Предвидя возможность «черного дня», моя Леночка предусмотрительно спрятала на дно плетеной корзины, в которой хранилось все наше имущество, гардероб и всякие хозяйственные вещи, и которую я при переезде из города в город тащил на спине, спрятала в нее золотую пятерку, завязанную в маленький платочек.
Однажды в городе Большой Токмак я, проходя по саду, где находился наш театр, увидел тир, зашел и… Поначалу все шло хорошо – я попадал в цель и получал призы: оловянную пепельничку, блюдце, стаканчик и т. д. и т. п. – и все это богатство за тридцать копеек. Расхрабрившись, я решил поразить мишень, в которую еще никто никогда не попадал. Это был кружочек, не более нынешней копейки, причем на таком фоне, что разглядеть его было трудно. Но зато и приз полагался солидный – портсигар. Не знаю, был ли он действительно серебряный или только похож, но выглядел очень соблазнительно. Особенно привлекала выбитая на крышке голова слона с вздернутым кверху хоботом. Ах, как мне захотелось иметь этот портсигар. Но денег уже не было.
Я бегом пустился к нашему жилищу, вошел в комнату. Леночка спала. Я тихонько открыл соломенный «сейф», сунул руку в знакомый угол, нащупал платок с пятеркой, вынул его и помчался обратно в тир.
Я стрелял и стрелял по злосчастной мишени, не попадая в нее, пока вдруг не услышал позади себя знакомый голос:
– Ах, вот ты где! Я так и думала. Ну пойдем, уже пора.
Очевидно, вид у меня был невеселый.
– Что с тобой? – спросила она.
– Ах, я прострелял много денег.
– Ну, откуда у тебя могло быть много денег! Я же знаю, у тебя было тридцать копеек. Неужели ты их все прострелял?
– Нет, много больше.
– Много больше! Да откуда у тебя могло быть больше?
Сгорая от конфуза, я сокрушенно произнес:
– Леночка, я прострелял наши пять рублей.
Она ничего мне не сказала. Но потом, в течение всей нашей жизни, когда я совершал какие-нибудь необдуманные поступки, иронически смотрела на меня и говорила:
– Опять прострелял наши пять рублей?
Я и сам человек по натуре незлой, но ее любовь, ее безграничная доброта к людям, доброта активная, деятельная, были мне всегда примером и многому меня научили. Я чувствовал, что в ее любви ко мне было много материнского, заботливого, самоотверженного. Ведь материнская любовь – это самое сильное, самое могучее, что есть на свете. Я понял это однажды на примере совершеннно неожиданном, но тоже происшедшем в нашей семье, поэтому я здесь о нем расскажу.
Был у нас песик Кузя. Маленький, черненький скоч-терьер. Кузя был необыкновенно симпатичная собака. Был он по натуре – комик. Все его поступки производили впечатление, будто он насмехается над людьми. Он улыбался, скаля свои белые зубы, и как бы говорил: «Люди, я вас понимаю лучше, чем вы думаете, чудаки вы, люди». Мы очень любили Кузю. Но больше всех любила его домработница Катюша. Была она некрасива, уже немолода, одинока и, по-видимому, не знала ни восторга любви, ни ласковой руки на плече, ни вкуса поцелуя, ни радостей материнства. И вот все свои невысказанные чувства Катюша перенесла на Кузю.
Кузя был, что называется, «первый человек» в доме. «Кузя еще не кушал», «Кузя еще не гулял» – с самого раннего утра можно было слышать жалобы Катюши, а если я говорил: «Я тоже еще ничего не ел», – Катюша говорила: «Подождете, вот накормлю Кузю, а потом и вас».
Часто по вечерам мы сидели у телевизора и рядом с Катюшей всегда сидел Кузя. Катюша глядела на экран, поглаживала Кузю и комментировала Кузе все, что видела.
В этот вечер передавали программу из цирка. Номера были великолепные, и Катюша с восторгом глядела на экран. «Смотри, Кузя, как дядя прыгает. Смотри, смотри, как тетя бросает шарики». Но вот на манеже появился клоун и с ним собака. Собака была довольно крупная и не очень породистая. «Смотри, смотри, Кузя, какая собачка», – сказала Катюша тоном, которым обычно говорят с детьми. Собака на экране проделывала разные трюки – прыгала через обручи, кувыркалась, ходила на задних лапах. Все это Катюша воспринимала с наивной радостью.
Но вот клоун усадил свою собаку на табуретку и сказал:
– А ну, скажи «мама».
Собака молчала.
– Ну, скажи «ма-ма».
Собака отчетливо произнесла: «ма-ма».
И вдруг я услышал плачущий, почти рыдающий голос:
– Боже мой, если бы Кузя мне сказал «мама», я бы ему всю жизнь отдала.
Каждый мемуарист знает, как трудно писать о своей жене – о тех тонких, интимных взаимоотношениях, из которых порой рождаются и замыслы новых произведений, и решения отказаться от чего-то неверного, недостойного, случайного. Но в то же время нечестно, по-человечески недостойно молчать о человеке, который так много, хотя часто незаметно, ненавязчиво, исподволь сделал для твоей творческой жизни, помогал тебе в трудные моменты душевных кризисов или просто подгонял в работе. Но как об этом написать? Проза не всегда годится – она слишком буквальна. И вообще о своих чувствах часто хочется не говорить, а петь, петь без музыки – тогда-то, наверно, у людей и получаются стихи. Да, стихами об интимных вещах говорить удобнее всего, как бы ни были они несовершенны. Я начал их писать поздно, в шестьдесят лет, писал о разном – о конкретных событиях и размышления на общие темы, выражал в них боль и радость, сомнения и разочарования, но моя жена была моей постоянной темой. А мы прожили с ней сорок девять лет!
В любви своей остынуть не успев,
На этой мысли я ловлю себя невольно,
Мне дорога твоя любовь и даже гнев,
Когда ты мной бываешь недовольна.
И если лишний год прибавится к годам
Твоим или моим, я говорю: «Так что же?»
Еще полней ценить друг друга нужно нам,
Друг другу делаемся мы еще дороже.
Я для тебя – тепло. Ты для меня – мой свет.
И светом и теплом вся наша жизнь согрета.
Мы вместе прожили почти полсотни лет.
И шепчут все вокруг: «Ромео и Джульетта».
"Был когда-то парнем я веселым.
В жизнь влюблен был безо всякой меры,
Радовали море, лес и горы,
Не мечтал ни о какой карьере.
Строен был, и худ, силен, как дьявол.
Для друзей был вроде бы примером,
А потом, сознаюсь в этом прямо,
Подвела проклятая карьера.
Вот печаль и горькая обида.
Жизнь – сплошное разочарованье,
И хожу с каким-то важным видом,
Словно дал себе обет молчанья.
Жизни путь становится короче –
Нету прежней удали во взоре.
Мысль одна: аплодисменты б громче.
И не радует ни солнца свет, ни море.
Эх! Вернуть бы юность. Сбросить лета.
Нынче, вижу, юность много значит.
Как бы хорошо все было это.
Я бы прожил жизнь совсем иначе.
Но в одном не нужно перемены:
Не хотел бы я сменить отчизны,
Путь пройти с подругой непременно
С той, что я прошел по этой жизни".
"В Запорожье, где казачья Сечь,
У Днепра – у Черноморья друга,
В месте наших первых юных встреч,
Ожидаю я тебя, подруга.
Ты скорее приезжай сюда:
Я грущу, и нужно мне подспорье.
Ты запала в сердце навсегда.
Так, как Днепр впадает в Черноморье.
Хоть прошло немало бурных лет –
Все событья пропускаю мимо,
И открою я тебе секрет,
Что любовь к тебе неугасима".
"Ты не приехала, и я брожу, как тень.
И чувств своих, как ни хочу, не скрою,
Пойми, мне дорог каждый час и день,
Который я живу и провожу с тобою."
О ПЕСНЕ
Стать популярным легко. Удержать популярность трудно.
Что такое хорошая песня? Об этом будут спорить всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Однажды в городе Большой Токмак я, проходя по саду, где находился наш театр, увидел тир, зашел и… Поначалу все шло хорошо – я попадал в цель и получал призы: оловянную пепельничку, блюдце, стаканчик и т. д. и т. п. – и все это богатство за тридцать копеек. Расхрабрившись, я решил поразить мишень, в которую еще никто никогда не попадал. Это был кружочек, не более нынешней копейки, причем на таком фоне, что разглядеть его было трудно. Но зато и приз полагался солидный – портсигар. Не знаю, был ли он действительно серебряный или только похож, но выглядел очень соблазнительно. Особенно привлекала выбитая на крышке голова слона с вздернутым кверху хоботом. Ах, как мне захотелось иметь этот портсигар. Но денег уже не было.
Я бегом пустился к нашему жилищу, вошел в комнату. Леночка спала. Я тихонько открыл соломенный «сейф», сунул руку в знакомый угол, нащупал платок с пятеркой, вынул его и помчался обратно в тир.
Я стрелял и стрелял по злосчастной мишени, не попадая в нее, пока вдруг не услышал позади себя знакомый голос:
– Ах, вот ты где! Я так и думала. Ну пойдем, уже пора.
Очевидно, вид у меня был невеселый.
– Что с тобой? – спросила она.
– Ах, я прострелял много денег.
– Ну, откуда у тебя могло быть много денег! Я же знаю, у тебя было тридцать копеек. Неужели ты их все прострелял?
– Нет, много больше.
– Много больше! Да откуда у тебя могло быть больше?
Сгорая от конфуза, я сокрушенно произнес:
– Леночка, я прострелял наши пять рублей.
Она ничего мне не сказала. Но потом, в течение всей нашей жизни, когда я совершал какие-нибудь необдуманные поступки, иронически смотрела на меня и говорила:
– Опять прострелял наши пять рублей?
Я и сам человек по натуре незлой, но ее любовь, ее безграничная доброта к людям, доброта активная, деятельная, были мне всегда примером и многому меня научили. Я чувствовал, что в ее любви ко мне было много материнского, заботливого, самоотверженного. Ведь материнская любовь – это самое сильное, самое могучее, что есть на свете. Я понял это однажды на примере совершеннно неожиданном, но тоже происшедшем в нашей семье, поэтому я здесь о нем расскажу.
Был у нас песик Кузя. Маленький, черненький скоч-терьер. Кузя был необыкновенно симпатичная собака. Был он по натуре – комик. Все его поступки производили впечатление, будто он насмехается над людьми. Он улыбался, скаля свои белые зубы, и как бы говорил: «Люди, я вас понимаю лучше, чем вы думаете, чудаки вы, люди». Мы очень любили Кузю. Но больше всех любила его домработница Катюша. Была она некрасива, уже немолода, одинока и, по-видимому, не знала ни восторга любви, ни ласковой руки на плече, ни вкуса поцелуя, ни радостей материнства. И вот все свои невысказанные чувства Катюша перенесла на Кузю.
Кузя был, что называется, «первый человек» в доме. «Кузя еще не кушал», «Кузя еще не гулял» – с самого раннего утра можно было слышать жалобы Катюши, а если я говорил: «Я тоже еще ничего не ел», – Катюша говорила: «Подождете, вот накормлю Кузю, а потом и вас».
Часто по вечерам мы сидели у телевизора и рядом с Катюшей всегда сидел Кузя. Катюша глядела на экран, поглаживала Кузю и комментировала Кузе все, что видела.
В этот вечер передавали программу из цирка. Номера были великолепные, и Катюша с восторгом глядела на экран. «Смотри, Кузя, как дядя прыгает. Смотри, смотри, как тетя бросает шарики». Но вот на манеже появился клоун и с ним собака. Собака была довольно крупная и не очень породистая. «Смотри, смотри, Кузя, какая собачка», – сказала Катюша тоном, которым обычно говорят с детьми. Собака на экране проделывала разные трюки – прыгала через обручи, кувыркалась, ходила на задних лапах. Все это Катюша воспринимала с наивной радостью.
Но вот клоун усадил свою собаку на табуретку и сказал:
– А ну, скажи «мама».
Собака молчала.
– Ну, скажи «ма-ма».
Собака отчетливо произнесла: «ма-ма».
И вдруг я услышал плачущий, почти рыдающий голос:
– Боже мой, если бы Кузя мне сказал «мама», я бы ему всю жизнь отдала.
Каждый мемуарист знает, как трудно писать о своей жене – о тех тонких, интимных взаимоотношениях, из которых порой рождаются и замыслы новых произведений, и решения отказаться от чего-то неверного, недостойного, случайного. Но в то же время нечестно, по-человечески недостойно молчать о человеке, который так много, хотя часто незаметно, ненавязчиво, исподволь сделал для твоей творческой жизни, помогал тебе в трудные моменты душевных кризисов или просто подгонял в работе. Но как об этом написать? Проза не всегда годится – она слишком буквальна. И вообще о своих чувствах часто хочется не говорить, а петь, петь без музыки – тогда-то, наверно, у людей и получаются стихи. Да, стихами об интимных вещах говорить удобнее всего, как бы ни были они несовершенны. Я начал их писать поздно, в шестьдесят лет, писал о разном – о конкретных событиях и размышления на общие темы, выражал в них боль и радость, сомнения и разочарования, но моя жена была моей постоянной темой. А мы прожили с ней сорок девять лет!
В любви своей остынуть не успев,
На этой мысли я ловлю себя невольно,
Мне дорога твоя любовь и даже гнев,
Когда ты мной бываешь недовольна.
И если лишний год прибавится к годам
Твоим или моим, я говорю: «Так что же?»
Еще полней ценить друг друга нужно нам,
Друг другу делаемся мы еще дороже.
Я для тебя – тепло. Ты для меня – мой свет.
И светом и теплом вся наша жизнь согрета.
Мы вместе прожили почти полсотни лет.
И шепчут все вокруг: «Ромео и Джульетта».
"Был когда-то парнем я веселым.
В жизнь влюблен был безо всякой меры,
Радовали море, лес и горы,
Не мечтал ни о какой карьере.
Строен был, и худ, силен, как дьявол.
Для друзей был вроде бы примером,
А потом, сознаюсь в этом прямо,
Подвела проклятая карьера.
Вот печаль и горькая обида.
Жизнь – сплошное разочарованье,
И хожу с каким-то важным видом,
Словно дал себе обет молчанья.
Жизни путь становится короче –
Нету прежней удали во взоре.
Мысль одна: аплодисменты б громче.
И не радует ни солнца свет, ни море.
Эх! Вернуть бы юность. Сбросить лета.
Нынче, вижу, юность много значит.
Как бы хорошо все было это.
Я бы прожил жизнь совсем иначе.
Но в одном не нужно перемены:
Не хотел бы я сменить отчизны,
Путь пройти с подругой непременно
С той, что я прошел по этой жизни".
"В Запорожье, где казачья Сечь,
У Днепра – у Черноморья друга,
В месте наших первых юных встреч,
Ожидаю я тебя, подруга.
Ты скорее приезжай сюда:
Я грущу, и нужно мне подспорье.
Ты запала в сердце навсегда.
Так, как Днепр впадает в Черноморье.
Хоть прошло немало бурных лет –
Все событья пропускаю мимо,
И открою я тебе секрет,
Что любовь к тебе неугасима".
"Ты не приехала, и я брожу, как тень.
И чувств своих, как ни хочу, не скрою,
Пойми, мне дорог каждый час и день,
Который я живу и провожу с тобою."
О ПЕСНЕ
Стать популярным легко. Удержать популярность трудно.
Что такое хорошая песня? Об этом будут спорить всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93