— Теперь нам ничто не угрожает, жизнь моя. Мы здесь в полной безопасности. Не надо думать о прошлом, тебе больше нечего бояться. Я знаю, такое нелегко забыть, но теперь, когда мы вместе и так счастливы, все плохое, все страшное будет постепенно отступать, пока наконец не исчезнет навсегда!
— Когда ты обнимаешь меня вот так… мне так спокойно и надежно… и я забываю обо всем…
— На это я и надеюсь, — сказал Андре. — Лучше вспоминать обо всем хорошем и о тех людях, которые были добры к нам, — таким, как мать-настоятельница, Тома, этот священник, который дал нам приют и обвенчал вчера ночью.
— Так мы теперь… женаты, — произнесла Сона, — и ты мой муж?
В голосе ее внезапно послышался страх, словно она опасалась, что брак их не был законным или что все это ей только приснилось.
— Мы женаты, и я — твой муж, — твердо ответил Андре, — но так как мне кажется, что это доставит тебе удовольствие, бесценная моя, мы устроим еще одну свадебную церемонию в католическом соборе в Америке или когда вернемся в Лондон.
— Я и так очень счастлива, — прошептала Сона, — но мне хотелось бы… быть красивой, чтобы ты мог любоваться мною в день нашей свадьбы. Мне… так противно было ходить с этой коричневой краской на лице!
— Это была совершенно необходимая предосторожность, — успокоил ее Андре. — Мне ведь тоже пришлось применить эту хитрость, иначе я никогда не добрался бы до имения де Вийяре и не встретил бы тебя!
— Я люблю тебя! — прошептала Сона. — И я люблю то дерево, чья кора помогла тебе превратиться в мулата и избежать опасности, хотя в душе ты остался совсем другим, нисколько не похожим на них.
Андре знал, что ужас перед мулатами не скоро изгладится из ее души, но что касается его самого — он будет вечно признателен Жаку за его неоценимую помощь и в один прекрасный день непременно отблагодарит его за доброту, возможно, при содействии Керка.
Вслух Андре сказал:
— Если мы не хотим оказаться неблагодарными, то есть еще кто-то, о ком мы не должны забывать.
— Кто же это? — спросила Сона.
— Дамбаллах, — улыбнулся Андре. — Он охранял нас и помогал во всем. Если бы барабаны не предупредили Тома, я остался бы на плантации, и солдаты застали бы меня врасплох. Сона испуганно вскрикнула:
— О Андре… Андре! Подумать только… тебя ведь могли бы убить!.. Я никогда бы ухе не смогла полюбить никого другого! Я так и жила бы в этой обители, пока не постарела бы и не умерла… как эти бедные старые монахини!
— К счастью, этого не случилось, — мягко сказал Андре, желая ее успокоить, — но мы всегда должны с благодарностью вспоминать о барабанах воду. — Вздохнув, он добавил:
— Когда я приехал на Гаити, мне даже в голову не могло прийти, что я когда-нибудь поверю в воду. Мне чудилось тогда в барабанах что-то зловещее.
— Для нас их голос был… зовом любви! — ответила Сона. — Этот голос спас тебя, благодаря ему мы обвенчались и плывем теперь на этом прекрасном корабле!
— Да, ты права, голос этих барабанов звучал для нас как зов любви, — согласился Андре. — Всю жизнь теперь мы будем вспоминать о них с нежностью и благодарностью!
Сказав это, Андре поцеловал ее в лоб, ощутив при этом, как вся она потянулась к нему, приоткрыв губы для поцелуя.
— Ты так прекрасна! — восхищенно воскликнул Андре. — Так удивительно совершенна, что я и сейчас еще боюсь — вдруг ты святая и я не смею тебя касаться?!
— Но ведь ты… касаешься меня, — еле слышно прошептала Сона.
— Не так полно, как мне хотелось бы, — возразил Андре. — Я хотел бы целовать тебя всю, обнять так, чтобы чувствовать, что каждая клеточка твоего тела принадлежит мне, что ты вся моя, и только моя! Подожди немножко, любовь моя, и я покрою поцелуями тебя всю — от твоих чудесных, сияющих волос до кончиков пальцев твоих маленьких, нежных ножек!
— Я… тоже этого хочу, — тихонько пробормотала Сона.
— Но пока что, — продолжал Андре, — мне придется довольствоваться тем, что я могу целовать твои губы и ощущать, какая гладкая, шелковистая и нежная у тебя кожа.
Он стал целовать ее глаза, потом нагнулся и начал покрывать поцелуями ее шею; он почувствовал, как Сона вздрогнула.
Затем, очень осторожно и нежно, так, чтобы не напугать ее, Андре спустил с ее плеч грубую ночную рубашку, ласково касаясь губами ее груди.
Он прикасался к ее телу так мягко, так любовно, словно перед ним был полураспустившийся чудесный цветок, белая лилия — символ ее прелести и чистоты.
Андре чувствовал, как трепещет ее юное, нежное тело, как сердце ее отчаянно колотится в такт неистовым биениям его собственного сердца, и поцелуи его становились все более страстными, все более самозабвенными.
Он почувствовал, как по телу ее пробежал огонь, и понял, что в ней горит такое же желание, как и в нем.
— Я… люблю тебя, — пробормотала она чуть слышно.
— А я просто без ума от тебя. Ты счастлива? Я даю тебе хоть немного радости?
— Ты… волнуешь меня…
— Что ты сейчас чувствуешь?
— У меня как будто мурашки бегают по спине…
— Мурашки?
— Ну, такие маленькие… язычки пламени… они словно вспыхивают во мне…
— Я чувствую их на твоих губах.
— Целуй меня… О Андре… Целуй меня еще!
Андре покрыл ее поцелуями, и где-то в самой глубине его сознания промелькнула мысль, что боги, соединившие их друг с другом, радуются и ликуют сейчас, взирая на них с высоты.
Человек не может жить без любви, любовь — это свет небесный, отблеск божественного огня, ниспосланный нам Господом.
В эту минуту Андре казалось, что все боги — христиан и буддистов, мусульман и воду — соединились в единое могучее и доброе божество Любви.
Все они призывали человека оглянуться вокруг себя, искать тех, кому нужны его помощь и дружба, тех, кто жаждет его любви, — искать свою вторую половину. Все они внушали человеку, что жизнь его должна быть наполнена не враждой и не ненавистью, а только любовью, что только любовь дает его жизни смысл, наполняет ее счастьем и благодатью.
Андре знал, что его чувство к Соне — это все лучшее, все самое высокое, что есть в его душе.
Любовь, которую она ему дарила, шла из самой глубины ее сердца, бившегося в едином ритме с его сердцем, из ее светлой, прекрасной души, полной небесной прелести и чистоты.
— Я люблю, люблю тебя! — повторял Андре. — Я восхищаюсь тобой и преклоняюсь перед тобой, моя ненаглядная маленькая святая, моя драгоценная жена!
— Обними меня… крепче… О Андре!.. Я люблю тебя… так сильно, что даже боюсь этого!
— Тебе нечего больше бояться, моя радость!
— Меня пугает моя любовь к тебе… Я думала, что больше любить уже невозможно, но она становится все сильнее!..
— Я сделаю все, чтобы ты полюбила меня еще в тысячу раз сильнее, жизнь моя! Наша жизнь до краев будет наполнена любовью, обещаю тебе!
— Милый… любимый мой… Люблю… люблю тебя!
Губы Соны были полуоткрыты, она дышала прерывисто, и в глазах ее появился первый проблеск зарождающегося желания.
Она была так прекрасна, что Андре не находил слов, он мог только бормотать, точно в забытьи:
— Любимая, прекрасная моя, моя восхитительная маленькая жена!
Волна счастья захлестнула его, потопив все слова; как и тогда, в саду, он почувствовал, точно тело его стало невесомым и оба они, оторвавшись от земли, взлетают все выше и выше, к ослепительному, солнечному небу…
— Я… обожаю тебя! — шептала Сона, касаясь губами его губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44