«Он такой умный и сильный, — думала Люсия, — что люди стали бы прислушиваться к нему. Хоть он и не признает этого, реформы, о которых мы говорили, очень важны. О, я знаю, что могла бы объяснить ему, как следует спасать страну!»
Внезапно Люсия поняла, что подбирает слова и доводы, готовая умолять маркиза помочь Англии — причем Люсия ни в коей мере не рассчитывала на отказ маркиза.
Когда же звезды померкли, а на горизонте проступил первый проблеск зари, Люсия поняла, что самое главное на свете — любовь. Она любила маркиза, а он мог помочь стране — и все это, вместе взятое, было важнее ее принципов и убеждений, а значит, от них следовало отказаться.
— Наверное, я буду наказана за это, маменька, — тихо сказала она, словно мать могла слышать ее, — и он скорее всего бросит меня как ту венецианку… и глаза у него сделаются жестокие, и будут полны ненависти… но к тому времени я успею объяснить ему, в чем состоит его долг и что он может и должен совершить.
Она помолчала, словно ожидая ответа матушки, но, не дождавшись, добавила:
— Ты ведь тоже очень любила папеньку, и только благодаря счастью, которое ты ему давала, он мог писать такие великолепные картины.
Люсия вспомнила, как год от года мастерство ее отца росло и наконец вылилось в великолепный гимн свету жизни. Этот необычный свет он ощущал в себе и смог добиться выражения его на полотнах. Но вдохновляла его всегда матушка Люсии — вдохновляла, подбадривала, заставляла поверить в то, что он должен продолжать писать их для будущего, хотя никто пока не понимает его картины.
«Когда-нибудь тебя оценят, — говорила она, — и твой дар миру будут почитать, дорогой».
— Я помню, маменька, как ты не позволяла отцу сдаваться, убеждала, что свет на его полотнах исходит от Господа… и точно знаю, что должна так же убедить маркиза нести этот свет людям, которым нужен вождь, сочувствовать им, покровительствовать, восстановить справедливость.
Небо озарилось первыми лучами зари. В каюту Люсии проник рассеянный свет, и девушка приняла это за ответ, которого ждала. Ей казалось, будто ее матушка сказала, что любовь маркиза — небесный дар, который нельзя терять.
«Я скажу ему, что исполню все его желания… и буду молиться, чтобы не наскучить ему слишком быстро… чтобы он не отослал меня прочь», — решила Люсия.
Она не слишком хорошо понимала значение «любовница» мужчины, но была уверена, что все, сделанное маркизом, будет не менее великолепно и приятно, чем его поцелуи. Он говорил, что любит ее, как никогда еще не любил ни одну женщину, и потому Люсия надеется, что их любовь не будет походить на его отношение к Франческе или к любой другой женщине, бывшей в его жизни.
Но все же Люсия выросла с убеждением в единстве Бога и любви. Она сознавала греховность своих мыслей, хотя ни за что не стала бы говорить об этом.
«Я буду молить Господа о прощении, — сказала она себе, — и потом, я ведь заставлю маркиза помочь другим людям, поэтому… не буду слишком стыдиться и чувствовать себя предательницей».
Однако сколько она ни спорила сама с собой, перед глазами у нее стояло разъяренное лицо ворвавшейся в комнату Франчески. Его обладательница не только была актрисой, но и принадлежала к женщинам, за которыми вечно волочились венецианские аристократы.
Матушка Люсии всегда смотрела на этих женщин с презрением и отказывалась даже говорить о них.
— Эти женщины не знают, кто такие леди, дорогая моя, — сказала она как-то раз Люсии.
— Но они ведь такие красивые, маменька, — отвечала дочь. Они как раз сидели в Опере, и Люсия видела, как прелестницы машут кавалерам в ложах, громко смеются и флиртуют со своими ухажерами.
— Смотри на сцену, Люсия, — строго приказала ей мать. — И помни, что для приличной девушки такие женщины не существуют.
Однако на самом деле они существуют, и маркиз пожелал, чтобы она стала одной из них. Захочет ли он, чтобы Люсия начала краситься? Станет ли дарить ей драгоценности, как дарил их Франческе? А другие женщины — когда она будет с маркизом, они наверняка станут смотреть сквозь нее, словно не замечая ее присутствия.
Люсия вздрогнула, как вздрагивала раньше, столкнувшись с мужчиной на венецианских улицах. Впрочем, останься она одна, без маркиза, мужчины всюду стали бы преследовать ее, как и прежде. Даже если она похоронит себя в Литтл-Мордене и весь остаток жизни проведет только с нянюшкой да с фермерами, они все равно до нее доберутся.
«Но что же мне делать? — вопрошала Люсия. — Когда у меня кончатся деньги, которые маркиз заплатит за картины, мне придется самой зарабатывать на жизнь». Круг замкнулся, она пришла туда, где родилась, Люсия поняла, что, как бы ее ни осуждали, безопаснее всего будет остаться с маркизом. В этом случае бояться придется только одного — что однажды она надоест ему. А пока она ему нужна — и она поможет ему «поймать падающую звезду».
«Я сделаю это, — решила она. — Но… прошу тебя, Господи… помоги мне!»
Встававшее из-за горизонта солнце медленно наливалось золотом. Люсия услышала чьи-то шаги.
Девушка встала и оделась. Смятение ночи прошло, и настало непоколебимое спокойствие. Она словно побывала в некоей Гефсимании и боялась, что это отразилось у нее на лице. Однако заглянувший «в иллюминатор луч заставил ее глаза засиять, добавил блеска в волосы и подчеркнул белизну кожи.
«Это потому, что я люблю его, люблю, несмотря ни на что!» — твердила себе Люсия.
Надевая простенькое платье, девушка чувствовала сумасшедшее биение собственного сердца. Через несколько минут ей предстояло вновь встретиться с маркизом. Она догадывалась, что ее согласие очень обрадует его — он улыбнется и, наверное, вновь поцелует девушку, а потом буря чувств захлестнет ее, и она не сможет думать больше ни о чем, кроме его любви.
Так и будет.
А потом, когда в его жизни не останется места для нее, она спокойно умрет.
«Я буду жить, пока люблю, без него мне нет смысла жить, как папеньке после смерти маменьки — ему незачем стало жить», — говорила себе Люсия.
Она взглянула в зеркало и отметила, что прическа ей очень идет, а глаза сияют — или просто солнце заглянуло в каюту?
Поглядев на свои губы и вспомнив поцелуи, которыми осыпал ее маркиз, Люсия зарделась. Ей казалось, что губы теперь другие, ведь это через них маркиз влил в нее восторг, унесший девушку на небеса.
«Я люблю его!» — думала Люсия. Она хотела одного, оказаться рядом с маркизом и услышать от него, что, несмотря на ее поведение прошлой ночью, он все еще любит и желает ее.
Холод сжал ее сердце — Люсия представила, что маркиз обиделся на ее бегство и передумал дарить ей дом в Лондоне, где она могла бы жить под опекой нянюшки неподалеку от любимого. Что, если из-за вчерашней сцены он предпочтет ей какую-нибудь женщину вроде Франчески? Впрочем, Люсия сразу поняла, что в ней говорит излишняя тревожность. Любовь, подобная их любви, не могла исчезнуть из-за пустяка, ибо пришла она из вечности и уйти ей тоже предстояло в вечность.
Не в силах больше терзаться сомнениями, Люсия бросилась к двери и распахнула ее.
В этот же миг открылась дверь каюты маркиза, и хозяин корабля предстал перед Люсией.
На мгновение между ними воцарилось молчание. Наконец их глаза встретились, но тела словно обратились в камень.
Дрожащим голосом, с трудом подбирая слова, Люсия начала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31