Денег у Гришки нет, и потому все, что он может сделать для Эди-бэби, это выпить с ним бутылку биомицина и поговорить.
Гришкин покойный дед был аристократом, Гришка утверждает, что графом, и старым большевиком. На стене комнаты, где Гришка живет вместе с глухонемой матерью, висит выцветшая фотография деда в обнимку с Лениным. Если бы не эта фотография, отчаянный Гришка давно бы сидел не в колонии, а в тюрьме, и вряд ли бы из тюрьмы вылез.
Гришка человек в своем роде замечательный, хотя Эди-бэби и снисходительно считает его вырожденцем. Он дистрофически худ, высок, костлявая его рожица обильно усыпана прыщами, он курит папиросы «Беломорканал» и вдохновенно хватает девочек за жопу. Разговаривая, Гришка размахивает руками, плюется и орет. Голос у него при этом проходит через его крупный нос, Гришка постоянно простужен и сморкается в огромный носовой платок.
Гришка порой бьет свою глухонемую мать, когда она к нему очень уж пристает, чтобы он бросил воровать и учился. Учиться Гришка не хочет — он и так знает все. Эди-бэби не уверен, что Гришка знает все, но Гришка перечитал не меньше книг, чем сам Эди-бэби, может, даже больше, только эти книги — другие, художественная литература, а Эди перечитал специальные книги.
Эди-бэби и Гришка отхлебывают из «огнетушителя» биомицин, передавая бутыль друг другу, и говорят об убийстве. Гришка заявил Эди-бэби, что уже с год у него есть забавное желание убить кого-нибудь, ему хочется попробовать, что это такое — убить человека.
— Говорят, Эд, что нож входит в тело человека, как в масло, если только не натыкается на кость, — объявляет Гришка, плюясь.
— Дадут пятнадцать лет, если по малолетству, а то и расстрел, — бесстрастно замечает Эди-бэби. — Как попадешь. Шурика Боброва вон расстреляли, не посмотрели, что пьяный был.
— Ну да? — удивляется Гришка. — Он же такой тихий пацан был. Это когда ж было, наверное, я в колонии сидел? — Лицо Гришки вдруг вытягивается в чихательную гримасу, и он чихает, но не просто, а растягивая намеренно первые звуки: — А-а-а-а-а-а… — и заканчивая их коротким: —…птека!
Это своеобразный салтовский шик — так вот чихать. Еще можно закончить чихание словом «аборт!», как делает Саня Красный. «А-а-а-а-а… борт!»
— Еще прошлой зимой, — отвечает Гришке Эди-бэби. — Напильником заточенным пырнул парня на танцах, тот его чем-то обидел, мудаком назвал, что ли. В уборной пырнул. Может, и не дали бы расстрел, но парень оказался комсомольским секретарем цеха с Турбинного завода. Недавно женился, двое детей осталось. Общественность потребовала расстрела. Не повезло Шурику! — констатирует Эди-бэби, вспоминая действительно безобиднейшее личико Шурика, его блондинистый чубчик и всегда белую рубашку. Аккуратный был пацан. Слесарь.
— Нет, — говорит Гришка, — я не такой мудак, чтобы в клубе на танцах заводиться. — Он ухмыляется широким ртом. — Я мирный, — добавляет Гришка. — Я вот всю прошлую неделю спал днем, а ночами ходил по окраинам, даже на Тракторный поселок ездил, искал себе старичка. — Гришка смеется. — Нож в спину — и ваших нет.
Эди-бэби думает: «Врет Гришка или не врет? Хуй его знает, может, и не врет, что пытался убить старика на безлюдной улице». Гришка достаточно сумасшедший для этого. Вся его семья сумасшедшая и вырождающаяся — так говорят в поселке. Мать его глухонемая и спекулянтка. Дядя его много лет лежал в сумасшедшем доме и был избран сумасшедшими премьер-министром. На знаменитой Сабурке (еще она называется Сабурова дача), где в свое время перебывали многие представители русской культуры, и среди них Гаршин, Врубель и Хлебников, нелегко, наверное, заслужить премьер-министра, может быть, не легче, чем в нормальном мире, но Гришкин дядя Слава был, очевидно, безумнее всех… Посему и Гришка ведет себя подобающим образом, так сказать, влияние семьи и наследственность. Эди-бэби помимо своей воли зауважал Гришку за его поиски истины, за желание понять себя и мир. За его мятущуюся душу.
Эди-бэби понимает, что Гришкины поиски старичка на темной улице объясняются не какими-либо меркантильными мелкими соображениями — скажем, убить жертву, ограбить ее и купить на это водки, нет, а соображениями возвышенно-философскими.
— Ну как, нашел? — спрашивает Эди-бэби Гришку возможно более бесстрастным голосом, как будто ему и дела нет до того, убил Гришка старичка или не убил.
— Га-га-га! — смеется Гришка. — Так я тебе и сказал, Эд. Разве такие вещи говорят, даже друзьям?
Эди пожимает плечами. Разумеется, такие вещи не говорят никому, но Гришка первый стал пиздеть о своем желании попробовать, что такое убить человека, а теперь попятился назад. А интересно, думает Эди, что же после этого чувствуешь? Может, ничего. Шурик Бобров пошел домой и лег спать после этого. Но Шурик, говорят, был до бессознания пьян.
Эди-бэби тянет биомицин из горлышка бутылки и искоса поглядывает на Гришку. Все-таки он, наверное, никого не пришил и, может быть, даже не собирался, и на Тракторный поселок не ездил, выебывается только.
Гришка же загадочно улыбается и посматривает на Эди. Эди-бэби чувствует, что Гришка в этот момент имеет над ним несомненный психологический перевес, потому, чтобы скомпенсировать себя за Гришкин перевес в области трансцендентного, чтобы Гришка не загордился, что в нем «темные, непонятные ему самому силы» (его выражение) толкают его на убийство, Эди-бэби читает ему только что написанные стихи о милицейском автомобиле, в котором Эди-бэби везут в тюрьму и на расстрел:
А утром начальник, стесняясь, сказал,
Что «вышку» мне дали за это.
И что через час повезут меня в зал
И там расстреляют поэта.
Что если хочу сигарет и вина,
То мне принесут их без звука,
И что мне письмо переслала «она»,
Но я перебил его: «Сука!..»
Закончить Эди-бэби не успевает, потому что Гришка останавливает его как всегда идиотским Тришкиным вопросом:
— Кто сука, начальник или Светка? — спрашивает Гришка ехидно.
— При чем здесь Светка? — говорит Эди. — Это же стихи.
— Нужно выражаться яснее, — поучительно выдавливает из себя Гришка. К Эди-бэбиным сочинениям он относится скептически, считая, что Есенина Эди-бэби все равно не переплюнуть, потому и незачем заниматься глупостями. Не то чтобы Гришка не знал о существовании других поэтов, но салтовским ребятам в их салтовской атмосфере Есенин гораздо ближе, ближе всех.
— Продолжай! — говорит Гришка.
— Не буду! — отрезает Эди. — Ну тебя на хуй, тебе что стихи, что не стихи, все равно. — И он разозленно отдает Гришке его бутылку.
— Обиделся? — спрашивает Гришка. И трогает Эди-бэби за плечо. — Не обижайся, — говорит Гришка извиняющимся тоном. — Я просто думаю, что это не самая удачная твоя вещь. Я лично люблю другие, — льстит ему Гришка. — Помнишь, эти, «про Наташу». Как там, прочти, а, Эд?
— Ни хуя не буду тебе читать, — угрюмо говорит Эди. — Мне уходить нужно, денег нужно достать, время-то не стоит, — прибавляет он чуть мягче.
— У меня есть колоссальная идея! — восклицает Гришка, хлопая себя по лбу. — Ты знаешь Вовку Золотарева из моего подъезда, конечно? Он тебе займет денег. У него всегда деньги есть. Он на радиозаводе мастером ведь вкалывает. Идем!
Эди-бэби понимает, что Гришка чувствует себя виноватым и старается как-то искупить свою вину. Гришка парень неплохой, думает Эди, пиздит только много и очень ехидный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Гришкин покойный дед был аристократом, Гришка утверждает, что графом, и старым большевиком. На стене комнаты, где Гришка живет вместе с глухонемой матерью, висит выцветшая фотография деда в обнимку с Лениным. Если бы не эта фотография, отчаянный Гришка давно бы сидел не в колонии, а в тюрьме, и вряд ли бы из тюрьмы вылез.
Гришка человек в своем роде замечательный, хотя Эди-бэби и снисходительно считает его вырожденцем. Он дистрофически худ, высок, костлявая его рожица обильно усыпана прыщами, он курит папиросы «Беломорканал» и вдохновенно хватает девочек за жопу. Разговаривая, Гришка размахивает руками, плюется и орет. Голос у него при этом проходит через его крупный нос, Гришка постоянно простужен и сморкается в огромный носовой платок.
Гришка порой бьет свою глухонемую мать, когда она к нему очень уж пристает, чтобы он бросил воровать и учился. Учиться Гришка не хочет — он и так знает все. Эди-бэби не уверен, что Гришка знает все, но Гришка перечитал не меньше книг, чем сам Эди-бэби, может, даже больше, только эти книги — другие, художественная литература, а Эди перечитал специальные книги.
Эди-бэби и Гришка отхлебывают из «огнетушителя» биомицин, передавая бутыль друг другу, и говорят об убийстве. Гришка заявил Эди-бэби, что уже с год у него есть забавное желание убить кого-нибудь, ему хочется попробовать, что это такое — убить человека.
— Говорят, Эд, что нож входит в тело человека, как в масло, если только не натыкается на кость, — объявляет Гришка, плюясь.
— Дадут пятнадцать лет, если по малолетству, а то и расстрел, — бесстрастно замечает Эди-бэби. — Как попадешь. Шурика Боброва вон расстреляли, не посмотрели, что пьяный был.
— Ну да? — удивляется Гришка. — Он же такой тихий пацан был. Это когда ж было, наверное, я в колонии сидел? — Лицо Гришки вдруг вытягивается в чихательную гримасу, и он чихает, но не просто, а растягивая намеренно первые звуки: — А-а-а-а-а-а… — и заканчивая их коротким: —…птека!
Это своеобразный салтовский шик — так вот чихать. Еще можно закончить чихание словом «аборт!», как делает Саня Красный. «А-а-а-а-а… борт!»
— Еще прошлой зимой, — отвечает Гришке Эди-бэби. — Напильником заточенным пырнул парня на танцах, тот его чем-то обидел, мудаком назвал, что ли. В уборной пырнул. Может, и не дали бы расстрел, но парень оказался комсомольским секретарем цеха с Турбинного завода. Недавно женился, двое детей осталось. Общественность потребовала расстрела. Не повезло Шурику! — констатирует Эди-бэби, вспоминая действительно безобиднейшее личико Шурика, его блондинистый чубчик и всегда белую рубашку. Аккуратный был пацан. Слесарь.
— Нет, — говорит Гришка, — я не такой мудак, чтобы в клубе на танцах заводиться. — Он ухмыляется широким ртом. — Я мирный, — добавляет Гришка. — Я вот всю прошлую неделю спал днем, а ночами ходил по окраинам, даже на Тракторный поселок ездил, искал себе старичка. — Гришка смеется. — Нож в спину — и ваших нет.
Эди-бэби думает: «Врет Гришка или не врет? Хуй его знает, может, и не врет, что пытался убить старика на безлюдной улице». Гришка достаточно сумасшедший для этого. Вся его семья сумасшедшая и вырождающаяся — так говорят в поселке. Мать его глухонемая и спекулянтка. Дядя его много лет лежал в сумасшедшем доме и был избран сумасшедшими премьер-министром. На знаменитой Сабурке (еще она называется Сабурова дача), где в свое время перебывали многие представители русской культуры, и среди них Гаршин, Врубель и Хлебников, нелегко, наверное, заслужить премьер-министра, может быть, не легче, чем в нормальном мире, но Гришкин дядя Слава был, очевидно, безумнее всех… Посему и Гришка ведет себя подобающим образом, так сказать, влияние семьи и наследственность. Эди-бэби помимо своей воли зауважал Гришку за его поиски истины, за желание понять себя и мир. За его мятущуюся душу.
Эди-бэби понимает, что Гришкины поиски старичка на темной улице объясняются не какими-либо меркантильными мелкими соображениями — скажем, убить жертву, ограбить ее и купить на это водки, нет, а соображениями возвышенно-философскими.
— Ну как, нашел? — спрашивает Эди-бэби Гришку возможно более бесстрастным голосом, как будто ему и дела нет до того, убил Гришка старичка или не убил.
— Га-га-га! — смеется Гришка. — Так я тебе и сказал, Эд. Разве такие вещи говорят, даже друзьям?
Эди пожимает плечами. Разумеется, такие вещи не говорят никому, но Гришка первый стал пиздеть о своем желании попробовать, что такое убить человека, а теперь попятился назад. А интересно, думает Эди, что же после этого чувствуешь? Может, ничего. Шурик Бобров пошел домой и лег спать после этого. Но Шурик, говорят, был до бессознания пьян.
Эди-бэби тянет биомицин из горлышка бутылки и искоса поглядывает на Гришку. Все-таки он, наверное, никого не пришил и, может быть, даже не собирался, и на Тракторный поселок не ездил, выебывается только.
Гришка же загадочно улыбается и посматривает на Эди. Эди-бэби чувствует, что Гришка в этот момент имеет над ним несомненный психологический перевес, потому, чтобы скомпенсировать себя за Гришкин перевес в области трансцендентного, чтобы Гришка не загордился, что в нем «темные, непонятные ему самому силы» (его выражение) толкают его на убийство, Эди-бэби читает ему только что написанные стихи о милицейском автомобиле, в котором Эди-бэби везут в тюрьму и на расстрел:
А утром начальник, стесняясь, сказал,
Что «вышку» мне дали за это.
И что через час повезут меня в зал
И там расстреляют поэта.
Что если хочу сигарет и вина,
То мне принесут их без звука,
И что мне письмо переслала «она»,
Но я перебил его: «Сука!..»
Закончить Эди-бэби не успевает, потому что Гришка останавливает его как всегда идиотским Тришкиным вопросом:
— Кто сука, начальник или Светка? — спрашивает Гришка ехидно.
— При чем здесь Светка? — говорит Эди. — Это же стихи.
— Нужно выражаться яснее, — поучительно выдавливает из себя Гришка. К Эди-бэбиным сочинениям он относится скептически, считая, что Есенина Эди-бэби все равно не переплюнуть, потому и незачем заниматься глупостями. Не то чтобы Гришка не знал о существовании других поэтов, но салтовским ребятам в их салтовской атмосфере Есенин гораздо ближе, ближе всех.
— Продолжай! — говорит Гришка.
— Не буду! — отрезает Эди. — Ну тебя на хуй, тебе что стихи, что не стихи, все равно. — И он разозленно отдает Гришке его бутылку.
— Обиделся? — спрашивает Гришка. И трогает Эди-бэби за плечо. — Не обижайся, — говорит Гришка извиняющимся тоном. — Я просто думаю, что это не самая удачная твоя вещь. Я лично люблю другие, — льстит ему Гришка. — Помнишь, эти, «про Наташу». Как там, прочти, а, Эд?
— Ни хуя не буду тебе читать, — угрюмо говорит Эди. — Мне уходить нужно, денег нужно достать, время-то не стоит, — прибавляет он чуть мягче.
— У меня есть колоссальная идея! — восклицает Гришка, хлопая себя по лбу. — Ты знаешь Вовку Золотарева из моего подъезда, конечно? Он тебе займет денег. У него всегда деньги есть. Он на радиозаводе мастером ведь вкалывает. Идем!
Эди-бэби понимает, что Гришка чувствует себя виноватым и старается как-то искупить свою вину. Гришка парень неплохой, думает Эди, пиздит только много и очень ехидный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61