Она заманила в комнату сына соседки, двухлетнего, слабенького, ножом по горлу и – в кастрюлю.
Мама меня искала. Много лет. Не нашла. И только сорок лет спустя Милочка поведала ей, куда же я все-таки подевался.
Облегчила душу и умерла. А маме предстояло жить…
28. Легко Входя в чужую жизнь, я натыкался на ее изнанку, тайную, скрываемую с такой тщательностью, что подчас снаружи и не заподозришь о ней. Оказалось, что именно об этой изнанке человек больше всего и думает, помнит давние, глубоко изнаночные события с такой четкостью, будто были они вчера.
У меня еще не было опыта воскрешения души, не было наработанной методики, не было приходящей с опытом уверенности. Была только очень крупная ставка в этой, пока совершенно новой игре: судьбы нашей семьи. Я не случайно говорю во множественном числе: «судьбы», а не «судьба». Здесь не шла речь о моей судьбе или о судьбе Милочки. Шла речь о судьбах следующих поколений. Понесут ли они дальше этот код вины, код взаимопредательства, код вражды и саморазрушения? Или вражда остановится на нашем поколении?
Через какое-то время (забежим уж вперед) я задумался о воскрешении души моей Родины, моей любимой страны. Она также несла в своей судьбе код вины, взаимопредательства, вражды между родными по крови, код саморазрушения. Мог ли я хоть что-то сделать для нее? Тогда я не знал ответа на этот глобальный и столь болезненный вопрос.
Но ответ был прост, он давно был рядом, он ждал часа, чтобы открыть себя. Я уже предполагал, что в истории нашей семьи есть параллель с историей России. Похоже, мы невольно наступили на ключ к разгадке, мы являлись той клеточкой, в которой запрограммирована жизнеспособность организма в целом: если мы сумеем просто и банально стать дружной семьей, сумеет и наша страна вырваться из клещей почти столетней войны на самоуничтожение. В истории нашей семьи скрывалась та красная кнопка, при включении или выключении которой включалась или выключалась программа несоизмеримо более крупная и масштабная. Как просто решаются порой планетарного масштаба задачи: суметь прекратить гражданскую войну в одной отдельно взятой семье…
29. Я подошел к своему дому и остановился в нерешительности. Дом стал каким-то… другим. Нет, вроде бы все то же. Цвет стен, число этажей. Моя парадная на том же месте. Поднимаюсь по той же лестнице, подхожу к нашей двери. По лестнице я взлетел на четвертый этаж с удивительной легкостью. Хотя чему удивляться? Вместо 50-летнего я вернулся 25-летним. Все внутри меня стало каким-то легким, почти невесомым, будто навек избавился от проблем и тягот, будто гирю выкинул из себя. Заметно похудел. Рост остался тот же. Пол, похоже, не изменился.
Открываю дверь своим ключом. Вот две комнаты семьи Капитоньевых, вот одна комната Баранова, вот две комнаты Якимовых и там, в конце коридора, – моя. Стучу в каждую из дверей. Никто не открывает. Вымерли, что ли? Вокруг столько паутины, пыли – явные следы, что давненько не ступала здесь нога человека. Спешно выхожу на улицу, перебегаю с легкостью через пару дворов. Там, как это называется… Добрецов там должен сидеть – опорный пункт. Участковому, вроде, положено знать, если вдруг, разом, что-то со всеми жильцами одной из квартир на его участке случилось.
– Простите, а мне бы капитана Добрецова, – спрашиваю, входя.
– Майора Добрецова?
– Майора, это…
– Майор Добрецов геройски погиб…
– Давно?
– Да уж лет семь как. Или восемь…
– Извините.
Вернувшись домой, я долго не мог успокоиться. Терзало подозрение: если я смог стереть ту часть программы своей Судьбы, где фигурировали Баранов, Добрецов, Капитоньева и Якимова, значит… О, ужас! Похоже, все они: хи-хи…
Неужели и впрямь они оказались вытерты из Вселенского предела вещества в соответствии с Законом Вселенской Справедливости? За то, что дружно отправили меня за решетку? Неужели? Скорее всего, дело банальнее и проще. Наверняка передушили друг друга в споре, в борьбе: кому же ДАДУТ комнату умершего Баранова? Но почему погиб Добрецов? Он тоже – вытерт? Или происшедшее с ним не имеет отношения к истории со мной? Однозначного ответа у меня не было, я боялся, что все-таки истинным является первый вариант развития событий. Я боялся…
Я кинулся к телефону и набрал номер Милочки. Меня трясло, я боялся… Я понимал, что могло случиться всякое. Я не сразу попал на ее номер. Перезванивал. Наконец-то дозвонился. К счастью, ответила она.
30. Мы встретились у метро «Василеостровская». Милочка сразу меня узнала. Того, 50-летнего, тогда, в больнице, долго рассматривала. Она меня помнила 25-летним. И вот вам – пожалуйста. Но она не проявила ни капли удивления в связи с моей резко изменившейся внешностью. Наверное, все внимание забирали у нее собственные заботы. Серые глаза опять были полны слез.
– С Петрушей просто беда, – она утирала глаза платком, – просто не знаю, что делать.
– А как Кира? – спросил я в недоумении. Я не знал, кто такой Петруша.
– Какая Кира?
– Извини.
Не раз мне еще предстояло извиняться перед людьми. Я еще не совсем привык, что, поменяв Программу своей Судьбы, я могу столкнуться с совершенно новыми, неожиданными обстоятельствами. В этом, новом, варианте жизней и судеб, где я находился теперь, у Милочки была не дочь, а сын. Звали его Петр. Дома звали – Петечка, реже – Петруша.
Очень важно не путать, когда я – это я, и когда я – это Он. Потому что Он жил во Вселенском Времени, а мы все – в земном. Поэтому Его уже не удивляло некоторое несовпадение дат и сроков в самых различных жизненных ситуациях. Несовпадение каких-то фактов. Его не удивляло, но я еще – не привык. В земном понимании – это были жизни совершенно разных людей. В земном понимании.
– Петечка – очень неудачный, – Милочка утерла слезу. – Шестая попытка самоубийства. Таблеток всяких наестся и ходит кривой. Потом себя ножом по горлу… Я пошла к батюшке, просила причастия. Он спросил, постилась ли я? В принципе, постилась, но пару раз колбаски поела. И он, ты представляешь, он мне в причастии отказал.
31. Надо бы позвонить на работу. Тузовскому. Как там без меня?
– Ты, что – жив? – прочавкал Туза, похоже, что-то жевал.
– Жив. Ты прожуй, не торопись.
– Извини, газету сдаем. Пожрать некогда!
Молодец, хоть не подавился. Конечно, подчиненный пропадал столько лет и вдруг – звонит, а начальство – с куском во рту. Нельзя так подставлять родное начальство.
– Я бы поработал…
– А я уже взял человека на твое место.
– Давно?
– Да уж лет восемь назад.
– Что вообще нового?
– Я номер сдаю! Перезвони завтра!
32. Чтобы вылезти из своей беспросветнейшей ямы и полнейшей нищеты, ты должна…
Нет, у меня язык не поворачивается это сказать. Это глупость, наверное. Это прозвучит кощунственно, учитывая бедственное твое положение. В твоем нынешнем положении это прозвучит как издевательство.
Такое можно посоветовать врагу. Но это лишь внешнее впечатление. Я не врагам даю такой совет. Я даю его лучшим друзьям. Лучшим из лучших. Я и сам пользуюсь таким же приемом. Например, когда у меня скапливается непролазная прорва дел по работе, я не отсекаю дела. Я загружаю себя еще больше. И тогда… тогда – все получается!
Прости меня за этот совет. Он парадоксален, он глуп, наверное. Он толкает тебя на рискованный шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Мама меня искала. Много лет. Не нашла. И только сорок лет спустя Милочка поведала ей, куда же я все-таки подевался.
Облегчила душу и умерла. А маме предстояло жить…
28. Легко Входя в чужую жизнь, я натыкался на ее изнанку, тайную, скрываемую с такой тщательностью, что подчас снаружи и не заподозришь о ней. Оказалось, что именно об этой изнанке человек больше всего и думает, помнит давние, глубоко изнаночные события с такой четкостью, будто были они вчера.
У меня еще не было опыта воскрешения души, не было наработанной методики, не было приходящей с опытом уверенности. Была только очень крупная ставка в этой, пока совершенно новой игре: судьбы нашей семьи. Я не случайно говорю во множественном числе: «судьбы», а не «судьба». Здесь не шла речь о моей судьбе или о судьбе Милочки. Шла речь о судьбах следующих поколений. Понесут ли они дальше этот код вины, код взаимопредательства, код вражды и саморазрушения? Или вражда остановится на нашем поколении?
Через какое-то время (забежим уж вперед) я задумался о воскрешении души моей Родины, моей любимой страны. Она также несла в своей судьбе код вины, взаимопредательства, вражды между родными по крови, код саморазрушения. Мог ли я хоть что-то сделать для нее? Тогда я не знал ответа на этот глобальный и столь болезненный вопрос.
Но ответ был прост, он давно был рядом, он ждал часа, чтобы открыть себя. Я уже предполагал, что в истории нашей семьи есть параллель с историей России. Похоже, мы невольно наступили на ключ к разгадке, мы являлись той клеточкой, в которой запрограммирована жизнеспособность организма в целом: если мы сумеем просто и банально стать дружной семьей, сумеет и наша страна вырваться из клещей почти столетней войны на самоуничтожение. В истории нашей семьи скрывалась та красная кнопка, при включении или выключении которой включалась или выключалась программа несоизмеримо более крупная и масштабная. Как просто решаются порой планетарного масштаба задачи: суметь прекратить гражданскую войну в одной отдельно взятой семье…
29. Я подошел к своему дому и остановился в нерешительности. Дом стал каким-то… другим. Нет, вроде бы все то же. Цвет стен, число этажей. Моя парадная на том же месте. Поднимаюсь по той же лестнице, подхожу к нашей двери. По лестнице я взлетел на четвертый этаж с удивительной легкостью. Хотя чему удивляться? Вместо 50-летнего я вернулся 25-летним. Все внутри меня стало каким-то легким, почти невесомым, будто навек избавился от проблем и тягот, будто гирю выкинул из себя. Заметно похудел. Рост остался тот же. Пол, похоже, не изменился.
Открываю дверь своим ключом. Вот две комнаты семьи Капитоньевых, вот одна комната Баранова, вот две комнаты Якимовых и там, в конце коридора, – моя. Стучу в каждую из дверей. Никто не открывает. Вымерли, что ли? Вокруг столько паутины, пыли – явные следы, что давненько не ступала здесь нога человека. Спешно выхожу на улицу, перебегаю с легкостью через пару дворов. Там, как это называется… Добрецов там должен сидеть – опорный пункт. Участковому, вроде, положено знать, если вдруг, разом, что-то со всеми жильцами одной из квартир на его участке случилось.
– Простите, а мне бы капитана Добрецова, – спрашиваю, входя.
– Майора Добрецова?
– Майора, это…
– Майор Добрецов геройски погиб…
– Давно?
– Да уж лет семь как. Или восемь…
– Извините.
Вернувшись домой, я долго не мог успокоиться. Терзало подозрение: если я смог стереть ту часть программы своей Судьбы, где фигурировали Баранов, Добрецов, Капитоньева и Якимова, значит… О, ужас! Похоже, все они: хи-хи…
Неужели и впрямь они оказались вытерты из Вселенского предела вещества в соответствии с Законом Вселенской Справедливости? За то, что дружно отправили меня за решетку? Неужели? Скорее всего, дело банальнее и проще. Наверняка передушили друг друга в споре, в борьбе: кому же ДАДУТ комнату умершего Баранова? Но почему погиб Добрецов? Он тоже – вытерт? Или происшедшее с ним не имеет отношения к истории со мной? Однозначного ответа у меня не было, я боялся, что все-таки истинным является первый вариант развития событий. Я боялся…
Я кинулся к телефону и набрал номер Милочки. Меня трясло, я боялся… Я понимал, что могло случиться всякое. Я не сразу попал на ее номер. Перезванивал. Наконец-то дозвонился. К счастью, ответила она.
30. Мы встретились у метро «Василеостровская». Милочка сразу меня узнала. Того, 50-летнего, тогда, в больнице, долго рассматривала. Она меня помнила 25-летним. И вот вам – пожалуйста. Но она не проявила ни капли удивления в связи с моей резко изменившейся внешностью. Наверное, все внимание забирали у нее собственные заботы. Серые глаза опять были полны слез.
– С Петрушей просто беда, – она утирала глаза платком, – просто не знаю, что делать.
– А как Кира? – спросил я в недоумении. Я не знал, кто такой Петруша.
– Какая Кира?
– Извини.
Не раз мне еще предстояло извиняться перед людьми. Я еще не совсем привык, что, поменяв Программу своей Судьбы, я могу столкнуться с совершенно новыми, неожиданными обстоятельствами. В этом, новом, варианте жизней и судеб, где я находился теперь, у Милочки была не дочь, а сын. Звали его Петр. Дома звали – Петечка, реже – Петруша.
Очень важно не путать, когда я – это я, и когда я – это Он. Потому что Он жил во Вселенском Времени, а мы все – в земном. Поэтому Его уже не удивляло некоторое несовпадение дат и сроков в самых различных жизненных ситуациях. Несовпадение каких-то фактов. Его не удивляло, но я еще – не привык. В земном понимании – это были жизни совершенно разных людей. В земном понимании.
– Петечка – очень неудачный, – Милочка утерла слезу. – Шестая попытка самоубийства. Таблеток всяких наестся и ходит кривой. Потом себя ножом по горлу… Я пошла к батюшке, просила причастия. Он спросил, постилась ли я? В принципе, постилась, но пару раз колбаски поела. И он, ты представляешь, он мне в причастии отказал.
31. Надо бы позвонить на работу. Тузовскому. Как там без меня?
– Ты, что – жив? – прочавкал Туза, похоже, что-то жевал.
– Жив. Ты прожуй, не торопись.
– Извини, газету сдаем. Пожрать некогда!
Молодец, хоть не подавился. Конечно, подчиненный пропадал столько лет и вдруг – звонит, а начальство – с куском во рту. Нельзя так подставлять родное начальство.
– Я бы поработал…
– А я уже взял человека на твое место.
– Давно?
– Да уж лет восемь назад.
– Что вообще нового?
– Я номер сдаю! Перезвони завтра!
32. Чтобы вылезти из своей беспросветнейшей ямы и полнейшей нищеты, ты должна…
Нет, у меня язык не поворачивается это сказать. Это глупость, наверное. Это прозвучит кощунственно, учитывая бедственное твое положение. В твоем нынешнем положении это прозвучит как издевательство.
Такое можно посоветовать врагу. Но это лишь внешнее впечатление. Я не врагам даю такой совет. Я даю его лучшим друзьям. Лучшим из лучших. Я и сам пользуюсь таким же приемом. Например, когда у меня скапливается непролазная прорва дел по работе, я не отсекаю дела. Я загружаю себя еще больше. И тогда… тогда – все получается!
Прости меня за этот совет. Он парадоксален, он глуп, наверное. Он толкает тебя на рискованный шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43