— Я ломаю над этим голову с той минуты, как мы уехали из дома вашей тети. Но пока я так и не придумала, где мы были бы в безопасности.
— Но такое место должно найтись! — жалобно воскликнула Лила.
— Будем уповать на Господа, — молвила старушка. — Может, у его милости найдется домик, где никто нас не отыщет.
У Лилы даже загорелись глаза.
— Какая прекрасная мысль, няня! — обрадовалась она. — Странно, что мне самой это не пришло в голову!
Но в то же время Лила понимала, как неловко было бы навязываться маркизу, который и без того сделал для нее очень много. А еще она чувствовала, что этот вопрос не следует обсуждать с ним до тех пор, пока они не окажутся в Англии.
Карета графа, ожидавшая у яхты, отвезла Лилу к его дому, который оказался совсем рядом.
Когда девушка вышла из кареты, в дверях дома ее встретил маркиз.
— В отличие от большинства женщин вы очень пунктуальны! — заметил он.
— Моя мама всегда говорила, что опаздывать невежливо… И потом — я ужасно проголодалась! — разоткровенничалась Лила.
Маркиз весело рассмеялся.
Он провел ее в гостиную, где уже находилась гостья, которую граф пригласил специально для того, чтобы познакомить со своим другом.
Ею оказалась обаятельная француженка, жена некоего голландского дипломата, который уехал по делам в Германию. Она была не очень красива, но обладала типичным для многих француженок шармом.
Ее наряд отличался элегантностью — с первого взгляда можно было безошибочно определить, что он куплен в Париже.
Разговаривая с каким бы то ни было мужчиной, она непременно прибегала к изысканным приемам с помощью глаз, губ и красноречивых телодвижений.
Эта искушенная женщина уже приложила старания к тому, чтобы завлечь маркиза, тотчас определив, что граф пригласил ее именно ради этого.
Когда появилась Лила, граф и маркиз были покорены очарованием юности. С ней в гостиную словно ворвался луч солнца.
Лила с нескрываемым восхищением наблюдала за виконтессой. По наивности она не догадывалась, что в каждом ее слове кроется двусмысленность.
Маркиз улыбнулся, подумав, что взгляды мужчин будут прикованы именно к Лиле, несмотря на все уловки более зрелой дамы, опытной в искусстве обольщения.
Все были словоохотливы и много смеялись, и хотя Лила не всегда понимала, о чем говорили остальные, она чувствовала себя счастливой, потому что рядом находился маркиз.
На какое-то время она забыла о своем страхе перед будущим.
После обеда все снова перешли в гостиную, следуя французскому обычаю, по которому мужчины не задерживались за столом после ухода дам, чтобы выпить портвейна.
Маркиз как бы между прочим спросил у Лилы:
— Интересно, нет ли среди ваших талантов и музыкального? Вы играете на пианино?
— Немного, — скромно ответила она.
— Тогда предлагаю вам испытать свои силы на этом внушительном рояле.
В углу стоял действительно прекрасный инструмент.
Граф сказал, что получил его в подарок от матери, хотя сам почти никогда за него не садится, предоставляя это право своим гостям.
Лила легко пробежала пальцами по клавишам, и маркиз сразу же понял, что не ошибся: она разбирается не только в живописи, но и в музыке.
За его просьбой поиграть крылось желание избавить Лилу от ощущения неловкости: он не сомневался, что она была далека от смысла разговоров, которые велись за столом.
Его ничуть не удивило, что в гостиной виконтесса села рядом с ним.
Она флиртовала, умело играя голосом и мимикой, и до своего разочарования в женщинах он нашел бы ее в высшей степени обольстительной.
Но теперь его крайне раздражал граф, усевшийся рядом с роялем и не спускавший с Лилы восхищенного взгляда.
На лице ван Рейдаля было ясно написано, что он испытывает к Лиле.
«Дьявольщина, почему он не оставит девушку в покое! Она слишком юна!» — возмущался маркиз.
Вскоре он поймал на себе недовольный взгляд виконтессы: она была обижена тем, что он не слушает ее.
Лила сыграла сперва ноктюрн Шопена, потом несколько романтических вальсов Штрауса.
Играя хорошо знакомые вещи, она думала о том, как красив маркиз, и с невольным любопытством смотрела на виконтессу, пытаясь угадать, о чем она может ему говорить.
Лила решила, что француженка относится к числу женщин, которые должны занимать маркиза, и что ему, наверное, очень скучно с такой простушкой, как она. Он был добр к ней только потому, что она — англичанка, соотечественница, оказавшаяся в затруднительном положении.
«Он не только красив и знатен, — рассуждала девушка, — он еще необыкновенно умен! Конечно, он находит меня неинтересной, ведь я не разбираюсь в тех вещах, которые увлекают его, если не считать лошадей и картин».
Лила и сама не смогла бы объяснить, почему ей стало вдруг невыносимо грустно. Она решила, что просто страшно устала.
Позади был очень тяжелый день.
Когда она переодевалась к обеду, няня в ужасе вскрикнула, увидев огромный синяк у нее на плече — результат бесчинства Никласа. В тот момент он был ярко-багровый, а теперь, наверное, постепенно синел.
Она могла только радоваться тому, что все-таки успела увернуться: ведь Никлас хотел ударить ее кулаком в лицо! Однако плечо болело все сильнее, так что даже играть на рояле становилось трудно.
Закончив очередную пьесу, она немного неуверенно встала из-за инструмента.
— Пожалуйста, поиграйте еще! — взмолился граф. — Я очарован вашим исполнением не меньше, чем вашей красотой!
Он говорил очень тихо, так что ни маркиз, ни виконтесса не могли услышать его слов. Но Лила отошла от рояля и обратилась к маркизу:
— Пожалуйста… вечер был… чудесный, однако… наверное, мне лучше… вернуться на яхту.
Маркиз сразу же поднялся.
— Разумеется, вы правы. Я знаю, вы очень устали. Я отвезу вас обратно.
— Нет-нет… пожалуйста, не беспокойтесь…
Я вполне могу уехать одна! — смущенно возразила Лила.
Не обращая внимания на ее протесты, маркиз спросил у графа:
— Твоя карета ждет, Ганс?
— Конечно!
Лила попрощалась с виконтессой, а потом очень мило поблагодарила графа за возможность побывать у него дома.
— Я постараюсь завтра снова увидеть вас — если только его милость не умчит вас в Англию! — пообещал граф.
Подойдя к ней ближе, он прибавил:
— Я никогда не смогу вас забыть. Надеюсь, вы разрешите мне навестить вас, когда я в следующий раз буду в Англии.
— Спасибо… — пролепетала Лила, сознавая, что не может дать графу адреса, по которому тот нашел бы ее.
Она направилась к двери, и маркиз последовал за ней.
— Мне… не хотелось бы… отрывать вас от друзей, — тихо сказала она ему уже в холле. — Я могу… ехать одна.
— Я еду с вами! — твердо заявил маркиз.
Он взял ее накидку у лакея и набросил ей на плечи, а затем помог спуститься по лестнице и сесть в карету.
Лила с удивлением отметила, что от прикосновения его руки по ее телу пробежал странный трепет.
Когда карета повезла их к стоявшей поблизости яхте, ей вдруг захотелось, чтобы дорога была длинной — такой же длинной, как путь из Гааги в Амстердам.
Ей хотелось говорить с маркизом так, как они разговаривали днем — и чего не могли сделать вечером, в присутствии графа и виконтессы.
Лила не понимала своих чувств, она только знала, что ей приятно его присутствие и хочется подольше быть с ним.
«Цапля» представляла собой романтическую картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Но такое место должно найтись! — жалобно воскликнула Лила.
— Будем уповать на Господа, — молвила старушка. — Может, у его милости найдется домик, где никто нас не отыщет.
У Лилы даже загорелись глаза.
— Какая прекрасная мысль, няня! — обрадовалась она. — Странно, что мне самой это не пришло в голову!
Но в то же время Лила понимала, как неловко было бы навязываться маркизу, который и без того сделал для нее очень много. А еще она чувствовала, что этот вопрос не следует обсуждать с ним до тех пор, пока они не окажутся в Англии.
Карета графа, ожидавшая у яхты, отвезла Лилу к его дому, который оказался совсем рядом.
Когда девушка вышла из кареты, в дверях дома ее встретил маркиз.
— В отличие от большинства женщин вы очень пунктуальны! — заметил он.
— Моя мама всегда говорила, что опаздывать невежливо… И потом — я ужасно проголодалась! — разоткровенничалась Лила.
Маркиз весело рассмеялся.
Он провел ее в гостиную, где уже находилась гостья, которую граф пригласил специально для того, чтобы познакомить со своим другом.
Ею оказалась обаятельная француженка, жена некоего голландского дипломата, который уехал по делам в Германию. Она была не очень красива, но обладала типичным для многих француженок шармом.
Ее наряд отличался элегантностью — с первого взгляда можно было безошибочно определить, что он куплен в Париже.
Разговаривая с каким бы то ни было мужчиной, она непременно прибегала к изысканным приемам с помощью глаз, губ и красноречивых телодвижений.
Эта искушенная женщина уже приложила старания к тому, чтобы завлечь маркиза, тотчас определив, что граф пригласил ее именно ради этого.
Когда появилась Лила, граф и маркиз были покорены очарованием юности. С ней в гостиную словно ворвался луч солнца.
Лила с нескрываемым восхищением наблюдала за виконтессой. По наивности она не догадывалась, что в каждом ее слове кроется двусмысленность.
Маркиз улыбнулся, подумав, что взгляды мужчин будут прикованы именно к Лиле, несмотря на все уловки более зрелой дамы, опытной в искусстве обольщения.
Все были словоохотливы и много смеялись, и хотя Лила не всегда понимала, о чем говорили остальные, она чувствовала себя счастливой, потому что рядом находился маркиз.
На какое-то время она забыла о своем страхе перед будущим.
После обеда все снова перешли в гостиную, следуя французскому обычаю, по которому мужчины не задерживались за столом после ухода дам, чтобы выпить портвейна.
Маркиз как бы между прочим спросил у Лилы:
— Интересно, нет ли среди ваших талантов и музыкального? Вы играете на пианино?
— Немного, — скромно ответила она.
— Тогда предлагаю вам испытать свои силы на этом внушительном рояле.
В углу стоял действительно прекрасный инструмент.
Граф сказал, что получил его в подарок от матери, хотя сам почти никогда за него не садится, предоставляя это право своим гостям.
Лила легко пробежала пальцами по клавишам, и маркиз сразу же понял, что не ошибся: она разбирается не только в живописи, но и в музыке.
За его просьбой поиграть крылось желание избавить Лилу от ощущения неловкости: он не сомневался, что она была далека от смысла разговоров, которые велись за столом.
Его ничуть не удивило, что в гостиной виконтесса села рядом с ним.
Она флиртовала, умело играя голосом и мимикой, и до своего разочарования в женщинах он нашел бы ее в высшей степени обольстительной.
Но теперь его крайне раздражал граф, усевшийся рядом с роялем и не спускавший с Лилы восхищенного взгляда.
На лице ван Рейдаля было ясно написано, что он испытывает к Лиле.
«Дьявольщина, почему он не оставит девушку в покое! Она слишком юна!» — возмущался маркиз.
Вскоре он поймал на себе недовольный взгляд виконтессы: она была обижена тем, что он не слушает ее.
Лила сыграла сперва ноктюрн Шопена, потом несколько романтических вальсов Штрауса.
Играя хорошо знакомые вещи, она думала о том, как красив маркиз, и с невольным любопытством смотрела на виконтессу, пытаясь угадать, о чем она может ему говорить.
Лила решила, что француженка относится к числу женщин, которые должны занимать маркиза, и что ему, наверное, очень скучно с такой простушкой, как она. Он был добр к ней только потому, что она — англичанка, соотечественница, оказавшаяся в затруднительном положении.
«Он не только красив и знатен, — рассуждала девушка, — он еще необыкновенно умен! Конечно, он находит меня неинтересной, ведь я не разбираюсь в тех вещах, которые увлекают его, если не считать лошадей и картин».
Лила и сама не смогла бы объяснить, почему ей стало вдруг невыносимо грустно. Она решила, что просто страшно устала.
Позади был очень тяжелый день.
Когда она переодевалась к обеду, няня в ужасе вскрикнула, увидев огромный синяк у нее на плече — результат бесчинства Никласа. В тот момент он был ярко-багровый, а теперь, наверное, постепенно синел.
Она могла только радоваться тому, что все-таки успела увернуться: ведь Никлас хотел ударить ее кулаком в лицо! Однако плечо болело все сильнее, так что даже играть на рояле становилось трудно.
Закончив очередную пьесу, она немного неуверенно встала из-за инструмента.
— Пожалуйста, поиграйте еще! — взмолился граф. — Я очарован вашим исполнением не меньше, чем вашей красотой!
Он говорил очень тихо, так что ни маркиз, ни виконтесса не могли услышать его слов. Но Лила отошла от рояля и обратилась к маркизу:
— Пожалуйста… вечер был… чудесный, однако… наверное, мне лучше… вернуться на яхту.
Маркиз сразу же поднялся.
— Разумеется, вы правы. Я знаю, вы очень устали. Я отвезу вас обратно.
— Нет-нет… пожалуйста, не беспокойтесь…
Я вполне могу уехать одна! — смущенно возразила Лила.
Не обращая внимания на ее протесты, маркиз спросил у графа:
— Твоя карета ждет, Ганс?
— Конечно!
Лила попрощалась с виконтессой, а потом очень мило поблагодарила графа за возможность побывать у него дома.
— Я постараюсь завтра снова увидеть вас — если только его милость не умчит вас в Англию! — пообещал граф.
Подойдя к ней ближе, он прибавил:
— Я никогда не смогу вас забыть. Надеюсь, вы разрешите мне навестить вас, когда я в следующий раз буду в Англии.
— Спасибо… — пролепетала Лила, сознавая, что не может дать графу адреса, по которому тот нашел бы ее.
Она направилась к двери, и маркиз последовал за ней.
— Мне… не хотелось бы… отрывать вас от друзей, — тихо сказала она ему уже в холле. — Я могу… ехать одна.
— Я еду с вами! — твердо заявил маркиз.
Он взял ее накидку у лакея и набросил ей на плечи, а затем помог спуститься по лестнице и сесть в карету.
Лила с удивлением отметила, что от прикосновения его руки по ее телу пробежал странный трепет.
Когда карета повезла их к стоявшей поблизости яхте, ей вдруг захотелось, чтобы дорога была длинной — такой же длинной, как путь из Гааги в Амстердам.
Ей хотелось говорить с маркизом так, как они разговаривали днем — и чего не могли сделать вечером, в присутствии графа и виконтессы.
Лила не понимала своих чувств, она только знала, что ей приятно его присутствие и хочется подольше быть с ним.
«Цапля» представляла собой романтическую картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34