Эйнштейн был, как говорится, «голова»... Он объяснил самому ушибленному яблоком батюшке Ньютону, что такое на самом деле гравитация, а Канту – что такое на самом деле время. Жаль, эти славные ребята так и не дожили до столь чудных в своей заковыристости объяснений.
Вот Эйнштейн был бы удивлен, если бы и его правда оказалась не совсем правильной... Доживем ли мы с вами до такого конфуза? Не знаю, как вам, а мне нравится, когда с треском проваливаются незыблемые научные теории. Это делает ученых менее заносчивыми хотя бы на время.
Курт Гёдель тоже был «голова», несмотря на то что страдал мучительной ипохондрией, которая и свела его в могилу. Он решил и вовсе изничтожить время, опять же умолчав, что как бы ни решались там, в сферах упрямо вращающихся галактик, неземные уравнения, нам то все одно по барабану... Только и знай – дни коротай да беспокойся, чтоб раньше времени на кладбище не попасть... Большинство современных физиков считают решение Гёделя верным лишь математически и не имеющим физического смысла, хотя как знать, может быть, мы все-таки живем во вселенной Гёделя и нам еще предстоит снова откушать наш вчерашний обед...
Кстати, время далеко не всегда было равномерным. Плиний Старший, безвременно погибший в Помпее, засыпаемой пеплом разбушевавшегося Везувия, в свое время писал, что час в древности был не 1/24 частью полных (астрономических) суток, как в настоящее время, a l/12 частью фактического времени от восхода до захода или же от захода до восхода Солнца. Продолжительность часа, следовательно, колебалась в зависимости от широты и времени года. В зависимости от времени года час составлял 3/4 или же 5/4 нашего часа. Днем часы отсчитывались от восхода Солнца, ночью – от наступления темноты.
Смешно говорить, но вся эта потусторонняя физика и древняя история к нашей обыденной жизни имеет мало отношения. Пожалуй, детские сказки о трудолюбивых гномах более реальны, чем научные фантазии гениальных ученых. Нам не суждено пронизывать пространство и время, нырять в черные дыры и телепатировать себя в другие измерения. Мы – неотъемлемые части макромира, и его законы не любят заигрывать с нормальной человеческой плотью. А все эти путешествия сквозь черные дыры не более серьезны, чем попытки спустить человека в жерло вулкана или послать в одних подтяжках в открытый космос. Этими экстравагантностями подобные сказки с научной подоплекой морочат нам голову со школьной скамьи и отвлекают от реальных проблем современного мира. Нужно заявить об этом без обиняков. Нужно вернуться к простой и непритязательной реальности. Да и так ли это плохо? Так ли унизительно жить простой и незамысловатой жизнью? Во всяком случае, так ли уж важно преодолевать пространство и время, когда наши виртуальные миры, услужливо открываемые для нас тривиальными компьютерами, вот-вот станут более реальными, чем сама пресловутая реальность?
Такие мысли посещали меня, когда я соизволил объявиться в самом непровинциальном городе канадской глубинки... Городу, которому суждено было стать колыбелью франкоязычной Америки, этой провинции, более французской по духу, чем сама Франция, но по странному стечению обстоятельств оставшейся навек во власти англичан. Сыны педантичного Альбиона предприняли все возможное, чтобы изгнать столь чуждый им французский дух из этих мест. Британцами делались неоднократные и небезуспешные попытки колонизации и ассимиляции франкоязычных жителей города. Так, на протяжении девятнадцатого века город являлся главным центром приема британских иммигрантов, а английским языком пользовались до сорока процентов жителей тогдашнего Квебека. Постепенно, однако, по мере отплыва из города англоязычного населения и частичной ассимиляции ирландцев, английский язык пришел в упадок, а франкоязычное население сильно увеличилось и в настоящее время абсолютно доминирует.
Французский шарм вскружил мне голову, и я, зайдя в стилизованную лавку под названием «Три мушкетера», купил почти настоящую шпагу – правда, с затупленным острием. Я решил порадовать сынишку, который, как и большинство мальчишек, неравнодушен к колющим и режущим предметам. Так, со шпагой в руках, я бродил по старинным улицам, вызывая неуверенные улыбки прохожих. Нет, ну только представьте себе: бродить со шпагой по современному городу – какая романтика! Появляется чувство значимости и защищенности, а когда заходишь в магазины, продавцы поглядывают на тебя с опаской, но с нескрываемым уважением, поспешно запирая кассу на ключ.
В меховом магазине я, помахав шпагой, безошибочно отличил мех лисы от меха кролика, что позволило мне безнаказанно соврать, что я заядлый охотник, тем более, что французское словечко «1е chasseur» почему-то вертелось у меня на языке. Наивная продавщица, боязливо поглядывая на мою шпагу, поверила. Видимо, они решили, что с этой шпагой я и совершаю свои регулярные вылазки на охоту...
– Глобальное потепление не повредит вашему бизнесу? – внезапно даже для самого себя спросил я. Девушка улыбнулась.
– В этом медвежьем углу так холодно зимой, что наши шубки еще долго будут пользоваться спросом.
В Квебеке девушки обаятельны и не лишены чувства юмора, чего не скажешь о жителях других районов нашего сурового северного края.
В следующей лавке, уже в квартале ремесленников Пти Шамплен, я купил шапку, какие были у французских пилотов. К ней я прикупил и лётные очки... Шапка, в соответствии с местной модой, была сделана из меха барашка.
– Не иначе, сам мэтр Экзюпери сделал эту шапку из барашка Маленького Принца, – пошутил я с хозяйкой лавки.
– Что-то я не слышала такой версии этой сказки... – к моему удивлению, пробурчала она, сразу уловив суть моей иронии.
– А разве вы не знаете, что недавно был опубликован его новый роман «Маленький Принц-2»! – соврал я.
– Это вряд ли, – вздохнула лавочница, – бедный Антуан пропал вместе со своим самолетом еще в сороковые годы...
Я был польщен и приятно обрадован сообразительностью и чувством юмора местного торгового люда.
На улице, присев на скамейку, я сразу был обласкан вниманием прохожего лет пятидесяти пяти. Он подсел ко мне и быстро заговорил на местном, немного жестковатом диалекте. Лицо незнакомца напоминало черты Бельмондо. У него была обворожительная улыбка, неизменно обнажающая желтые зубы. У него был уютный прокуренный голос. Мне было весело и легко общаться с ним, хоть я и не понимал большую часть того, что он мне говорил. Мы лишены этой теплоты, исходящей от чужих людей. Жители Онтарио – холодные и сдержанные люди, а иммигранты – затырканы до предела и глядят волчатами исподлобья. Жители Квебека, едва заметив, что вы хоть как-то справляетесь с французским, относятся к вам так, словно вы были их соседями, по крайней мере последние десять лет, в то время как у нас в Онтарио соседи и после десяти лет совместного проживания бок о бок вряд ли помнят ваше имя.
– У меня четыре дочери... На мне прекратится линия моего рода, – наконец пожаловался он.
– Да, дочери – это проблема, – пробормотал я, но тут же добавил полюбившийся собственный рефрен: – Делать детей – это единственное, что действительно стоит делать в жизни!
– Само собой, – подтвердил прохожий, словно он и сам так считал, а потом вдруг добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Вот Эйнштейн был бы удивлен, если бы и его правда оказалась не совсем правильной... Доживем ли мы с вами до такого конфуза? Не знаю, как вам, а мне нравится, когда с треском проваливаются незыблемые научные теории. Это делает ученых менее заносчивыми хотя бы на время.
Курт Гёдель тоже был «голова», несмотря на то что страдал мучительной ипохондрией, которая и свела его в могилу. Он решил и вовсе изничтожить время, опять же умолчав, что как бы ни решались там, в сферах упрямо вращающихся галактик, неземные уравнения, нам то все одно по барабану... Только и знай – дни коротай да беспокойся, чтоб раньше времени на кладбище не попасть... Большинство современных физиков считают решение Гёделя верным лишь математически и не имеющим физического смысла, хотя как знать, может быть, мы все-таки живем во вселенной Гёделя и нам еще предстоит снова откушать наш вчерашний обед...
Кстати, время далеко не всегда было равномерным. Плиний Старший, безвременно погибший в Помпее, засыпаемой пеплом разбушевавшегося Везувия, в свое время писал, что час в древности был не 1/24 частью полных (астрономических) суток, как в настоящее время, a l/12 частью фактического времени от восхода до захода или же от захода до восхода Солнца. Продолжительность часа, следовательно, колебалась в зависимости от широты и времени года. В зависимости от времени года час составлял 3/4 или же 5/4 нашего часа. Днем часы отсчитывались от восхода Солнца, ночью – от наступления темноты.
Смешно говорить, но вся эта потусторонняя физика и древняя история к нашей обыденной жизни имеет мало отношения. Пожалуй, детские сказки о трудолюбивых гномах более реальны, чем научные фантазии гениальных ученых. Нам не суждено пронизывать пространство и время, нырять в черные дыры и телепатировать себя в другие измерения. Мы – неотъемлемые части макромира, и его законы не любят заигрывать с нормальной человеческой плотью. А все эти путешествия сквозь черные дыры не более серьезны, чем попытки спустить человека в жерло вулкана или послать в одних подтяжках в открытый космос. Этими экстравагантностями подобные сказки с научной подоплекой морочат нам голову со школьной скамьи и отвлекают от реальных проблем современного мира. Нужно заявить об этом без обиняков. Нужно вернуться к простой и непритязательной реальности. Да и так ли это плохо? Так ли унизительно жить простой и незамысловатой жизнью? Во всяком случае, так ли уж важно преодолевать пространство и время, когда наши виртуальные миры, услужливо открываемые для нас тривиальными компьютерами, вот-вот станут более реальными, чем сама пресловутая реальность?
Такие мысли посещали меня, когда я соизволил объявиться в самом непровинциальном городе канадской глубинки... Городу, которому суждено было стать колыбелью франкоязычной Америки, этой провинции, более французской по духу, чем сама Франция, но по странному стечению обстоятельств оставшейся навек во власти англичан. Сыны педантичного Альбиона предприняли все возможное, чтобы изгнать столь чуждый им французский дух из этих мест. Британцами делались неоднократные и небезуспешные попытки колонизации и ассимиляции франкоязычных жителей города. Так, на протяжении девятнадцатого века город являлся главным центром приема британских иммигрантов, а английским языком пользовались до сорока процентов жителей тогдашнего Квебека. Постепенно, однако, по мере отплыва из города англоязычного населения и частичной ассимиляции ирландцев, английский язык пришел в упадок, а франкоязычное население сильно увеличилось и в настоящее время абсолютно доминирует.
Французский шарм вскружил мне голову, и я, зайдя в стилизованную лавку под названием «Три мушкетера», купил почти настоящую шпагу – правда, с затупленным острием. Я решил порадовать сынишку, который, как и большинство мальчишек, неравнодушен к колющим и режущим предметам. Так, со шпагой в руках, я бродил по старинным улицам, вызывая неуверенные улыбки прохожих. Нет, ну только представьте себе: бродить со шпагой по современному городу – какая романтика! Появляется чувство значимости и защищенности, а когда заходишь в магазины, продавцы поглядывают на тебя с опаской, но с нескрываемым уважением, поспешно запирая кассу на ключ.
В меховом магазине я, помахав шпагой, безошибочно отличил мех лисы от меха кролика, что позволило мне безнаказанно соврать, что я заядлый охотник, тем более, что французское словечко «1е chasseur» почему-то вертелось у меня на языке. Наивная продавщица, боязливо поглядывая на мою шпагу, поверила. Видимо, они решили, что с этой шпагой я и совершаю свои регулярные вылазки на охоту...
– Глобальное потепление не повредит вашему бизнесу? – внезапно даже для самого себя спросил я. Девушка улыбнулась.
– В этом медвежьем углу так холодно зимой, что наши шубки еще долго будут пользоваться спросом.
В Квебеке девушки обаятельны и не лишены чувства юмора, чего не скажешь о жителях других районов нашего сурового северного края.
В следующей лавке, уже в квартале ремесленников Пти Шамплен, я купил шапку, какие были у французских пилотов. К ней я прикупил и лётные очки... Шапка, в соответствии с местной модой, была сделана из меха барашка.
– Не иначе, сам мэтр Экзюпери сделал эту шапку из барашка Маленького Принца, – пошутил я с хозяйкой лавки.
– Что-то я не слышала такой версии этой сказки... – к моему удивлению, пробурчала она, сразу уловив суть моей иронии.
– А разве вы не знаете, что недавно был опубликован его новый роман «Маленький Принц-2»! – соврал я.
– Это вряд ли, – вздохнула лавочница, – бедный Антуан пропал вместе со своим самолетом еще в сороковые годы...
Я был польщен и приятно обрадован сообразительностью и чувством юмора местного торгового люда.
На улице, присев на скамейку, я сразу был обласкан вниманием прохожего лет пятидесяти пяти. Он подсел ко мне и быстро заговорил на местном, немного жестковатом диалекте. Лицо незнакомца напоминало черты Бельмондо. У него была обворожительная улыбка, неизменно обнажающая желтые зубы. У него был уютный прокуренный голос. Мне было весело и легко общаться с ним, хоть я и не понимал большую часть того, что он мне говорил. Мы лишены этой теплоты, исходящей от чужих людей. Жители Онтарио – холодные и сдержанные люди, а иммигранты – затырканы до предела и глядят волчатами исподлобья. Жители Квебека, едва заметив, что вы хоть как-то справляетесь с французским, относятся к вам так, словно вы были их соседями, по крайней мере последние десять лет, в то время как у нас в Онтарио соседи и после десяти лет совместного проживания бок о бок вряд ли помнят ваше имя.
– У меня четыре дочери... На мне прекратится линия моего рода, – наконец пожаловался он.
– Да, дочери – это проблема, – пробормотал я, но тут же добавил полюбившийся собственный рефрен: – Делать детей – это единственное, что действительно стоит делать в жизни!
– Само собой, – подтвердил прохожий, словно он и сам так считал, а потом вдруг добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41