– Нет! Не хочу! Стой!
Пони повернул голову и поглядел на Сьюзен. Его покрытые пеной губы скривились в ухмылке, глаза перестали быть бархатными, в середине черного зрачка мерцало красное пламя.
– Нет! – взвизгнула Сьюзен.
Но они неслись все быстрее и быстрее. Край скалы прочертил жесткую линию на небе. Сьюзен попыталась спрыгнуть на ходу, но пальцы ее запутались в гриве, а ноги свело судорогой и прижало к ребрам животного.
– Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!
Пони медленно взвился над проволокой и, перелетев через скалу, ринулся в воду. Всплеск эхом отразился от скалистых стен карьера, по воде пошли пузыри. И все звуки замерли под тяжелым вечерним небом.
– Я не собираюсь больше ждать, – сказала Бесс. – Пусть Сьюзен сама себе подогревает чай.
– Давайте, – рассудил Гаутер. – Кое-что еще надо успеть до дождя. Скоро польет, туча вон, она – близко.
– И хорошо, – заметила Бесс. – А то целый день дышать нечем. Сьюзен не сказала, она надолго?
– Нет, – сказал Колин, – но ты ее знаешь. И тем более, у нее нет с собой часов.
Они сели к столу и ели молча. Единственное, что было слышно, это дыхание Бесс и Гаутера, тиканье будильника и идиотское жужжание забравшихся в дом осенних мух, которые все кружили и кружили под потолочными балками. Небо темнело, воздух давил на людей в доме, как будто они были яблоки в соковыжималке.
– Точно. Сейчас разразится, – сказал Гаутер. – Сьюзен лучше бы идти домой, если она не хочет промокнуть до костей. Пора бы уж и прийти. Куда она собиралась, Колин? Эй, что такое?
Скэмп, лэрчер семейства Моссок, вдруг поднял дикий лай где-то недалеко от дома. Гаутер высунулся в окно.
– Замолчи! Хватит! Так о чем это я? А-а, Сьюзен. Ты не знаешь, куда она пошла?
– Она сказала, что пойдет к карьеру, потому что там покой и тишина. Она еще сказала, что я действую ей на нервы.
– Что? К Хэйманскому Карьеру? Что ж ты не сказал раньше, Колин! Там опасно… О, шут дери эту собаку! Скэмп! Замолчи! Слышишь?
– О-ой! – всплеснула руками Бесс. – Что с тобой стряслось? Где ты была?
На пороге стояла Сьюзен, бледная, с ошалелым лицом. Волосы ее были выпачканы илом, возле ног натекла лужа.
– Этот проклятый карьер! – завопил Гаутер. – Она же туда свалилась! Что ты себе думала, Сьюзен? Как можно туда ходить одной!
– Ванну и – в постель, – сказала Бесс. – Потом разберемся, что к чему.
Она схватила Сьюзен за руку и потащила вон из комнаты.
– Господь знает, что с ней приключилось, – пробормотала она, через полчаса спустившись в столовую. – В волосах – полно песку и водорослей. Но я из нее ни слова не смогла вытянуть. Она точно свихнулась. Может, поспит и обойдется. Я положила ей в постель пару грелок. Кажется она засыпает.
Буря грохотала над домом, ветер гулял по комнатам, и парафиновые лампы гудели. Гроза разразилась вскоре после заката и разрядила воздух. Дом теперь стал опять убежищем, а не тюрьмой.
Когда тревога по поводу Сьюзен немного поутихла, Колин решил провести вечер над своей любимой книгой.
Это был старый заплесневелый гроссбух, куда сто лет назад один из пасторов в Олдерли переписывал старинные документы, касающиеся его прихода. Книга эта хранилась в семье Гаутера с незапамятных времен. И хотя у него никогда не хватало терпения расшифровать ее каракули, он очень ею дорожил, потому что она как бы связывала его с теми временами, которые давно миновали.
В ней всегда можно было вычитать что-нибудь чудное: надо было только обладать чувством юмора, каким был одарен Колин.
Его зачаровывали разные байки, анекдоты, семейные истории равно, как и перечень дарственных актов и субсидий, назначаемых лэндлордом.
В тот вечер книга была развернута на странице со следующим текстом:
Извлечения. Отчет церковного старосты. 1617 год.

Полный и согласный с правдой отчет обо всех деньгах, полученных и издержанных мною, Джоном Хеншо из Баттса, церковным старостой прихода Недер Олдерли, за 1617 год, а настоящее время 28-ое Мая 1618 Анно Домини.
Попервоначалу заплачено за эль, который получили Рингеры и аз, многогрешный,
а также оплачен счет Джона Уитча за безрогую корову,
а также дано денег человеку, которому турки отрезали язык,
а также Филиппу Ли оплачена половина счета за загородку,
а также джентльмену, который назвался ирландцем,
а также затраты на плетение сетей,
а также женщине, которая была в отчаянии,
а также издержки, когда я пошел в город, чтобы напомнить тем, кто не был в церкви на прошлой неделе, чтоб прийти не запамятовали…
Но следующая запись согнала всякую улыбку у Колина с лица. Он перечитал ее дважды.
– Гаутер!
– А?
– Послушай, это часть отчета церковного старосты за 1617 год: «а также потраченное на Стрит Лейн Эндз, когда мистер Холлиншед и мистер Райт пришли удостоверить, что это точно дьявол был обнаружен возле пивной, где занимались устройством колодца с насосом, дабы качать им воду, и где насос этот поломался и его уронили в яму».
– Ты не думаешь, что это та самая яма у Трэффорда? Гаутер нахмурился.
– Должно быть, так. Потому что и яма, и насос… И эту часть Олдерли раньше точно называли Стрит Лейн Эндз. И я слышал, что там находилась пивнушка перед тем, как Трэффорд построили. Шестьсот семнадцатый, говоришь? Тогда эта яма никак не может быть частью рудника, потому что Западную шахту выкопали только лет через двести. Значит, это все-таки колодец у старой пивной, так, что ли?
– Этого никак не может быть, потому что яма там уже была, а колодец они только строили! И насос как раз в яму и упустили. Они не знали, что там была яма! Ведь так?
– Ты меня лучше не спрашивай, я не знаю. А кто эти самые Холлишенд и Райт?
– Они часто тут упоминаются, – сказал Колин. – Я думаю, это священники в Олдерли и Уилмслоу. Но мне бы хотелось поподробнее узнать про «дьявола».
– Я не очень-то полагаюсь на эти записи, – сказал Гаутер. – Тогда была такая суеверная публика. Я имею в виду те времена. Да, кстати, я вчера повстречал Джэка Рикгли. Ну, того как раз, который и проткнул эту плиту, закрывающую колодец. И знаешь, что он сказал? Когда он нагнулся, чтобы поглядеть, что же это такое он задел в траншее, то услышал странное бульканье, и лицо его точно обдало ветром из ямы. Но он думает, что это как-нибудь связано с давлением воздуха. Может, священники как раз это и приняли за Старого Ника?
– Мне все это не нравится, – сказала Бесс от двери. Она только что спустилась вниз. – Сьюзен не говорит ни слова, и она вся холодная, как лягушка. И я совершенно не могу понять, откуда столько песку. У нее в волосах его все еще полно. И она вся мокрая. Правда, неудивительно, с двумя грелками горячими в постели. Но что-то все-таки не так. Она лежит и глядит перед собой вроде бы в никуда. А глаза у нее какие-то не такие.
– Как ты думаешь, пойти мне, что ли, за доктором?
– Что? В этакую-то бурю! Уже почти десять. Нет парень, с ней не так уж плохо. Ну, если к утру не пройдет, надо ехать за доктором, как пить дать.
– А что, если у нее сотрясение или еще что-нибудь такое?
– Нет, больше похоже на испуг. На голове были бы шишки или где-нибудь напухло. Нет, лучше всего пусть лежит. Небось, доктор тебе спасибо не скажет, если ты поволочешь его к нам в такую погоду. Пусть девчонка отдохнет, там – посмотрим.
Бесс, как и многие другие деревенские женщины, не могла отделаться от ничем не оправданного страха перед врачами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32