– Ты всегда что-нибудь скрывал от меня! – сказала я жалобно. Честно говоря, я растерялась: к такой новости я совершенно не была готова, я даже не знала, как теперь к этому отнестись.
– Скрывал! Да! Потому что, скажи я тебе правду, ты опять стала бы решать все за всех и по-своему. Ты всегда так делала! Это ты решила переехать из Питера в Москву – и мы переехали. Это ты диссидентствовала, а меня дразнили «декабристкой»! Это из-за тебя нам пришлось покинуть родину и… Да я уж не говорю обо всем остальном!
– Я не виновата, что на тебя ни в чем нельзя было положиться, что ты неумел принимать решения. А если я была такая плохая, то почему же ты не бросил меня?
Меня несло. Казалось бы, я уже давно покаялась в своем супружеском диктаторстве, сто раз пожалела о том, что держала Георгия за мальчишку и пыталась руководить им. А вот теперь встреча с ним и эта потрясающая новость застигли меня врасплох, и опять из меня полезло! Я и ненавидела себя, и не могла остановиться.
– Анна! Я любил тебя до самой смерти и после смерти, ты же знаешь!
– Я знаю только то, что я ничего не знала о твоем сыне.
– Зато я знал, как ты страдала от того, что у нас не могло быть детей. Мы ведь у врачей не проверялись, и я не хотел, чтобы ты знала, что не я в этом виноват, а ты. У меня– то уже давно был сын.
– А кто его мать? За что ты любил ее?
– Я не любил ее. Это была случайная связь. Киноэкспедиция в провинцию, деревенская девчонка, обалдевшая от одного только знакомства с тем, как делается «всамделишное кино». Ну, ты знаешь, как это бывает у киношников… Ну и… А девочка-то была дочерью сельского священника, и она, слава Богу, не захотела избавиться от ребенка. Я не смог ее уговорить. В результате – сын Александр.
– Сколько же ему лет?
– Двенадцать.
– Боже мой! И все эти годы ты держал с ними связь и обманывал меня?
– Да. Прости меня, если можешь.
– Так выходит, не было твоих бесконечных романов, за которые ты просил прощения, а я – прощала?
– Не было. Прости меня.
– Зачем же ты так долго меня обманывал, Георгий? Почему ты просто не рассказал мне все как есть? Я бы поняла и отпусти ла тебя.
– Вот этого-то я не хотел и боялся. Я ж тебя знаю! Ты бы меня непременно отправила к сыну.
– Пожалуй, да… Ребенок ни в чем не виноват.
– Да это ясно! Я ведь усыновил его.
– Легче от этого стало мальчику? Заимел заграничного папочку-туриста.
– Всегда ты так! Скажи лучше, прощаешь ты меня или нет?
– Так чего же тут прощать? Ты все-таки оказался лучше, чем я думала. Бог простит!
– Может, и простит. Но если ты не про стила, то и на Его прощение нечего надеяться: я ведь не Бога обманывал почти тринадцать лет, а тебя.
– Да, история…
– Еще не вся, Аннушка. Я ведь тогда летел на похороны Татьяны. Она умерла, и мой сын остался в деревне с больной бабушкой, вдовой попадьей. Я хотел о них позаботиться, но вот погиб и ничего не успел. Не представляю, как они там теперь…
Я молчала, потому что мне было нечего сказать.
– Анна, ты помнишь, мы заключили страховки друг на друга?
– Да, что-то такое было. Но какое это имеет теперь значение?
– А такое, что я и с этим тебя обманул. Я потом переделал страховку на Сашу.
– Ну и правильно сделал.
– Помнишь, на полках в моей комнате стояла «История кино» Салуля? Вот в ней, во втором томе я хранил метрику Саши, его фотографии и мою страховку.
– Сейчас побегу искать! А где теперь Татьяна?
– В Раю, конечно. Она ведь всю жизнь, до самой смерти отмаливала наш общий грех. Она себя и перед тобой чувствовала виноватой, за тебя всегда молилась, чтобы ты пришла к вере. Она была очень хорошая, тихая такая, безответная.
– Ты ее видел после смерти?
– Где я мог ее видеть? Не ревнуй, пожалуйста, хоть сейчас!
– А ты что, совсем не был в Раю?
– Не все такие счастливые, как ты, не всем повезло иметь дедушку среди святых.
Я-то умер, как обухом по голове. Один миг – и я очнулся, окруженный бесами. Это было жутко, я ведь никогда не думал о смерти и совершенно не был к ней готов.
– Да уж, могу себе представить! Как же ты перебрался через мытарства?
– Не спрашивай! Я так и не прошел их до конца, и бесы сбросили меня в ад.
– Подожди-ка… А откуда ты знаешь, что у меня есть дедушка святой?
– Сама рассказывала.
– Когда? Чего ты мелешь?
– Когда, когда… Совсем недавно, когда мы сидели на балконе нашей виллы, пили вино и ты мне рассказывала о своих райских каникулах…
– Что-о?!
– А вот то-о! Еще надо посмотреть, кто кому изменял: «Лопоухенький! Лопоухенький!»
– Как тебе не стыдно! К мальчишке ревновать! А откуда ты, собственно, о нем знаешь?
– Анна! Ты что, совсем меня не узнаешь? А уши?
Господи! Да как же… Я обалдело уставилась в лицо своего мужа. Потом с визгом бросилась ему на шею:
– Лопоухенький! Чудище мое ненаглядное!..
Когда я отплакалась и отсмеялась, Георгий Лопоухий спросил:
– Хочешь посмотреть мою работу?
– Конечно!
– Видишь вон там, над входом в церковь, незаконченный орнамент? Это моя работа! Ну, не только моя, конечно… Я пока еще только прямые полоски и зигзаги высекать научился. Видишь, во-он там!
Я не смогла различить в сложном орнаменте Жоркины зигзаги, но очень за него порадовалась.
– Замечательный орнамент! Это так здорово, что ты трудишься для церкви. А где ты живешь? У тебя тут есть какой-нибудь свой уголок?
– Келья, как у всех. Идем, я тебе покажу!
Мы вышли из церкви в широкий коридор, откуда Георгий провел меня в один из боковых ходов. Этот более узкий коридор был с обеих сторон испещрен неглубокими низкими пещерками. Они не имели дверей и даже ничем не были завешены. В некоторых было темно, в других горели свечи. Проходя, мы видели сестер и братьев, молившихся или просто сидевших в раздумье на каменных скамьях.
– А вот и моя келья, – сказал мой муж, подводя меня к одной из последних келий.
Пещерка, скорее даже просто углубление в каменной стене. В маленькой нише горит тонкая свеча. В противоположной стене высечена скамья, над ней копотью нарисован большой православный крест. Откуда-то доносится хоровое пение:
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
Пели мужские и женские голоса, пели тихо и очень печально.
Значит, вот это будет теперь наш последний дом? Ну что ж, мне он нравится больше, чем все наши с Георгием Лопоухим дома.
Здесь можно молиться, здесь есть церковь.
Может, и Хранитель будет иногда прилетать…
– Мой Ангел ждет меня. Давай пойдем к нему!
– Тебе здесь не нравится?
– Нравится, хотя и непривычно. Но здесь нам жить и жить, я успею еще привык нуть, а вот с Ангелом моим я не знаю, когда теперь увижусь.
– Он что, ничего тебе не сказал?
– О чем?
– Тогда я тоже ничего не скажу. Что ж, идем к твоему Ангелу-Хранителю.
Мы вышли из пещеры. Ангел сидел на парапете, свесив ноги над бездной, и ждал меня.
– Простились? – спросил он.
Я похолодела.
– Твой муж что, ничего тебе не сказал? – Я помотала головой.
– Анна! Ты возвращаешься на Землю. В свое тело, в свою жизнь. – Я молчала.
– Ты не рада?
– Не знаю. Это Господь так решил?
– Да. Поскольку твое тело там, в больнице на Земле, продолжает оставаться живым, твой Дед умолил Господа дать тебе возможность вернуться и дожить до естественной кончины. Он просил передать тебе, что это должна быть другая жизнь. Ты теперь зна ешь, какая.
Я кивнула.
– Что же ты молчишь, Анна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44