— Многие великие люди. Виктор, утверждали, что помнят себя еще в животе матери.
— Из Кархагены мы перебрались в Боготу, когда мне было уже два года. Собственно, именно из-за меня мы все, одиннадцать человек, оставались в Картахене, ибо мать и отец считали, что рождать ребенка на высоте Боготы в разреженной атмосфере небезопасно. Потому благородные родители подождали, пока я чуть подрасту, и только тогда отправились в высокогорную столицу. Я не знаю, бывал ли Джон в Латинской Америке…
— Дальше Лос-Анджелеса на юг не пробирался. Даже обязательную для калифорнийца Мексику не посетил. Увы.
— Богота большой город. Больше миллиона населения… — Виктор остановился. — Фиона, я не знаю, что рассказывать. Ничего интересного в моей жизни не было, я ведь предупреждал.
— Ты говорил мне, что твой отец адвокат.
— Да. Сеньор Филиппе is big lawyer. И мой брат Оттавио адвокат. И моя сестра Гортензия. И мой младший брат Рубен учится в лоу-скул в Йель Юниверсити. Семейная профессия. Так как в нашей стране не так много адвокатов, то сеньор Филиппе — большой человек в Боготе.
— А его сын живет в Париже на Монмартре в одной крошечной квартире с четырьмя бандитами и спит на матрасике в кухне. — Мисс Ивенс развеселилась.
— Фиона! Последние две недели я сплю у тебя на антресоли.
— А что ты станешь делать, когда Бизи сбежит от марокканского еврея?
— Не знаю. Когда я вернусь в Париж, я стану об этом думать.
— Если бы ты слушался родителей, ты не оказался бы в такой мизерабл ситуации, — нравоучительно пропела мисс. — Следовало слушаться родителей, уважаемые мужчины.
— Что же вы, мисс Ивенс, не слушались папы лорда? — сказал Галант. — Кстати, может быть, папа не попал бы в госпиталь, если бы Фиона не сбежала из дому с профессором-евреем, вдвое старше ее, и позже не оказалась бы в неаполитанской тюрьме…
— Лорд Ивенс не сошел с ума внезапно, — обиделась мисс. — У нас очень опасная наследственность. В нашем роду с незапамятных времен появлялись сумасшедшие. Не все были сумасшедшими в полном смысле этого слова, многие закончили жизнь вполне уважаемыми членами общества, но это не мешало им расхаживать по крышам в ночных рубашках или же коллекционировать дамские трусики…
— Я хочу пройтись немного. — Виктор начал надевать туфли.
— Возьми внизу карточку отеля с адресом на случай, если заблудишься. И не отлучайся далеко.
— Уй, маман! — Виктор засмеялся.
— И узнай у портье, в котором часу они запирают двери. А то можешь оказаться перед запертыми дверьми.
— Да, маман! — Надев пиджак и плащ, Виктор ушел.
19
— Он очень хороший. И очень милый, — сказала мисс Ивенс, глядя на закрывшуюся дверь. — Он на голову выше среды, в которой оказался в Париже. Когда я нашла его, Виктор жил с ужасными монстрами, его соотечественниками. После того как он потерял работу, его любовник Милтон пригласил Виктора жить к себе…
— Милтон — это латиноамериканское имя?
— Очевидно. В любом случае препротивный и опасный тип.
— Значит, Виктор действительно гомосексуалист. Никогда бы не подумал… — Галант вспомнил, с каким энтузиазмом сын колумбийского big lawyer сотрясал тело Фионы Ивенс, вспомнил о собственном неблестящем исполнении, шепот мисс «let him take me» и смутился. Смутилась и Фиона Ивенс. Но по другим причинам.
— Клянусь тебе, Джон, я не подозревала, что женщины его тоже интересуют. Во всяком случае, он две недели мирно ночевал у меня. И крепко спал себе те несколько раз, когда у меня оставались мужчины. Я знала, что он спит с Милтоном и что ему по каким-то причинам приходилось спать еще с одним из четверых…
— Латинос как черные. Те тоже спят коллективом, все со всеми, — неприязненно заметил Галант.
— Ты не можешь простить ему, что он проявил себя лучшим мужчиной, чем ты, — сказала Фиона и посмотрела ему в глаза.
С Галантом никто так никогда не разговаривал. Какая-то часть лжи или приличий всегда присутствовала даже в самых крутых объяснениях.
— Может быть, — сказал он, опустив глаза. Но так как мисс продолжала глядеть на него, добавил: — Да, это так.
Мисс глядела на него теперь как докторша.
— Я понимаю мужскую психологию. Однако вы разные. Он — здоровое животное. Ты — животное нежное. И то, что ты делал со мной, мне тоже очень нравилось. По-особому. По-другому, чем с ним.
— Let him take me, ты сказала. Let him take me — это твои слова?
— Мне хотелось попробовать и его. Женщины жадны. И любопытны. Разве ты этого не знаешь еще, мужчина?
— Знаю. И все же…
— Послушай, я же не твоя любимая девушка, в конце концов…
Он рассмеялся:
— Нет.
— И не думай, пожалуйста, что… Однако я счастлива, что так получилось. Как женщине мне льстит… Я хочу сказать, что я пригласила вас не для того, чтобы вами воспользоваться.
— Кстати, кто пригласил вас с Виктором на мой день рождения?
— Приятель Виктора. Американец. Я не знаю его имени.
— Седой? Журналист? Пришел с очень красивым мальчиком, как будто с этикетки конфитюра «Адонис». Чарлз?
— Кажется, Чарлз. Виктор злился и шептал мне, что мальчишка — «проститутка».
— Ясно. Виктор и должен не любить мальчишку, потому что он сам совсем другой тип гомосексуалиста. Виктор — мачо-пэдэ, а Адонис — девочка-содержанка.
— Седой Чарлз очень симпа, но Адонис устроит ему тяжелую жизнь. Такой херувим с ярко-зелеными глазами обойдется ему дорого. Он из той же породы, что Бозе — мальчик, из-за которого Оскар Уайльд попал в тюрьму. Бозе — лорд Артур Дуглас.
Они замолчали, исчерпав небольшой запас наблюдений над Чарлзом и его любовником.
— Я ему завидую, — сказал наконец Галант. — Он — сильное, красивое, спокойное животное.
— Кого ты имеешь в виду? Виктора?
— Да.
— Он — сильное и красивое животное, да. Но совсем не спокойное, нет. Ты его не понимаешь. Он — нервный, потерявшийся в Париже молодой мужчина. Это его латиноамериканское происхождение обязывает его быть мачо, вести себя уверенно, сидеть, широко расставив ноги. Ты замечал, Джон, как сидят латиноамериканцы? Их манеру выставлять все богатство между ног наружу, на обозрение. Ленивый их мачизм?.. Сидеть, положа ногу на ногу или сдвинув ноги, как сидишь сейчас ты, — это уже женственность, декадентство. Я не утверждаю, что все их мужчины сознательно раздвигают ноги, но это их мода, передающаяся автоматически из поколения в поколение. Итальянцы тоже любят сидеть, вывалив прибор… — Мисс Ивенс развеселилась и заворочалась в кресле. — Виктор очень страдает от того, что вынужден находиться среди социально и культурно чуждых ему людей.
— Он тоже делает драгс, как и они?
— Виктор никогда не делал драгс. Он для этого слишком осторожен. Потеряв работу, он предпочел спать с Милтоном и его коллегой, бандитом, чем подвергать себя опасности драг-пушинг. По нашим стандартам, Виктор принадлежит к аппер-миддл-классу. И сознание его — аппер-миддл-классовое. В его высокогорной столице у него была французская гувернантка! Поэтому он так хорошо говорит по-французски. Ты, очевидно, никогда не сталкивался с латиноамериканскими интелло, Джон. Они еще большие снобы, чем англосаксонские. И романтические снобы. Их образованный слой очень немногочислен, у них это каста, гордящаяся собой до болезненности и исповедующая культуру как религию. И за культурой они отправляются не в Соединенные Штаты, перед могуществом которых они вынуждены склониться, но каковые презирают, извини, за вульгарность, а в Европу, в Париж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Из Кархагены мы перебрались в Боготу, когда мне было уже два года. Собственно, именно из-за меня мы все, одиннадцать человек, оставались в Картахене, ибо мать и отец считали, что рождать ребенка на высоте Боготы в разреженной атмосфере небезопасно. Потому благородные родители подождали, пока я чуть подрасту, и только тогда отправились в высокогорную столицу. Я не знаю, бывал ли Джон в Латинской Америке…
— Дальше Лос-Анджелеса на юг не пробирался. Даже обязательную для калифорнийца Мексику не посетил. Увы.
— Богота большой город. Больше миллиона населения… — Виктор остановился. — Фиона, я не знаю, что рассказывать. Ничего интересного в моей жизни не было, я ведь предупреждал.
— Ты говорил мне, что твой отец адвокат.
— Да. Сеньор Филиппе is big lawyer. И мой брат Оттавио адвокат. И моя сестра Гортензия. И мой младший брат Рубен учится в лоу-скул в Йель Юниверсити. Семейная профессия. Так как в нашей стране не так много адвокатов, то сеньор Филиппе — большой человек в Боготе.
— А его сын живет в Париже на Монмартре в одной крошечной квартире с четырьмя бандитами и спит на матрасике в кухне. — Мисс Ивенс развеселилась.
— Фиона! Последние две недели я сплю у тебя на антресоли.
— А что ты станешь делать, когда Бизи сбежит от марокканского еврея?
— Не знаю. Когда я вернусь в Париж, я стану об этом думать.
— Если бы ты слушался родителей, ты не оказался бы в такой мизерабл ситуации, — нравоучительно пропела мисс. — Следовало слушаться родителей, уважаемые мужчины.
— Что же вы, мисс Ивенс, не слушались папы лорда? — сказал Галант. — Кстати, может быть, папа не попал бы в госпиталь, если бы Фиона не сбежала из дому с профессором-евреем, вдвое старше ее, и позже не оказалась бы в неаполитанской тюрьме…
— Лорд Ивенс не сошел с ума внезапно, — обиделась мисс. — У нас очень опасная наследственность. В нашем роду с незапамятных времен появлялись сумасшедшие. Не все были сумасшедшими в полном смысле этого слова, многие закончили жизнь вполне уважаемыми членами общества, но это не мешало им расхаживать по крышам в ночных рубашках или же коллекционировать дамские трусики…
— Я хочу пройтись немного. — Виктор начал надевать туфли.
— Возьми внизу карточку отеля с адресом на случай, если заблудишься. И не отлучайся далеко.
— Уй, маман! — Виктор засмеялся.
— И узнай у портье, в котором часу они запирают двери. А то можешь оказаться перед запертыми дверьми.
— Да, маман! — Надев пиджак и плащ, Виктор ушел.
19
— Он очень хороший. И очень милый, — сказала мисс Ивенс, глядя на закрывшуюся дверь. — Он на голову выше среды, в которой оказался в Париже. Когда я нашла его, Виктор жил с ужасными монстрами, его соотечественниками. После того как он потерял работу, его любовник Милтон пригласил Виктора жить к себе…
— Милтон — это латиноамериканское имя?
— Очевидно. В любом случае препротивный и опасный тип.
— Значит, Виктор действительно гомосексуалист. Никогда бы не подумал… — Галант вспомнил, с каким энтузиазмом сын колумбийского big lawyer сотрясал тело Фионы Ивенс, вспомнил о собственном неблестящем исполнении, шепот мисс «let him take me» и смутился. Смутилась и Фиона Ивенс. Но по другим причинам.
— Клянусь тебе, Джон, я не подозревала, что женщины его тоже интересуют. Во всяком случае, он две недели мирно ночевал у меня. И крепко спал себе те несколько раз, когда у меня оставались мужчины. Я знала, что он спит с Милтоном и что ему по каким-то причинам приходилось спать еще с одним из четверых…
— Латинос как черные. Те тоже спят коллективом, все со всеми, — неприязненно заметил Галант.
— Ты не можешь простить ему, что он проявил себя лучшим мужчиной, чем ты, — сказала Фиона и посмотрела ему в глаза.
С Галантом никто так никогда не разговаривал. Какая-то часть лжи или приличий всегда присутствовала даже в самых крутых объяснениях.
— Может быть, — сказал он, опустив глаза. Но так как мисс продолжала глядеть на него, добавил: — Да, это так.
Мисс глядела на него теперь как докторша.
— Я понимаю мужскую психологию. Однако вы разные. Он — здоровое животное. Ты — животное нежное. И то, что ты делал со мной, мне тоже очень нравилось. По-особому. По-другому, чем с ним.
— Let him take me, ты сказала. Let him take me — это твои слова?
— Мне хотелось попробовать и его. Женщины жадны. И любопытны. Разве ты этого не знаешь еще, мужчина?
— Знаю. И все же…
— Послушай, я же не твоя любимая девушка, в конце концов…
Он рассмеялся:
— Нет.
— И не думай, пожалуйста, что… Однако я счастлива, что так получилось. Как женщине мне льстит… Я хочу сказать, что я пригласила вас не для того, чтобы вами воспользоваться.
— Кстати, кто пригласил вас с Виктором на мой день рождения?
— Приятель Виктора. Американец. Я не знаю его имени.
— Седой? Журналист? Пришел с очень красивым мальчиком, как будто с этикетки конфитюра «Адонис». Чарлз?
— Кажется, Чарлз. Виктор злился и шептал мне, что мальчишка — «проститутка».
— Ясно. Виктор и должен не любить мальчишку, потому что он сам совсем другой тип гомосексуалиста. Виктор — мачо-пэдэ, а Адонис — девочка-содержанка.
— Седой Чарлз очень симпа, но Адонис устроит ему тяжелую жизнь. Такой херувим с ярко-зелеными глазами обойдется ему дорого. Он из той же породы, что Бозе — мальчик, из-за которого Оскар Уайльд попал в тюрьму. Бозе — лорд Артур Дуглас.
Они замолчали, исчерпав небольшой запас наблюдений над Чарлзом и его любовником.
— Я ему завидую, — сказал наконец Галант. — Он — сильное, красивое, спокойное животное.
— Кого ты имеешь в виду? Виктора?
— Да.
— Он — сильное и красивое животное, да. Но совсем не спокойное, нет. Ты его не понимаешь. Он — нервный, потерявшийся в Париже молодой мужчина. Это его латиноамериканское происхождение обязывает его быть мачо, вести себя уверенно, сидеть, широко расставив ноги. Ты замечал, Джон, как сидят латиноамериканцы? Их манеру выставлять все богатство между ног наружу, на обозрение. Ленивый их мачизм?.. Сидеть, положа ногу на ногу или сдвинув ноги, как сидишь сейчас ты, — это уже женственность, декадентство. Я не утверждаю, что все их мужчины сознательно раздвигают ноги, но это их мода, передающаяся автоматически из поколения в поколение. Итальянцы тоже любят сидеть, вывалив прибор… — Мисс Ивенс развеселилась и заворочалась в кресле. — Виктор очень страдает от того, что вынужден находиться среди социально и культурно чуждых ему людей.
— Он тоже делает драгс, как и они?
— Виктор никогда не делал драгс. Он для этого слишком осторожен. Потеряв работу, он предпочел спать с Милтоном и его коллегой, бандитом, чем подвергать себя опасности драг-пушинг. По нашим стандартам, Виктор принадлежит к аппер-миддл-классу. И сознание его — аппер-миддл-классовое. В его высокогорной столице у него была французская гувернантка! Поэтому он так хорошо говорит по-французски. Ты, очевидно, никогда не сталкивался с латиноамериканскими интелло, Джон. Они еще большие снобы, чем англосаксонские. И романтические снобы. Их образованный слой очень немногочислен, у них это каста, гордящаяся собой до болезненности и исповедующая культуру как религию. И за культурой они отправляются не в Соединенные Штаты, перед могуществом которых они вынуждены склониться, но каковые презирают, извини, за вульгарность, а в Европу, в Париж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38