Никого не впускайте, пока я не вернусь. Поняли?
На ее лице отразилось удивление.
— Вы думаете… сюда может кто-нибудь прийти?
Он подумал, что, если бы кто-нибудь пришел и увидел ее здесь, трудновато было бы уговорить его уйти. Но вслух он сказал:
— Сейчас, когда стало известно, что ваш отец умер, могут объявиться люди, которые всегда ищут, где что плохо лежит.
— Понимаю…
— Тогда делайте как я говорю. Отдыхайте и ждите моего возвращения.
— А вы… вы вернетесь?
Этот вопрос был задан маленькой девочкой, девочкой, которая боится оставаться одна в темноте или во время грозы.
И чрезвычайно уравновешенный, проницательный делец, зарабатывавший деньги на всем, на чем можно было заработать, внезапно почувствовал желание защитить этого маленького ребенка.
— Я вернусь, — сказал он с улыбкой, — и уверяю вас — я никогда не нарушаю обещаний. Будьте хорошей девочкой и делайте как я сказал, тогда все будет в порядке.
Он ободряюще ей улыбнулся и, спускаясь по лестнице, услышал, как в замке, который давно нуждался в смазке, поворачивается ключ.
Герцог Уолстэнтон прибыл в свой дом в Париже в плохом настроении.
Его управляющий вчера отправил телеграмму, что он в пути, но даже за столь короткий срок к его приезду все было в полной готовности. Трудно было найти какой-нибудь недочет после того, как потрудилась армия лакеев в ливреях Уолстэнтонов, — салон был украшен цветами, а абсолютная чистота сообщала дому сияние, подобное сиянию начищенного серебра, стоявшего на столе в столовой.
Тем не менее, герцог нахмурился, когда его приветствовал управляющий, и, отделавшись односложным ответом, прошел в салон и бросился в глубокое кресло. Два лакея уже торопились к нему с бутылкой шампанского, охлажденного до нужной температуры, и герцог, взяв бокал с золотого подноса, без особой охоты отпил вино.
Он покинул Лондон, поддавшись внезапному порыву, приняв одно их тех скоропалительных решений, которые он один мог себе позволить, с поспешностью и полным, совершенно непростительным отсутствием внимания к чувствам других людей.
Или, скорее, это было бы непростительно любому другому мужчине. Но герцог Уолстэнтон был слишком значительной фигурой — он был слишком богат и привлекателен, чтобы кто-то в чем-либо обижался на него.
Однако, он был совершенно уверен, что именно в эти минуты Роуз Кейвершем от злости кусает ногти, а завтра с утренней почтой он непременно получит письмо на нескольких страницах, написанное Роуз в состоянии крайнего гнева.
Леди Роуз Кейвершем была известна своим неукротимым нравом, приводившим людей в ужас, хотя, впрочем, ее гнев утихал так же быстро, как и поднимался.
Сейчас он едва мог вспомнить, что послужило поводом для ссоры, но закончилась она, как всегда, неизбежным заявлением Роуз, что он самый эгоистичный из всех мужчин, что он погубил ее репутацию и единственным способом, каким можно поправить положение, является немедленная женитьба на ней.
Этот старый аргумент герцог давно научился игнорировать с исключительной ловкостью, благо возможностей попрактиковаться у него было немало. Иногда ему казалось, что рано или поздно, но он все же женится на Роуз.
В конце концов, ему надо на ком-то жениться, чтобы произвести на свет наследника, которому можно было бы передать все поместья Уолстэнтонов, являвшиеся самыми крупными на Британских островах, но герцог считал, что всему должно быть свое время, которое, по-видимому, пока не наступило.
Он вполне сознавал, что о них с Роуз говорят, но и всякая другая женщина, с которой он появлялся, пусть даже на один вечер, немедленно становилась объектом внимания не только сплетников, но и желтой прессы.
Для репортеров не было более излюбленной темы, чем порассуждать, на ком же все-таки женится герцог Уолстэнтон и когда же состоится свадьба.
Ссора между ним и Роуз вполне могла бы закончиться поцелуями, неизбежными после любой подобной словесной баталии, если бы Роуз, помимо упреков, что он не хочет на ней жениться, не начала ему угрожать.
Этого он не мог стерпеть ни от кого, и, слушая визгливые крики Роуз, подумал, что в этот раз она зашла слишком далеко.
Он вышел из ее спальни, захлопнув за собой дверь, и, направляясь домой в карете, влекомой двумя усталыми лошадьми, которых погонял такой же усталый кучер, делящий скамью с зевающим лакеем, решил, что уедет из Лондона.
Герцогу принадлежали дома в разных частях света, и требовалось совсем немного времени, чтобы любой из них был готов к его визиту.
У пего была большая вилла на юге Франции, еще одна — в Танжере, замок в Шотландии, охотничий домик в Лестершире и особняк в Ирландии, где он не был уже лет пять. Париж же он выбрал потому, что подумал: Роуз его отъезд в Париж разозлит больше, чем в любое другое место, — она будет ревновать его к пресловутым дамам полусвета, с которыми можно так весело провести время в этом славном городе.
Принц Уэльский всего пару недель назад поддразнил Роуз, сказав:
— Когда в следующий раз поеду в Париж, возьму с собой Блейза. Я наслаждаюсь там чисто холостяцкими удовольствиями, но Блейз твердит мне, что в Париже немало соблазнительных уголков, в которых я не смогу появиться один без ущерба для своей репутации.
— Если Блейз поедет в Париж, сэр, значит, и я поеду! — ответила Роуз, многозначительно глядя на герцога.
— Ну, это все равно что возить уголь в Ньюкасл! — ответил принц Уэльский и рассмеялся над собственной шуткой.
Герцог никогда не собирался в Париж с Роуз, но сейчас знал, что она поймет, зачем он отправился именно туда; почему покинул Лондон, так и не помирившись с ней.
Герцог Уолстэнтон был, без сомнения, умным и образованным человеком, но, болезненно ощущая бег времени, он, подобно многим своим современникам, тратил его, добиваясь любви красивых женщин, и не задумываясь над тем, есть ли альтернатива такому времяпрепровождению.
Жизнь герцога всегда была легка; при его богатстве и общественном положении вовсе необязательно было быть столь красивым. Увидев его, женщины теряли голову, и заканчивая Оксфорд, герцог уже знал, что они готовы упасть в его объятия раньше, чем он узнает, как их зовут.
Однажды ему пришло в голову, что это можно сравнить с обжорством паштетом из гусиной печенки. Когда вы изредка им лакомитесь — он восхитителен, но питаться одним только паштетом невозможно, так как он быстро надоедает.
Именно потому, что он был сыт по горло женщинами, которые вились вокруг него, куда бы он ни пошел и что бы ни делал, герцогу удалось так долго противостоять попыткам женить его.
Ему недавно исполнилось тридцать пять лет, и все его друзья уже сдались под натиском родителей или женщин, непременно решивших загнать их на тропу, откуда только одна дорога — к алтарю. Но их, как и принца Уэльского, это нисколько не останавливало, снова и снова они затевали любовные интрижки, а их жены притворялись, что ни о чем не знают или что это им безразлично.
Иногда, оставаясь один, что бывало нечасто, герцог задумывался, готовит ли ему жизнь что-нибудь еще, помимо бесконечной череды женщин красивых, соблазнительных, очаровательных, которые, пройдя через его объятья и его постель, исчезали в никуда.
Эта гнетущая мысль заставляла его переезжать из одного своего дома в другой. Но его спутницы настигали его повсюду, отставая лишь на несколько часов, в прах разбивая его стремление побыть в одиночестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
На ее лице отразилось удивление.
— Вы думаете… сюда может кто-нибудь прийти?
Он подумал, что, если бы кто-нибудь пришел и увидел ее здесь, трудновато было бы уговорить его уйти. Но вслух он сказал:
— Сейчас, когда стало известно, что ваш отец умер, могут объявиться люди, которые всегда ищут, где что плохо лежит.
— Понимаю…
— Тогда делайте как я говорю. Отдыхайте и ждите моего возвращения.
— А вы… вы вернетесь?
Этот вопрос был задан маленькой девочкой, девочкой, которая боится оставаться одна в темноте или во время грозы.
И чрезвычайно уравновешенный, проницательный делец, зарабатывавший деньги на всем, на чем можно было заработать, внезапно почувствовал желание защитить этого маленького ребенка.
— Я вернусь, — сказал он с улыбкой, — и уверяю вас — я никогда не нарушаю обещаний. Будьте хорошей девочкой и делайте как я сказал, тогда все будет в порядке.
Он ободряюще ей улыбнулся и, спускаясь по лестнице, услышал, как в замке, который давно нуждался в смазке, поворачивается ключ.
Герцог Уолстэнтон прибыл в свой дом в Париже в плохом настроении.
Его управляющий вчера отправил телеграмму, что он в пути, но даже за столь короткий срок к его приезду все было в полной готовности. Трудно было найти какой-нибудь недочет после того, как потрудилась армия лакеев в ливреях Уолстэнтонов, — салон был украшен цветами, а абсолютная чистота сообщала дому сияние, подобное сиянию начищенного серебра, стоявшего на столе в столовой.
Тем не менее, герцог нахмурился, когда его приветствовал управляющий, и, отделавшись односложным ответом, прошел в салон и бросился в глубокое кресло. Два лакея уже торопились к нему с бутылкой шампанского, охлажденного до нужной температуры, и герцог, взяв бокал с золотого подноса, без особой охоты отпил вино.
Он покинул Лондон, поддавшись внезапному порыву, приняв одно их тех скоропалительных решений, которые он один мог себе позволить, с поспешностью и полным, совершенно непростительным отсутствием внимания к чувствам других людей.
Или, скорее, это было бы непростительно любому другому мужчине. Но герцог Уолстэнтон был слишком значительной фигурой — он был слишком богат и привлекателен, чтобы кто-то в чем-либо обижался на него.
Однако, он был совершенно уверен, что именно в эти минуты Роуз Кейвершем от злости кусает ногти, а завтра с утренней почтой он непременно получит письмо на нескольких страницах, написанное Роуз в состоянии крайнего гнева.
Леди Роуз Кейвершем была известна своим неукротимым нравом, приводившим людей в ужас, хотя, впрочем, ее гнев утихал так же быстро, как и поднимался.
Сейчас он едва мог вспомнить, что послужило поводом для ссоры, но закончилась она, как всегда, неизбежным заявлением Роуз, что он самый эгоистичный из всех мужчин, что он погубил ее репутацию и единственным способом, каким можно поправить положение, является немедленная женитьба на ней.
Этот старый аргумент герцог давно научился игнорировать с исключительной ловкостью, благо возможностей попрактиковаться у него было немало. Иногда ему казалось, что рано или поздно, но он все же женится на Роуз.
В конце концов, ему надо на ком-то жениться, чтобы произвести на свет наследника, которому можно было бы передать все поместья Уолстэнтонов, являвшиеся самыми крупными на Британских островах, но герцог считал, что всему должно быть свое время, которое, по-видимому, пока не наступило.
Он вполне сознавал, что о них с Роуз говорят, но и всякая другая женщина, с которой он появлялся, пусть даже на один вечер, немедленно становилась объектом внимания не только сплетников, но и желтой прессы.
Для репортеров не было более излюбленной темы, чем порассуждать, на ком же все-таки женится герцог Уолстэнтон и когда же состоится свадьба.
Ссора между ним и Роуз вполне могла бы закончиться поцелуями, неизбежными после любой подобной словесной баталии, если бы Роуз, помимо упреков, что он не хочет на ней жениться, не начала ему угрожать.
Этого он не мог стерпеть ни от кого, и, слушая визгливые крики Роуз, подумал, что в этот раз она зашла слишком далеко.
Он вышел из ее спальни, захлопнув за собой дверь, и, направляясь домой в карете, влекомой двумя усталыми лошадьми, которых погонял такой же усталый кучер, делящий скамью с зевающим лакеем, решил, что уедет из Лондона.
Герцогу принадлежали дома в разных частях света, и требовалось совсем немного времени, чтобы любой из них был готов к его визиту.
У пего была большая вилла на юге Франции, еще одна — в Танжере, замок в Шотландии, охотничий домик в Лестершире и особняк в Ирландии, где он не был уже лет пять. Париж же он выбрал потому, что подумал: Роуз его отъезд в Париж разозлит больше, чем в любое другое место, — она будет ревновать его к пресловутым дамам полусвета, с которыми можно так весело провести время в этом славном городе.
Принц Уэльский всего пару недель назад поддразнил Роуз, сказав:
— Когда в следующий раз поеду в Париж, возьму с собой Блейза. Я наслаждаюсь там чисто холостяцкими удовольствиями, но Блейз твердит мне, что в Париже немало соблазнительных уголков, в которых я не смогу появиться один без ущерба для своей репутации.
— Если Блейз поедет в Париж, сэр, значит, и я поеду! — ответила Роуз, многозначительно глядя на герцога.
— Ну, это все равно что возить уголь в Ньюкасл! — ответил принц Уэльский и рассмеялся над собственной шуткой.
Герцог никогда не собирался в Париж с Роуз, но сейчас знал, что она поймет, зачем он отправился именно туда; почему покинул Лондон, так и не помирившись с ней.
Герцог Уолстэнтон был, без сомнения, умным и образованным человеком, но, болезненно ощущая бег времени, он, подобно многим своим современникам, тратил его, добиваясь любви красивых женщин, и не задумываясь над тем, есть ли альтернатива такому времяпрепровождению.
Жизнь герцога всегда была легка; при его богатстве и общественном положении вовсе необязательно было быть столь красивым. Увидев его, женщины теряли голову, и заканчивая Оксфорд, герцог уже знал, что они готовы упасть в его объятия раньше, чем он узнает, как их зовут.
Однажды ему пришло в голову, что это можно сравнить с обжорством паштетом из гусиной печенки. Когда вы изредка им лакомитесь — он восхитителен, но питаться одним только паштетом невозможно, так как он быстро надоедает.
Именно потому, что он был сыт по горло женщинами, которые вились вокруг него, куда бы он ни пошел и что бы ни делал, герцогу удалось так долго противостоять попыткам женить его.
Ему недавно исполнилось тридцать пять лет, и все его друзья уже сдались под натиском родителей или женщин, непременно решивших загнать их на тропу, откуда только одна дорога — к алтарю. Но их, как и принца Уэльского, это нисколько не останавливало, снова и снова они затевали любовные интрижки, а их жены притворялись, что ни о чем не знают или что это им безразлично.
Иногда, оставаясь один, что бывало нечасто, герцог задумывался, готовит ли ему жизнь что-нибудь еще, помимо бесконечной череды женщин красивых, соблазнительных, очаровательных, которые, пройдя через его объятья и его постель, исчезали в никуда.
Эта гнетущая мысль заставляла его переезжать из одного своего дома в другой. Но его спутницы настигали его повсюду, отставая лишь на несколько часов, в прах разбивая его стремление побыть в одиночестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40