– О чем вы задумались? – сказал он, пытаясь хихикнуть.
Она неторопливо повернулась к нему. Действие выпитого виски прекратилось. – Вы собираетесь продолжать прогуливаться со мной? –напряженно спросила она.
– Вы бы хотели, чтобы я продолжал? – пробормотал он.
– Скажите да или нет. Я не из тех, кто вешается на шею, – сказала она со странным налетом раздражения.
– Да, конечно, с удовольствием. Я как раз размышлял о том, нравятся ли вам эти прогулки.
Она безжалостно не отводила взгляд. – Почему вы гуляете со мной?
– Мне нравится быть с вами. Это правда.
– Это все?
– Иногда вы… – он начал мягко делать ей замечание.
– Я бываю остра на язык, правда? – она отвернула голову от него как будто это ее беспокоило.
– Все нормально, – нашел выход он. Но она продолжала сидеть отвернувшись.
Через некоторое время он сказал: – Гертруда, расскажите о себе еще.
– Зачем?
– Мне кажется, я хочу знать вас лучше. Вы рассказывали, что бывали в Голливуде. Как вам там понравилось?
– О, там все в порядке.
– Вы пробовали сняться в кино?
– Угу.
– Как актриса?
– Я певица.
– Правда? Профессиональная?
– Конечно. У меня было больше двухсот выступлений.
– Что вы поете?
– Все что угодно. Шлягеры, блюзы или свадебные песни.
– Что же произошло? Пропал голос?
– К сожалению, нет.
– Почему вы так говорите?
– Я до сих пор хочу петь. Я все еще могу.
– Почему же вы не поете?
– Не нужно повторять собственные ошибки.
– Что вы имеете в виду?
– Я не хочу просто выступать с оркестром. Я хочу быть известной. Как в кино.
– Почему вас не взяли? Бьюсь об заклад, вы великолепно поете.
– У меня не тот тип красоты.
– О.
– Я была на прослушивании, но я выгляжу слишком трагично для певицы.
– О, – тихо повторил он.
– А потом куда вы пошли? Остались в Голливуде?
– Осталась ждать у моря погоды.
– И долго вы были без работы?
– Мне не совсем хорошо… Вы хотите, чтобы я рассказала?
– Да, Гертруда. Действительно хочу.
– Хорошо. Меня прослушали и не приняли. Потом я поняла, что это бесполезно, понимаете? Так что я бросила эту профессию. Хотя, я завязала определенные контакты, и думала, что, возможно, смогу получить какие-нибудь партии. Но все мои контакты устанавливались после одного и того же, и я дошла до того, что едва переносила, когда водитель автобуса касался моей руки чтобы положить сдачу. Так что я провела там два года, работая у человека который содержал маникюрный салон для собак. Знаете, купание и подстригание когтей…
– Да, я слышал о таких.
– Он хорошо ко мне относился, как может мужчина. Я пришла в себя. И снова начала бывать в обществе. Ну… – Она задумалась. Он наблюдал ее внутренний взгляд, в то время как рассеянный свет фар проезжающих автомобилей освещал ее расслабленное лицо, в котором он теперь видел величавость. – У меня был роман с этим актером. Я вызвала на свадьбу свою мать.
– Откуда вы родом?
– Из Рочестера. Нас семь сестер. Я самая старшая. Моя мать приехала, и он ушел.
– Он не женился на вас.
– Даже не собирался. Он просто сбежал.
– Это тогда вы болели?
– Да. Это тогда я болела. Я вернулась в Рочестер и там пришла в себя. Именно тогда я поняла, в чем причина.
– О чем это вы?
Она повернулась к нему и задумалась на мгновение. – Вы когда-нибудь слушали отца Кафлина?
– Да, конечно. Много раз.
– Было ощущение, как будто он обращается лично ко мне. Слушая его, я была уверена, что ему можно верить. Это именно то, чего я хочу от людей, чтобы они говорили правду, как он. Просто в жар бросает, когда слышишь его голос. А то, что он говорил, было так правильно, понимаете? Это единственный священник из тех, кого я когда-либо слышала, который имеет мужество говорить о таких вещах. Он действительно знает, что такое есть Бог… Или вы так не считаете?
– Считаю. Думаю, он очень убедительно доказывал свои мысли. Вы католичка?
– Нет, но по воскресеньям, как правило, хожу в церковь. Но совсем необязательно быть католиком, чтобы верить в него.
– Знаю. Я просто спросил.
– Он заставил меня снова поверить в Бога. Он смог это. Я не шучу, он вернул мне надежду. Я имею в виду веру в то, что есть еще порядочные люди.
На них опустилось спокойствие, возвышенный покой. Он был уверен, что она подразумевала его, и то, как доброжелательно и откровенно он обращался с ней последнюю неделю. Пока они молчали, он думал о ней, что она одухотворенный человек. Женщина, с которой жестоко обошлись. Ему захотелось убаюкать ее голову в своих руках и защитить. И все же он не мог перестать удивляться, откуда у нее взялся этот бруклинский говорок, если она приехала из Рочестера, где говорят совсем по-другому.
– Вы ходили в школу в Рочестере? – спросил он невпопад.
Она взглянула на него. – Вы что не верите, что я приехала из Рочестера?
– Конечно, верю. Я просто подумал…
– Вы поверили во все, что я рассказала? – чрезвычайно серьезно спросила она.
Если бы он сказал нет, она бы встала и ушла. Он знал, что она бы ушла. Так что он сказал, что поверил ей. И без предупреждения, она взяла его лицо в руки так, что он не мог пошевелиться, приблизилась губами к его губам и посмотрела ему в глаза, как будто собираясь расплакаться. А потом она крепко поцеловала его и освободила. Он продолжал сидеть, ничего не видя. Через мгновение она вынула носовой платок и поднесла его к носу, при этом ее голова склонилась и он увидел, что она плачет.
– Не плачьте, – сказал он, взяв ее за руку.
Она встала и пошла прочь. Он догнал ее. Она ничего не сказала. Они брели вдоль края парка. Слава Богу, подумал он, что уже так темно.
Через некоторое время он почувствовал, что она ждет, чтобы он повел ее куда-нибудь. До сих пор, прогуливаясь вместе, они всегда куда-то направлялись. Вход в парк был в четверти квартала впереди от них.
Он неловко, будто помогая идти по ступенькам, взял ее под локоть. Но поблизости не было ступенек, и он не знал, нужно ли что-нибудь сказать, прежде чем взять ее под руку. Вход в парк был уже всего в нескольких шагах, и, казалось, она реагировала на малейшее пожатие его руки. Затаив дыхание, он повернул ее направо, к входу и она подчинилась. Они свернули на темную дорожку, которая, извиваясь, вела вниз к маленькому озерку.
С обеих сторон виднелись склоны холмов и неподвижные деревья. Дорожка повела между холмами, и воздух здесь вообще не двигался. Он старался смотреть только прямо вперед, после того, как, проходя мимо скамейки, увидел, что на ней лежали вытянувшись матрос с девушкой. Ему пришло в голову, что он с детства не был в парке ночью. В те времена были люди, которые бродили среди густых зарослей с электрическими фонарями и когда находили в траве подобную парочку, то требовали с них деньги.
– Здесь прохладно, – тихо сказала она.
– Да, действительно, – согласился он.
Было ли это самое время попросить ее пригласить его к себе или это прозвучит оскорбительно? Сбоку, в темноте между высокими кустами сирени он услышал движение и хриплый шепот. Гертруда казалось, стала дышать иначе. Он этого не сделает. Чего бы она от него не ожидала, он знал, что не сможет попросить ее. В темноте он увидел пустую скамейку под нависающим деревом.
– Хотите, присядем? – едва слышно спросил он.
– Хочу, – сказала она.
Как только они подошли к скамейке, к ним подбежала девушка. Она запыхалась, и в отблесках отдаленного света было видно ее лицо, – у нее был нежный маленький как у ребенка рот, копна мелко завитых волос, а коричневый гребень едва держался на распустившейся пряди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56