Вот и Фаулз…
– Не читал…
– Ну, тот, который написал роман «Волхв», хотя это не имеет значения, не в «Волхве» дело…
– Извините, не читал…
– Так вот, у него есть книга «Червоточины», точнее, «Кротовые норы»… Смешно… «Кротовые норы»… Какой нелепый перевод английского слова «wormholes», означающего на языке физиков ходы сквозь пространственно-временной континуум, то есть смычки между удаленными точками времен и пространств… Так о чем это я?
– Вы говорили о новшествах в написании романов.
– Спасибо! Вам удается следить за моей мыслью! – бестактно отметил Герберт, но Альберт не подал вида и продолжал слушать с видимым напряженным вниманием.
– Так этот волхв, то есть не волхв, а как его…
– Фаулз?
– Да, он… Он пишет, что теперь романы с видеорядом писать скучно.
– Ну, смотря как писать!
– Да, об этом речи нет, конечно, я… ну, пусть не я, пусть кто-нибудь другой легко сможет описать и гору дерьма в таких словах, что это останется в мировой литературе неизменным и восхваляемым шедевром. Речь не о том. Просто зачем тратить свой талант на простое описание предметов, когда можно погрузиться в ту глубину характеров и мыслей, которую пока никак не изобразишь на экране? Вот в чем призвание нового романа! И для меня это не просто рассуждения, досужие и малозначимые, не ведущие ни к каким выводам. Для меня это – прямая инициатива действия…
– Вы писатель?
– В какой-то мере… Вот как описать наш с вами разговор? Углубиться в нудное перечисление предметов, наполняющих пространство этой кухни? Позволить себе пространное отступление в область истории построения этого дома? Описать ваш и мой голоса, поразглагольствовать о вашей одежде… – взгляд Герберта скользнул по выцветшей футболке Альберта и остановился на нашивке орла, крылья которого отделились от поверхности ткани и казались приклеенными… «Трудно найти более нелепую футболку, – подумал Герберт. – Молодежь совершенно сошла с ума». Альберт, похоже, прочел мысли строгого собеседника и твердо решил больше никогда не надевать на себя это убожество. «Только чистая рубашка, и никаких футболок с кепками», – решил он сквозь незаметно подступающее раздражение. Герберт почувствовал настроение Альберта и промолвил растерянно и неохотно:
– Простите за менторский тон…
– О нет, что вы, мне очень интересно и важно все, что вы говорите…
– …или описать самую суть наших отношений – не запротоколированный диалог, а именно суть, их философию, их драму, если хотите…
– Надеюсь, до драмы не дойдет, – снова попытался отшутиться молодой человек, но осекся, поймав немигающий взгляд собеседника. Адлер думал совсем не об этом. Ему казалось занимательным, что если он возьмется написать обо всем этом роман, то получается, что он, сам герой этого романа, обсуждает с другим героем, как ему описать их разговор…
Наконец проснулась Энжела, и разговор прекратился сам собой. Больше всего Адлеров обрадовала перемена, произошедшая в дочери. Вместо хмурой сонливости и вечного раздражения лицо ее светилось весельем и безоблачным счастьем. Она внезапно начала резвиться и играть, как в детстве, затевая шуточные бои с Джейком, который был рад такому преображению сестры.
Адлеры отпустили молодых людей гулять, и те вернулись в конце дня вполне довольные друг другом и жизнью.
Сидя у камина, Герберт то ли в шутку, то ли всерьез предложил Альберту жениться на Энжеле в ответ на невинную фразу, брошенную юношей:
– Не хочу учиться, а хочу жениться…
– Ну, так и женись! – весело подбодрил Герберт. Энжела в смущении поднялась с кресла, но когда повернулась к Герберту лицом, тот тихо спросил ее:
– Хочешь замуж?
Она лихорадочно, но так, чтобы никто, кроме Герберта, этого не заметил, закивала головой. Он преодолел изумление произошедшей с его дочерью переменой и продолжил в том же полушутливом, полусерьезном тоне:
– Ну вот, невеста согласна. Дело за женихом. Мать, неси образа!
Все смутились; Альберт попытался ретироваться из комнаты, но Герберт догнал его и, чтобы снять напряжение, стал рассказывать о том, как в детстве заявлял матери, что собирается жениться минимум десять раз, для того чтобы на каждой свадьбе вдоволь есть свой любимый салат «оливье», и что Альберту и Энжеле нужно непременно сыграть свадьбу, чтобы был повод снова сделать этот салат… Однако напряжение не спадало, и вскоре все разошлись кто куда…
– Неужели я открыл формулу любви? – бормотал Герберт, ложась спать. Эльза, довольная, но взволнованная, сказала:
– Опять ты гонишь лошадей.
– Но тебе он нравится?
– Да…
– Так чего же терять время… Ты видишь, как она преобразилась?
– Спугнешь…
– Ну, ты бы пошла за него?
– Да…
Герберта объяла волна ревности… Он отмахнулся от этого чувства рукой и отшутился.
– Я бы тоже на нем женился… Не забывай, ведь он влюбился именно в меня…
Адлеру в эту ночь не спалось. Не то чтобы он переживал… Просто его мучила изжога, напоминающая скуку. Он спустился вниз, попил воды…
– Как чудно… Неужели в этом и заключается формула любви?.. Образ миловидной девушки в сочетании с рассудительностью зрелого мужчины…
Наконец Альберт уехал, трогательно простившись с Энжелой, и на следующий же день с девушкой опять произошла разительная перемена: от счастья не осталось ни следа… Герберт и Эльза были ошеломлены. Попытки выяснить, что произошло, не увенчались успехом.
– Не иначе твои старики ей что-нибудь нашептали, – бурчал Герберт. Эльза тоже подозревала недоброе. Улучшив момент, они насели на дочь, и та неохотно призналась, что да, бабушка сказала ей, что она цены себе не знает, бросается на первого встречного, который, кроме корыстных намерений, никаких чувств к ней не испытывает.
– И ты поверила этой чуши? – взревел Герберт.
– Наверное… – честно призналась девушка.
– Я ведь предупреждал тебя, что твои бабушка и дедушка всюду несут с собой разрушение. Как ты можешь их слушать? Им дай волю, они бы и меня прогнали, оставив маму с детьми на руках…
– Но ведь действительно… Может быть, он вовсе ничего ко мне и не испытывает, кроме этих крамольных…
– Корыстных?
– Ну да, крахмальных намерений…
– Твоя мать подозревала меня в этих «крахмальных» намерениях всю жизнь… Да, наверное, и сейчас подозревает…
Эльза смешно замотала головой, возражая.
– Нет, теперь уже не подозреваю… А раньше и правда думала, что все, что ему от меня надо, – это то самое…
– И это при том, что папа посвятил тебе более двухсот стихов?
– Ну, что поделаешь… Подозрения трудно унять… – вздохнула Эльза.
– Вот видишь… – хмыкнул Герберт. – Тут уж, как ни крути, подозрения снять трудно… Ты по нему скучаешь?
– Да.
– А почему не звонишь?
– Не знаю.
– Из-за того, что сказала тебе бабушка?
– Наверное…
– Иди, позвони ему. Это все глупости. Он наверняка ждет…
– Да. Он уже звонил несколько раз, но я сказала, что мне некогда разговаривать.
– Ух уж мне эти вредители, – взвился Герберт. – Тоже мне, купечество доморощенное! Ну не нравится вам что-то, поговорите с нами, зачем же исподтишка гадить?
– Знаешь, дочка, ты больше не ходи к ним завтракать, – сказала Эльза. – Не нужно это тебе.
– Но мне их жалко…
– А себя тебе не жалко? Они мне все уши прожужжали, что твой папа хочет меня на автомашину променять…
– На что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Не читал…
– Ну, тот, который написал роман «Волхв», хотя это не имеет значения, не в «Волхве» дело…
– Извините, не читал…
– Так вот, у него есть книга «Червоточины», точнее, «Кротовые норы»… Смешно… «Кротовые норы»… Какой нелепый перевод английского слова «wormholes», означающего на языке физиков ходы сквозь пространственно-временной континуум, то есть смычки между удаленными точками времен и пространств… Так о чем это я?
– Вы говорили о новшествах в написании романов.
– Спасибо! Вам удается следить за моей мыслью! – бестактно отметил Герберт, но Альберт не подал вида и продолжал слушать с видимым напряженным вниманием.
– Так этот волхв, то есть не волхв, а как его…
– Фаулз?
– Да, он… Он пишет, что теперь романы с видеорядом писать скучно.
– Ну, смотря как писать!
– Да, об этом речи нет, конечно, я… ну, пусть не я, пусть кто-нибудь другой легко сможет описать и гору дерьма в таких словах, что это останется в мировой литературе неизменным и восхваляемым шедевром. Речь не о том. Просто зачем тратить свой талант на простое описание предметов, когда можно погрузиться в ту глубину характеров и мыслей, которую пока никак не изобразишь на экране? Вот в чем призвание нового романа! И для меня это не просто рассуждения, досужие и малозначимые, не ведущие ни к каким выводам. Для меня это – прямая инициатива действия…
– Вы писатель?
– В какой-то мере… Вот как описать наш с вами разговор? Углубиться в нудное перечисление предметов, наполняющих пространство этой кухни? Позволить себе пространное отступление в область истории построения этого дома? Описать ваш и мой голоса, поразглагольствовать о вашей одежде… – взгляд Герберта скользнул по выцветшей футболке Альберта и остановился на нашивке орла, крылья которого отделились от поверхности ткани и казались приклеенными… «Трудно найти более нелепую футболку, – подумал Герберт. – Молодежь совершенно сошла с ума». Альберт, похоже, прочел мысли строгого собеседника и твердо решил больше никогда не надевать на себя это убожество. «Только чистая рубашка, и никаких футболок с кепками», – решил он сквозь незаметно подступающее раздражение. Герберт почувствовал настроение Альберта и промолвил растерянно и неохотно:
– Простите за менторский тон…
– О нет, что вы, мне очень интересно и важно все, что вы говорите…
– …или описать самую суть наших отношений – не запротоколированный диалог, а именно суть, их философию, их драму, если хотите…
– Надеюсь, до драмы не дойдет, – снова попытался отшутиться молодой человек, но осекся, поймав немигающий взгляд собеседника. Адлер думал совсем не об этом. Ему казалось занимательным, что если он возьмется написать обо всем этом роман, то получается, что он, сам герой этого романа, обсуждает с другим героем, как ему описать их разговор…
Наконец проснулась Энжела, и разговор прекратился сам собой. Больше всего Адлеров обрадовала перемена, произошедшая в дочери. Вместо хмурой сонливости и вечного раздражения лицо ее светилось весельем и безоблачным счастьем. Она внезапно начала резвиться и играть, как в детстве, затевая шуточные бои с Джейком, который был рад такому преображению сестры.
Адлеры отпустили молодых людей гулять, и те вернулись в конце дня вполне довольные друг другом и жизнью.
Сидя у камина, Герберт то ли в шутку, то ли всерьез предложил Альберту жениться на Энжеле в ответ на невинную фразу, брошенную юношей:
– Не хочу учиться, а хочу жениться…
– Ну, так и женись! – весело подбодрил Герберт. Энжела в смущении поднялась с кресла, но когда повернулась к Герберту лицом, тот тихо спросил ее:
– Хочешь замуж?
Она лихорадочно, но так, чтобы никто, кроме Герберта, этого не заметил, закивала головой. Он преодолел изумление произошедшей с его дочерью переменой и продолжил в том же полушутливом, полусерьезном тоне:
– Ну вот, невеста согласна. Дело за женихом. Мать, неси образа!
Все смутились; Альберт попытался ретироваться из комнаты, но Герберт догнал его и, чтобы снять напряжение, стал рассказывать о том, как в детстве заявлял матери, что собирается жениться минимум десять раз, для того чтобы на каждой свадьбе вдоволь есть свой любимый салат «оливье», и что Альберту и Энжеле нужно непременно сыграть свадьбу, чтобы был повод снова сделать этот салат… Однако напряжение не спадало, и вскоре все разошлись кто куда…
– Неужели я открыл формулу любви? – бормотал Герберт, ложась спать. Эльза, довольная, но взволнованная, сказала:
– Опять ты гонишь лошадей.
– Но тебе он нравится?
– Да…
– Так чего же терять время… Ты видишь, как она преобразилась?
– Спугнешь…
– Ну, ты бы пошла за него?
– Да…
Герберта объяла волна ревности… Он отмахнулся от этого чувства рукой и отшутился.
– Я бы тоже на нем женился… Не забывай, ведь он влюбился именно в меня…
Адлеру в эту ночь не спалось. Не то чтобы он переживал… Просто его мучила изжога, напоминающая скуку. Он спустился вниз, попил воды…
– Как чудно… Неужели в этом и заключается формула любви?.. Образ миловидной девушки в сочетании с рассудительностью зрелого мужчины…
Наконец Альберт уехал, трогательно простившись с Энжелой, и на следующий же день с девушкой опять произошла разительная перемена: от счастья не осталось ни следа… Герберт и Эльза были ошеломлены. Попытки выяснить, что произошло, не увенчались успехом.
– Не иначе твои старики ей что-нибудь нашептали, – бурчал Герберт. Эльза тоже подозревала недоброе. Улучшив момент, они насели на дочь, и та неохотно призналась, что да, бабушка сказала ей, что она цены себе не знает, бросается на первого встречного, который, кроме корыстных намерений, никаких чувств к ней не испытывает.
– И ты поверила этой чуши? – взревел Герберт.
– Наверное… – честно призналась девушка.
– Я ведь предупреждал тебя, что твои бабушка и дедушка всюду несут с собой разрушение. Как ты можешь их слушать? Им дай волю, они бы и меня прогнали, оставив маму с детьми на руках…
– Но ведь действительно… Может быть, он вовсе ничего ко мне и не испытывает, кроме этих крамольных…
– Корыстных?
– Ну да, крахмальных намерений…
– Твоя мать подозревала меня в этих «крахмальных» намерениях всю жизнь… Да, наверное, и сейчас подозревает…
Эльза смешно замотала головой, возражая.
– Нет, теперь уже не подозреваю… А раньше и правда думала, что все, что ему от меня надо, – это то самое…
– И это при том, что папа посвятил тебе более двухсот стихов?
– Ну, что поделаешь… Подозрения трудно унять… – вздохнула Эльза.
– Вот видишь… – хмыкнул Герберт. – Тут уж, как ни крути, подозрения снять трудно… Ты по нему скучаешь?
– Да.
– А почему не звонишь?
– Не знаю.
– Из-за того, что сказала тебе бабушка?
– Наверное…
– Иди, позвони ему. Это все глупости. Он наверняка ждет…
– Да. Он уже звонил несколько раз, но я сказала, что мне некогда разговаривать.
– Ух уж мне эти вредители, – взвился Герберт. – Тоже мне, купечество доморощенное! Ну не нравится вам что-то, поговорите с нами, зачем же исподтишка гадить?
– Знаешь, дочка, ты больше не ходи к ним завтракать, – сказала Эльза. – Не нужно это тебе.
– Но мне их жалко…
– А себя тебе не жалко? Они мне все уши прожужжали, что твой папа хочет меня на автомашину променять…
– На что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41