды, их содержат как хронических больных, они неполноценны на всю жизнь, ибо добровольно отказались от некоторых функций человека. Они ведь даже не тюремные заключенные — те мечтают о свободе. Но БОЛЬНЫЕ.
Положительность МИРА и отрицательность ВОЙНЫ якобы очевидны. Если кто-либо попытается защитить право человека на агрессивность, его тотчас объявят сумасшедшим. Однако под угрозой тотального уничтожения человечество живет в ситуации тотального принудительного мира, насилующего природу человека. Ядерно-химическое extermination не есть война и, как уже упоминалось, создано было необходимостью супергосударств уничтожать большие массы народа. Но физическое столкновение, поединок — отрицателен ли? Большинство юных Шарло Санатория всячески увиливает от обязательной воинской службы, да. Но всегда есть постоянный процент людей, желающих воевать. Во времена агрессии Соединенных Штатов во Вьетнаме Генеральный штаб Советской Армии был завален заявлениями от молодых офицеров, желающих отправиться помочь вьетнамцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79