Изменил ли он своим старым манерам? Господи всемогущий, изменилось ли что-нибудь в его походке или манере говорить за последние дни? Он внимательно проанализировал свое поведение и пришел к выводу, что внешне он остался таким же, как и прежде. Тогда что же он может сделать, чтобы показать этим людям, что он все тот же Лоренс Ньюмен?
Его лицо. Он остановился рядом с фонарным столбом на углу. Он не соответствовал этому лицу. Никто не имеет права так отвергать его из-за лица, никто! Он был собой , человеческим существом с определенным прошлым и он не был этим лицом, которое выглядело так, будто возникло из другой чужой, низкой биографии. Из него пытались сделать двух разных людей! На него смотрели так, как если бы он был виновен в чем-то, как будто он мог им навредить! Они не могли так поступать! Они не смели так поступать с ним, потому что он был никем иным, как Лоренсом Ньюменом!…
Звук его собственного голоса разбил его видение вдребезги, и он увидел, что стоит, оцепенев, на пустой улице.
Дрожа, он посмотрел вперед, увидел освещенный вход в подземку и поспешил туда. Он был от него в двух кварталах, двух длинных кварталах. Он прошел мимо церковного кладбища, и теперь надгробия потрясли его своим холодным равнодушием; темнота, казалось, имела форму пещеры, и он потрусил к освещенному входу и когда добрался до него, то уже почти перешел на бег.
Дома он сразу пошел к Фреду, который был на заднем дворе в обтянутой мелкой сеткой псарне. Когда он открыл калитку, два рыжих сеттера примчались к нему, суматошно обнюхали, а потом успокоились и глядели на него, вежливо подавая лапы. Он спокойно поговорил с Фредом о погоде, о луне, которая низко висела над их головами, отбрасывая тени на грязный пол псарни.
– Жаль, что им приходится сидеть взаперти весь год, дожидаясь двухнедельной охоты, – спокойно сказал Ньюмен, вглядываясь в глаза собак.
Фред протянул руку и потрепал голову одному из сеттеров, а затем повернулся к ним держа руки на бедрах. – Не беспокойтесь, скоро у меня будет дом за городом, – сказал он так уверенно, будто на самом деле обсуждал условия покупки, но просто не рассказывал об этом.
– Копишь на дом? – улыбаясь, спросил Ньюмен.
– На такой как я хочу накопить невозможно. Но дом у меня будет. – Он продолжал рассматривать псов.
– Ты это серьезно, – пораженным шепотом спросил Ньюмен.
– Ну да. – Теперь Фред смотрел в очки Ньюмена. – Я никогда в жизни не был молокососом. Мы выгоним евреев, и все появится как из сломанного игрального автомата. У них столько всего, что даже посуду они моют горячей минералкой.
Ньюмен тихо хохотнул, Фред за ним и, наклонившись, поднял метлу и смел в сторону помет. Ньюмен стоял, не двигаясь, и наблюдал за ним.
Через некоторое время он спустился с Фредом в его подвал и посмотрел, как тот шлифует модель корабля наждачной бумагой. Он был в очках, и какое-то странное удовольствие от собственного достоинства охватило его, когда он сидел там принятый молчаливо, но радушно. И в то время как руки Фреда терли наждачной бумагой туда и сюда, вперед и назад, мистер Ньюмен начал рассказывать о войне и о том, как он убил немца. Наждачная бумага замерла и в подвале воцарилась тишина, когда он рассказывал о ране, потому что он подошел к убитому и увидел отверстие от пули. Она попала в шею и вышла через макушку.
Глава 9
Конец воскресного дня. Маленькая пригородная улочка, вдоль которой растут молодые деревья. Неподвижны сухие листья на их ветвях. В горшках на подоконниках поникла от тяжести пыли герань. Старуха тщательно поливает клочок пожелтевшей травы перед своим домом, рядом с ней на жаре дремлет старый спаниель. Двое загорелых мальчишек закинув через плечо купальные трусы, пинают камень вдоль обочины по дороге домой с пляжа. Девушка в шортах обмывает из шланга автомобиль, за ней с веранды наблюдают несколько пытающихся играть в карты мужчин. Наверху высокой лестницы прислоненной к дому стоит мужчина средних лет и красит ставни на окнах своей спальни. Грузные слепни пролетают мимо герани, старухи, спаниеля, девушки и ударяются в шею стоящего на лестнице мужчины.
В таких деталях запечатлелся квартал в сознании мистера Ньюмена, когда он медленно растирал зеленую краску по пышущему жаром дереву. Потому что хотя и сосредоточен на кисти в руке, он забрался на лестницу не потому, что пришло время красить ставни. Его загнало сюда то, что иногда заставляет кошку без какой-либо видимой причины запрыгнуть на ветку дерева и сидеть там внимательно наблюдая за происходящим внизу.
Только на лестнице он мог во всем разобраться. Сидя на веранде, он бы лицом к лицу встретился с Фредом и Карлсоном, когда они вернутся из «Райских Садов». На заднем дворе могло показаться, что он прячется от их взглядов, тогда как на такой высоте он был виден, но в то же время стоял спиной к улице, так что если бы они захотели поздороваться с ним, они могли бы это сделать, а если нет, то могли бы снова не обратить на него внимания, а он мог сделать вид, что даже не заметил их возвращения.
Очень медленно он растирал зеленую краску, долго отдыхал, а затем снова, немного поработав, останавливался, чтобы прислушаться, не слышен ли шум двигателя автомобиля Фреда. От жары исходящей от кирпичной стены тошнило, но он не собирался спускаться вниз. Он должен узнать.
Он был под впечатлением ужаса ночного кошмара, безжалостной, но непонятной галлюцинации и он старался вырваться из-под этого воздействия и разобраться, что же с ним происходит. Тщательно втирая краску, он силился вспомнить, что же довело его до этого состояния.
Оглядываясь на те дни, когда он искал работу, он не мог ясно вспомнить, произошло ли что-нибудь в среду, четверг или понедельник. Дни прошли, их очертания и краски теперь смешались и были одинаково серыми.
Только пятница была отчетлива. В пятницу случилось нечто ужасное.
Первые признаки страха принес ветер, когда он выходил из дома. Хотя была все еще середина лета ему неожиданно, на мгновение показалось, что настала осень. Он представил, что скоро пойдет снег. Движение воздуха вызвало страх, что он и в самом деле может так и проходить все лето без работы. Зимой не уговоришь себя, что ты в отпуске. Когда станет холодно, нельзя будет бродить по улицам как сейчас.
Как будто для того, чтобы избавиться от этой мысли он завернул в кафетерий и взял пирожное, чашку кофе и стакан воды и сел за стол. Прожевывая вязкое пирожное, он протянул руку за стаканом воды. Он толкнул стакан внешней стороной руки, и тот упал со стола.
Увидев, что произошло, он тут же вынул свежий носовой платок и, вежливо улыбаясь, предложил его сидящей рядом дородной женщине, чьи чулки оказались забрызганы. Ее глаза поднялись на него – глаза, которые превратились в металл сразу, как только она увидела. Его извинения застряли у него в горле, прежде чем проклятие округлило ее губы. Как будто порыв леденящего ветра подул от нее, и он почувствовал, что ему пришлось бы закричать, чтобы через остекленевшие глаза добраться до ее человеческой сущности. Он продолжил есть, оставив стакан на полу, а ее с ее бормотанием.
Поднимаясь, чтобы уходить, он посмотрел на молодого человека за другим столом, который наблюдал за ним, но с чьим взглядом он не отваживался встречаться, пока не будет готов уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Его лицо. Он остановился рядом с фонарным столбом на углу. Он не соответствовал этому лицу. Никто не имеет права так отвергать его из-за лица, никто! Он был собой , человеческим существом с определенным прошлым и он не был этим лицом, которое выглядело так, будто возникло из другой чужой, низкой биографии. Из него пытались сделать двух разных людей! На него смотрели так, как если бы он был виновен в чем-то, как будто он мог им навредить! Они не могли так поступать! Они не смели так поступать с ним, потому что он был никем иным, как Лоренсом Ньюменом!…
Звук его собственного голоса разбил его видение вдребезги, и он увидел, что стоит, оцепенев, на пустой улице.
Дрожа, он посмотрел вперед, увидел освещенный вход в подземку и поспешил туда. Он был от него в двух кварталах, двух длинных кварталах. Он прошел мимо церковного кладбища, и теперь надгробия потрясли его своим холодным равнодушием; темнота, казалось, имела форму пещеры, и он потрусил к освещенному входу и когда добрался до него, то уже почти перешел на бег.
Дома он сразу пошел к Фреду, который был на заднем дворе в обтянутой мелкой сеткой псарне. Когда он открыл калитку, два рыжих сеттера примчались к нему, суматошно обнюхали, а потом успокоились и глядели на него, вежливо подавая лапы. Он спокойно поговорил с Фредом о погоде, о луне, которая низко висела над их головами, отбрасывая тени на грязный пол псарни.
– Жаль, что им приходится сидеть взаперти весь год, дожидаясь двухнедельной охоты, – спокойно сказал Ньюмен, вглядываясь в глаза собак.
Фред протянул руку и потрепал голову одному из сеттеров, а затем повернулся к ним держа руки на бедрах. – Не беспокойтесь, скоро у меня будет дом за городом, – сказал он так уверенно, будто на самом деле обсуждал условия покупки, но просто не рассказывал об этом.
– Копишь на дом? – улыбаясь, спросил Ньюмен.
– На такой как я хочу накопить невозможно. Но дом у меня будет. – Он продолжал рассматривать псов.
– Ты это серьезно, – пораженным шепотом спросил Ньюмен.
– Ну да. – Теперь Фред смотрел в очки Ньюмена. – Я никогда в жизни не был молокососом. Мы выгоним евреев, и все появится как из сломанного игрального автомата. У них столько всего, что даже посуду они моют горячей минералкой.
Ньюмен тихо хохотнул, Фред за ним и, наклонившись, поднял метлу и смел в сторону помет. Ньюмен стоял, не двигаясь, и наблюдал за ним.
Через некоторое время он спустился с Фредом в его подвал и посмотрел, как тот шлифует модель корабля наждачной бумагой. Он был в очках, и какое-то странное удовольствие от собственного достоинства охватило его, когда он сидел там принятый молчаливо, но радушно. И в то время как руки Фреда терли наждачной бумагой туда и сюда, вперед и назад, мистер Ньюмен начал рассказывать о войне и о том, как он убил немца. Наждачная бумага замерла и в подвале воцарилась тишина, когда он рассказывал о ране, потому что он подошел к убитому и увидел отверстие от пули. Она попала в шею и вышла через макушку.
Глава 9
Конец воскресного дня. Маленькая пригородная улочка, вдоль которой растут молодые деревья. Неподвижны сухие листья на их ветвях. В горшках на подоконниках поникла от тяжести пыли герань. Старуха тщательно поливает клочок пожелтевшей травы перед своим домом, рядом с ней на жаре дремлет старый спаниель. Двое загорелых мальчишек закинув через плечо купальные трусы, пинают камень вдоль обочины по дороге домой с пляжа. Девушка в шортах обмывает из шланга автомобиль, за ней с веранды наблюдают несколько пытающихся играть в карты мужчин. Наверху высокой лестницы прислоненной к дому стоит мужчина средних лет и красит ставни на окнах своей спальни. Грузные слепни пролетают мимо герани, старухи, спаниеля, девушки и ударяются в шею стоящего на лестнице мужчины.
В таких деталях запечатлелся квартал в сознании мистера Ньюмена, когда он медленно растирал зеленую краску по пышущему жаром дереву. Потому что хотя и сосредоточен на кисти в руке, он забрался на лестницу не потому, что пришло время красить ставни. Его загнало сюда то, что иногда заставляет кошку без какой-либо видимой причины запрыгнуть на ветку дерева и сидеть там внимательно наблюдая за происходящим внизу.
Только на лестнице он мог во всем разобраться. Сидя на веранде, он бы лицом к лицу встретился с Фредом и Карлсоном, когда они вернутся из «Райских Садов». На заднем дворе могло показаться, что он прячется от их взглядов, тогда как на такой высоте он был виден, но в то же время стоял спиной к улице, так что если бы они захотели поздороваться с ним, они могли бы это сделать, а если нет, то могли бы снова не обратить на него внимания, а он мог сделать вид, что даже не заметил их возвращения.
Очень медленно он растирал зеленую краску, долго отдыхал, а затем снова, немного поработав, останавливался, чтобы прислушаться, не слышен ли шум двигателя автомобиля Фреда. От жары исходящей от кирпичной стены тошнило, но он не собирался спускаться вниз. Он должен узнать.
Он был под впечатлением ужаса ночного кошмара, безжалостной, но непонятной галлюцинации и он старался вырваться из-под этого воздействия и разобраться, что же с ним происходит. Тщательно втирая краску, он силился вспомнить, что же довело его до этого состояния.
Оглядываясь на те дни, когда он искал работу, он не мог ясно вспомнить, произошло ли что-нибудь в среду, четверг или понедельник. Дни прошли, их очертания и краски теперь смешались и были одинаково серыми.
Только пятница была отчетлива. В пятницу случилось нечто ужасное.
Первые признаки страха принес ветер, когда он выходил из дома. Хотя была все еще середина лета ему неожиданно, на мгновение показалось, что настала осень. Он представил, что скоро пойдет снег. Движение воздуха вызвало страх, что он и в самом деле может так и проходить все лето без работы. Зимой не уговоришь себя, что ты в отпуске. Когда станет холодно, нельзя будет бродить по улицам как сейчас.
Как будто для того, чтобы избавиться от этой мысли он завернул в кафетерий и взял пирожное, чашку кофе и стакан воды и сел за стол. Прожевывая вязкое пирожное, он протянул руку за стаканом воды. Он толкнул стакан внешней стороной руки, и тот упал со стола.
Увидев, что произошло, он тут же вынул свежий носовой платок и, вежливо улыбаясь, предложил его сидящей рядом дородной женщине, чьи чулки оказались забрызганы. Ее глаза поднялись на него – глаза, которые превратились в металл сразу, как только она увидела. Его извинения застряли у него в горле, прежде чем проклятие округлило ее губы. Как будто порыв леденящего ветра подул от нее, и он почувствовал, что ему пришлось бы закричать, чтобы через остекленевшие глаза добраться до ее человеческой сущности. Он продолжил есть, оставив стакан на полу, а ее с ее бормотанием.
Поднимаясь, чтобы уходить, он посмотрел на молодого человека за другим столом, который наблюдал за ним, но с чьим взглядом он не отваживался встречаться, пока не будет готов уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56