— Боюсь, это все, что я смог обнаружить в мастерской Джулиуса Торо, ваша светлость, — сказал он, — хотя где-нибудь на Монмартре могут найтись и другие его картины. Просто надо подождать.
Вряд ли такое может быть, подумал при этом Дюбушерон . В то же время ему нужно было поддерживать интерес герцога. Ему также нестерпимо хотелось разузнать новости об Уне.
Заметив, что взгляд герцога остановился на ее детском портрете, Дюбушерон сказал:
— Может быть, мисс Торо знает — не отдавал ли отец после смерти матери свои работы куда-нибудь на хранение. Как раз тогда, когда ее отправили в школу во Флоренцию, отец продал дом в сельской местности и переехал на Монмартр.
— Я понял, она с тех пор больше его и не видела, так что вряд ли она может знать, что он делал в ее отсутствие, — ответил герцог.
— Верно, — признал Филипп Дюбушерон. — В то же время мы легко можем это выяснить.
— Да, мы можем спросить ее, — согласился герцог.
Он немного подумал и сказал:
— Вы мне говорили, что сами встретили мисс Торо только вчера, когда она приехала в Париж и узнала, что ее отец умер.
— Да, это так, — ответил Филипп Дюбушерон. Дюбушерон не мог понять, к чему клонит герцог, и впервые подумал, что, похоже, он что-то подозревает, но почему — совершенно непонятно.
— Можно сказать, это было невероятно удачно, что вы появились в нужное время! — продолжал герцог.
— Для юной леди и впрямь очень удачно, — ответил Филипп Дюбушерон. — Ваша светлость не хуже меня знает, что такую хорошенькую девушку, особенно на Монмартре, поджидают самые разные неприятности.
Герцог издал звук, выражающий согласие.
— Многие рассказы о молодых художниках, особенно импрессионистах, — продолжал Филипп Дюбушерон, — имеют под собой реальную основу. Их поведение и распутные привычки приносят искусству дурную славу, и оттого необычайно трудно продавать их картины, да и любые картины современных художников.
— Я уверен, что вам, тем не менее, неплохо это удаётся, — холодно сказал герцог.
Филипп Дюбушерон красноречиво всплеснул руками:
— Как ваша светлость верно заметили, я справляюсь, но стараюсь угодить всем и каждому. Как раз и возникает вопрос — могу ли я вам как-либо помочь.
Герцог застыл словно в нерешительности, а Дюбушерон, чувствуя, что он подбросил рыбине, которая не клевала, новую наживку, молчал.
У него было отличное для француза качество — он знал, когда говорить, а когда молчать.
Если клиент сразу не отвечал на туманное предложение, которое могло бы его заинтересовать, Дюбушерон никогда не настаивал, а просто ждал. По долгому опыту он знал, что рано или поздно клиенты бывают вынуждены заявить, чего же они все-таки хотят, и ему не приходилось их принуждать.
Герцог, словно решил не продолжать разговор, произнес:
— Мне бы хотелось, чтобы мисс Торо посмотрела картины. Так как они принадлежат ей, возможно, она захочет оставить их себе, хотя, честно говоря, меня они тоже очень интересуют.
— Я могу вас понять, — ответил Филипп Дюбушерон. — Может быть, мне оставить их у вас и зайти позднее?
— Нет-нет, я попрошу, чтобы она их посмотрела прямо сейчас.
Герцогу вдруг пришло в голову, что он смог бы узнать побольше об этих двух людях и об их притворстве, если бы ему удалось посмотреть на них, когда они вместе.
Вчера вечером он наблюдал за Уной, а не за Дюбушероном. А сейчас, подумал он, можно понаблюдать за ними обоими и, без сомнения, он сможет увидеть что-нибудь, чего раньше не заметил.
Он открыл дверь и прошел по коридору в холл.
— Поднимитесь в комнату мадемуазель Торо, — сказал он лакею, — и спросите ее, не составит ли она мне компанию, придя в приемную.
— Мадемуазель уехала, месье!
— Уехала? — Герцог нахмурился и пояснил: — Я имею в виду юную леди, которая только что вернулась с прогулки вместе со мной.
— Да, месье. Она уехала через несколько минут.
— Невероятно! Она же прошла к себе!
— Она начала подниматься и вернулась, месье. Потом она попросила Жака поймать ей фиакр.
— Кто из вас Жак? — спросил герцог других лакеев, стоявших в холле.
Один из мужчин сделал шаг вперед.
— Я Жак, месье.
— Вы нашли фиакр для мадемуазель?
— Да, месье.
— Она сказала вам, куда она собирается ехать?
— Да, месье.
— И каков же адрес?
— Улица де л'Абревилль, дом девять. Это на Монмартре.
Герцог это понял и некоторое время стоял молча. Потом резко сказал:
— Принесите мне шляпу!
Словно по волшебству, со столика позади двери появилась шляпа.
Он надел ее и вышел во двор.
Фаэтон стоял наготове, как он и велел. Он сел, взял у лакея вожжи, и, дождавшись, пока другой лакей вскочит на запятки, направил лошадей на улицу. Он погонял лошадей так, что его собственный кучер, доведись ему это увидеть, очень бы удивился. Дюбушерону не нужно было и рассказывать ему о тех неприятностях, с которыми Уна могла встретиться на Монмартре.
Если мистер Бомон понимал, что конец века изменил мораль и поведение французов, то и герцог вполне осознавал это. Еще лучше, чем его управляющий, герцог знал, что под распутным весельем прекрасной эпохи скрывались порок и преступление, с которыми стало уже невозможно справиться.
Не одни художники вели себя нарушая все правила. Были еще и анархисты, презиравшие условности, принятые обществом; они намеренно вели себя как невменяемые.
Кроме немногочисленных эксцентриков, поступавших так же, большое количество мужчин одобряло политическую, догму, которая проповедовала разрушительный хаос и крайний индивидуализм, ведущий к самоубийству — физическому и духовному.
Для таких людей девушка, подобная Уне, должна была показаться объектом наслаждений, возбуждающим рассудок наряду с наркотиками и алкоголем.
Кроме того, во Франции возник и достиг удивительной популярности интерес к черной магии, не говоря уже о том, что всегда начеку были охотники за «белыми рабами», выискивающие молоденьких красивых девушек.
Что же касается черной магии, Париж в последнее время пользовался дурной, славой столицы ее адептов. Только в прошлом году герцог прочел книгу человека по фамилии Юсман, который описывал широко распространившийся во Франции культ сатанизма, представляющий опасность для юных девственниц, которые являются неотъемлемой частью ритуала жертвоприношения.
Когда герцог прочел эту книгу, которая называлась «Подполье», он счел ее преувеличением, но сейчас ему вспомнились все подробности ужасов, описанных там, и он не мог не думать об Уне.
Герцог хорошо запомнил, что существовали две главные секты. Одна называлась «Палладисты» — они поклонялись Люциферу, падшему ангелу истинного Бога; другие назывались сатанистами — они верили в божественность Христа, но извратили церковные ритуалы, тем самым свидетельствуя свою верность Сатане.
Наибольшую опасность представляли сатанисты, потому что они служили мессу над обнаженным телом девственницы на алтаре, возведенном над перевернутым распятием.
Все истории о тайных оргиях с масонскими жертвоприношениями младенцев и черными мессами сразу вспомнились герцогу, и он сказал себе, что это просто смешно.
Вряд ли в мастерской отца кто-нибудь причинит Уне вред.
В то же время были и другие опасности, исходящие от порочных людей, о которых она и не подозревала, — в этом герцог был совершенно уверен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40