Невероятно! – Мира остановилась и стала смотреть на Неву.
– Да... Эрмитаж принимает развлекательные ванны, а критики-мокрицы по-прежнему сношают гениев во все отверстия в их оголенных черепах, а те все нежатся в кокаиновой темнице экстаза...
– Как ты странно говоришь... – удивленно сказала Мира.
– Я тебя пугаю?
– Нет, нет, я хочу тебя слушать. Звуки твоего голоса... Они – удивительные. Говори, говори... Ты словно бы рождаешь стихи... Ты – мой Мандельштам... Ты мой единственный и неповторимый гений.
– Это иллюзия... – деланно рассмеялся Николай, хотя ему было приятно.
– Нет – это единственная доступная мне явь! – Мира прижалась к нему и тихо вздохнула: – Зачем этому городу нужна очередная терапевтическая чума, полыхающие в огнях ада стриптизерши, матроны, отравившие макароны... Почему взрослые не играют в игрушки? В пупсиков, например?
– Потому, что у них есть иные развлечения... Например, одаренные артистическим искусством вагины... – вырвалось у Николая, и он похолодел. Вдруг это обидит Миру? Он впервые так тесно общался с девушкой, и ему было трудно контролировать себя.
– Фу... как неэстетично, но в то же время как правдиво... – неожиданно согласилась Мира. – Знаешь, с мужем я почти всегда притворяюсь в постели, а с тобой мне даже не нужно заниматься любовью... Я все время на пике блаженства!
– Я не верю в семейное счастье... По крайней мере, в этом городе идейных насильников и идиотических поселянок. В любой семье муж неизменно становится досаждающим вампиром. Любовь чахнет в серых объятиях воскресной болезни под названием «Вынеси мусор!»
– А я верю в семейное счастье... с тобой!
– Петрарка утверждал, что у влюбленных нет и не может быть одной крыши... – сказал Николай и подумал: «Как странно, она так говорит, будто свободна и готова выйти за меня замуж...»
Мира словно прочла его мысли и, высвободившись из объятий, принялась размахивать руками и декламировать:
Влюбленный попугай
Читал стихи Петрарки,
Которые он слышал
По радио однажды.
Влюбленный попугай
Мечтал о синей сойке,
Которую он видел
Однажды за окном.
Влюбленный попугай
Считал, что он влюбленный.
Хотя он долго думал:
Что значит это слово?
Читал стихи Петрарки,
Которых он не понял,
Мечтал о синей сойке,
Которую не знал...
– Как замечательно! Это твои стихи?
– Нет, их сочинила одна девочка...
– Все равно прекрасно!
– Да, нам посчастливилось родиться здесь, где все дышит стихами!
– Противоречивый город. Я от него устал... Город, где по улицам бродит тень Пушкина и тут же, рядом, восставшие извращенцы рвут свои эскадронные глотки лозунгами: «Остановите болота!», а сами вечно тянут нас в исключительную топь...
– А почитай мне свои стихи...
Николай подумал.
– Ну. Вот одно про Петербург...
Город умер.
Раздалось затишье.
Том растрепан, и голос понур
Четвертуемых четверостиший,
Абортивных аббревиатур.
Мозг расплющен. Он кажется плосче,
Замурованный в кафель строки.
Сотрясает Дворцовую площадь
Торжествующий вздор. Изреки!
Оправдайся! Не мы ли молили,
Став немыми, кусая губ синь
В кровь, – «...in nomine patri, et filii
Et spiritus sanсti...», – Аминь!
Прав лишь тот, кто грядёт. Разве тёмно
За решеткою пальцев пяти?
Но эффект от мостов разведённых
Порождает дурной аппетит.
Пятернями растерзанный саван,
И поруганный в белой ночи
Град Петра, городская канава –
Склеп достойный. Он умер. Молчи.
– Хорошо, но страшно...
– Теперь я буду писать совсем другие стихи...
– Другие?
– Да, о тебе... Теперь все мои стихи будут только о тебе...
– Как здорово! – Мира счастливо улыбнулась и доверчиво прижалась к его плечу.
?
Между тем город погрузился в сумерки, и им пришлось расстаться. Проводив Миру, Николай отправился к Михею и напрямик, без лишних миндальностей, попросил одолжить ему ключ хоть на пару часов.
– Ну, ты силен, брат, – завистливо просипел Михей. Он много курил, притом исключительно «Беломор». Сам Михей практически никогда не спал с одной и той же женщиной дважды, ибо считал это дурным вкусом и напрасной тратой времени... Несмотря на свои молодые годы, Михей мог поспорить с самыми выдающимися ловеласами за сомнительную ветвь первенства. Выглядел он старше своих лет, носил густую бороду «а-ля Карл Маркс» и нравился женщинам просто до истерики.
– Познакомишь? – хитро спросил он, заранее зная ответ.
– Нет... Ты ее соблазнишь, и мне придется тебя убить...
– В очередной раз... – вздохнул Михей и закурил папиросу.
– Что в очередной раз?
– Убить в очередной раз! – подмигнул Михей.
Кроме первой любви Николая, Михей еще пару раз увел у него потенциальных девочек. Это не мешало им оставаться друзьями.
Устраивалась попойка, приглашались две девочки, и все заканчивалось тем, что Николай отправлялся домой, а Михей спал с обеими. Стеснительность Николая, его заурядная внешность и путанный, сложный язык мешали простым житейским отношениям...
– Только ты убери свои бросовые штаны, а то предметы твоего нехитрого туалета вечно раскиданы по всей хате... – проворчал Николай, которому подмигивания Михея отнюдь не улучшили настроение.
– Ничего, ничего... Твоя торгующаяся нимфа даже не заметит моего беспорядка... Любовь к одной женщине – словно перепорученные похороны...
– Что ты имеешь в виду?
– Ну. Какая разница, где упокоится несостоявшаяся жизнь, в настоящем склепе или в презервативе?.. И в том и в другом случае жизнь не состоялась, и так ли важно, на каком именно этапе! Есть ли разница, кто похоронит твое несостоявшееся потомство? Кстати, если тебе придет в голову славная идея воспользоваться резинкой, они у меня в письменном столе...
– Ты имеешь в виду стирательную резинку?
– Да, если ты сможешь натянуть ее себе на это место, то конечно, стирательную...
– Ты что, держишь презервативы в письменном столе? Оригинальное место хранения...
– Уж не обессудь... А где мне их хранить? В сберкассе? Тумбочки у меня нет, видишь сам... Бедность...
– Хотел бы я быть таким бедным, как ты...
– Кстати, там же, в столе, есть и дезодорант, если тебе захочется разрушить все мосты, ведущие к твоему невинному прошлому...
– Почему?
– Потому что девственники обычно не надушивают свои невинные подмышки.
– Бред! – разозлился Николай.
– И я говорю, что бред... – согласился художник.
– Ты знаешь, все, что мы говорим, – это только странная поверхность наших истинных мыслей... А в них бесконечная борьба с бестолочами сомнений... – пробормотал Николай.
– А в чем твои проблемы? Боишься, что не получится? Что ж, это бывает, когда в первый раз... Но она, я понимаю, девушка опытная. Ты, главное, выбрось все из головы...
– Какие-то у тебя больно модулярные представления о сексе... Любовь – это когда небесные трубы...
– Любовь – это когда китайский массаж в сочетании с французским поцелуем... – перебил Михей. – Я тебя предупредил. Будешь умничать – опозоришься.
– А ты уходишь все дальше по черной авеню разврата...
Михей засмеялся.
– У меня высокие чувства! А ты – поклонник маркиза Де Сада, твой идеал – окровавленные зубищи, твои партнеры – адские командиры, поклонники волосатых задниц, голубые вампиры!
– Все сказал? Так... Квартиру не получишь! И заруби на носу: один раз – еще не педераст, кроме того, я был тогда мертвецки пьян. Напрасно я с тобой поделился..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Да... Эрмитаж принимает развлекательные ванны, а критики-мокрицы по-прежнему сношают гениев во все отверстия в их оголенных черепах, а те все нежатся в кокаиновой темнице экстаза...
– Как ты странно говоришь... – удивленно сказала Мира.
– Я тебя пугаю?
– Нет, нет, я хочу тебя слушать. Звуки твоего голоса... Они – удивительные. Говори, говори... Ты словно бы рождаешь стихи... Ты – мой Мандельштам... Ты мой единственный и неповторимый гений.
– Это иллюзия... – деланно рассмеялся Николай, хотя ему было приятно.
– Нет – это единственная доступная мне явь! – Мира прижалась к нему и тихо вздохнула: – Зачем этому городу нужна очередная терапевтическая чума, полыхающие в огнях ада стриптизерши, матроны, отравившие макароны... Почему взрослые не играют в игрушки? В пупсиков, например?
– Потому, что у них есть иные развлечения... Например, одаренные артистическим искусством вагины... – вырвалось у Николая, и он похолодел. Вдруг это обидит Миру? Он впервые так тесно общался с девушкой, и ему было трудно контролировать себя.
– Фу... как неэстетично, но в то же время как правдиво... – неожиданно согласилась Мира. – Знаешь, с мужем я почти всегда притворяюсь в постели, а с тобой мне даже не нужно заниматься любовью... Я все время на пике блаженства!
– Я не верю в семейное счастье... По крайней мере, в этом городе идейных насильников и идиотических поселянок. В любой семье муж неизменно становится досаждающим вампиром. Любовь чахнет в серых объятиях воскресной болезни под названием «Вынеси мусор!»
– А я верю в семейное счастье... с тобой!
– Петрарка утверждал, что у влюбленных нет и не может быть одной крыши... – сказал Николай и подумал: «Как странно, она так говорит, будто свободна и готова выйти за меня замуж...»
Мира словно прочла его мысли и, высвободившись из объятий, принялась размахивать руками и декламировать:
Влюбленный попугай
Читал стихи Петрарки,
Которые он слышал
По радио однажды.
Влюбленный попугай
Мечтал о синей сойке,
Которую он видел
Однажды за окном.
Влюбленный попугай
Считал, что он влюбленный.
Хотя он долго думал:
Что значит это слово?
Читал стихи Петрарки,
Которых он не понял,
Мечтал о синей сойке,
Которую не знал...
– Как замечательно! Это твои стихи?
– Нет, их сочинила одна девочка...
– Все равно прекрасно!
– Да, нам посчастливилось родиться здесь, где все дышит стихами!
– Противоречивый город. Я от него устал... Город, где по улицам бродит тень Пушкина и тут же, рядом, восставшие извращенцы рвут свои эскадронные глотки лозунгами: «Остановите болота!», а сами вечно тянут нас в исключительную топь...
– А почитай мне свои стихи...
Николай подумал.
– Ну. Вот одно про Петербург...
Город умер.
Раздалось затишье.
Том растрепан, и голос понур
Четвертуемых четверостиший,
Абортивных аббревиатур.
Мозг расплющен. Он кажется плосче,
Замурованный в кафель строки.
Сотрясает Дворцовую площадь
Торжествующий вздор. Изреки!
Оправдайся! Не мы ли молили,
Став немыми, кусая губ синь
В кровь, – «...in nomine patri, et filii
Et spiritus sanсti...», – Аминь!
Прав лишь тот, кто грядёт. Разве тёмно
За решеткою пальцев пяти?
Но эффект от мостов разведённых
Порождает дурной аппетит.
Пятернями растерзанный саван,
И поруганный в белой ночи
Град Петра, городская канава –
Склеп достойный. Он умер. Молчи.
– Хорошо, но страшно...
– Теперь я буду писать совсем другие стихи...
– Другие?
– Да, о тебе... Теперь все мои стихи будут только о тебе...
– Как здорово! – Мира счастливо улыбнулась и доверчиво прижалась к его плечу.
?
Между тем город погрузился в сумерки, и им пришлось расстаться. Проводив Миру, Николай отправился к Михею и напрямик, без лишних миндальностей, попросил одолжить ему ключ хоть на пару часов.
– Ну, ты силен, брат, – завистливо просипел Михей. Он много курил, притом исключительно «Беломор». Сам Михей практически никогда не спал с одной и той же женщиной дважды, ибо считал это дурным вкусом и напрасной тратой времени... Несмотря на свои молодые годы, Михей мог поспорить с самыми выдающимися ловеласами за сомнительную ветвь первенства. Выглядел он старше своих лет, носил густую бороду «а-ля Карл Маркс» и нравился женщинам просто до истерики.
– Познакомишь? – хитро спросил он, заранее зная ответ.
– Нет... Ты ее соблазнишь, и мне придется тебя убить...
– В очередной раз... – вздохнул Михей и закурил папиросу.
– Что в очередной раз?
– Убить в очередной раз! – подмигнул Михей.
Кроме первой любви Николая, Михей еще пару раз увел у него потенциальных девочек. Это не мешало им оставаться друзьями.
Устраивалась попойка, приглашались две девочки, и все заканчивалось тем, что Николай отправлялся домой, а Михей спал с обеими. Стеснительность Николая, его заурядная внешность и путанный, сложный язык мешали простым житейским отношениям...
– Только ты убери свои бросовые штаны, а то предметы твоего нехитрого туалета вечно раскиданы по всей хате... – проворчал Николай, которому подмигивания Михея отнюдь не улучшили настроение.
– Ничего, ничего... Твоя торгующаяся нимфа даже не заметит моего беспорядка... Любовь к одной женщине – словно перепорученные похороны...
– Что ты имеешь в виду?
– Ну. Какая разница, где упокоится несостоявшаяся жизнь, в настоящем склепе или в презервативе?.. И в том и в другом случае жизнь не состоялась, и так ли важно, на каком именно этапе! Есть ли разница, кто похоронит твое несостоявшееся потомство? Кстати, если тебе придет в голову славная идея воспользоваться резинкой, они у меня в письменном столе...
– Ты имеешь в виду стирательную резинку?
– Да, если ты сможешь натянуть ее себе на это место, то конечно, стирательную...
– Ты что, держишь презервативы в письменном столе? Оригинальное место хранения...
– Уж не обессудь... А где мне их хранить? В сберкассе? Тумбочки у меня нет, видишь сам... Бедность...
– Хотел бы я быть таким бедным, как ты...
– Кстати, там же, в столе, есть и дезодорант, если тебе захочется разрушить все мосты, ведущие к твоему невинному прошлому...
– Почему?
– Потому что девственники обычно не надушивают свои невинные подмышки.
– Бред! – разозлился Николай.
– И я говорю, что бред... – согласился художник.
– Ты знаешь, все, что мы говорим, – это только странная поверхность наших истинных мыслей... А в них бесконечная борьба с бестолочами сомнений... – пробормотал Николай.
– А в чем твои проблемы? Боишься, что не получится? Что ж, это бывает, когда в первый раз... Но она, я понимаю, девушка опытная. Ты, главное, выбрось все из головы...
– Какие-то у тебя больно модулярные представления о сексе... Любовь – это когда небесные трубы...
– Любовь – это когда китайский массаж в сочетании с французским поцелуем... – перебил Михей. – Я тебя предупредил. Будешь умничать – опозоришься.
– А ты уходишь все дальше по черной авеню разврата...
Михей засмеялся.
– У меня высокие чувства! А ты – поклонник маркиза Де Сада, твой идеал – окровавленные зубищи, твои партнеры – адские командиры, поклонники волосатых задниц, голубые вампиры!
– Все сказал? Так... Квартиру не получишь! И заруби на носу: один раз – еще не педераст, кроме того, я был тогда мертвецки пьян. Напрасно я с тобой поделился..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47