Женщина! Мадонна!»
Понимаешь? Замечательный текст! Редактору остается лишь сделать сноску по термину «фаллос» и пояснить, что он в контексте автора идентичен пенису, хрену или члену.
– Мяу, – сказал Ыдыка Бе. – Лучше быть просто котом и ловить мышей, чем писать такую муру. Странная у вас планета, не зря ее включили в список запрещенных. Лучше бы я в больнице лежал.
16. Шабаш в мэрии Москвы
Нет ничего досаднее, чем видеть, как удачно сказанное слово умирает в ухе дурака, которому ты его сказал.
Ш. Монтескье
Мефис объявил общий сбор. Для проведения собрания он абонировал актовый зал мэрии. Особым условием для всех приглашенных было ношение специального головного убора.
Зюгатофель явился в солдатской шапке с пришитым к ней согласно нечистому уставу козырьком, а Жиритофель, поддерживая примитив оригинальности, нахлобучил на свою бедовую головку настоящий аэродром с гигантским козырьком. Короче, каждый выбрал кепку согласно своему характеру.
Мефис был с непокрытой головой, что для кота, в общем-то, естественно.
Собрание открыл сам законодатель кепочной моды.
– За аренду помещения, – сказал он важно, – вы заплатили солидную сумму. Деньги эти, естественно, пойдут на благоустройство Москвы. Мы планируем открыть вертолетное сообщение между Митино и Свиблово. Причем, вертолеты будут грузовые, со специальными ячейками для перевозки мешков с вещами. И каждый вертолет распишет водоэмульсионными красками самый знаменитый художник и скульптор, которого я знаю.
– Тебя, пижон, из-за трибуны не видно, – подал голос Жиритофель. – Нам не вертолеты нужны, а реактивные бомбардировщики. Чтоб разбомбить все барахолки и скульптуру твоего нерусского художника от слова худо. Сколько вы с ним денег казенных в свой карман положили за эту скульптуру, а? Думаешь, мы не знаем!
– Это хорошо, что меня не видно, – не растерялся докладчик. – Зато из графина меня никто облить не сможет. И нужны нам не бомбардировщики, а сверхзвуковой истребитель, чтоб таких умников отправить куда подальше. Вместе с сапогами. Свои нетрудовые доходы посчитай лучше, чем мои.
– Нам нужны не самолеты, а корабли, – встрял Зюгатофель. Шапка налезала ему на уши, он в ней потел. – Следует проложить водный канал между Митино и Свиблово, такой проект гораздо дешевле авиационного. Мы обязаны беречь народные деньги. А художники тот пусть плакаты коммунистические пишет. По государственным расценкам.
Выкатился розовобоким шариком очередной думак. В зале густо запахло прокисшими яблоками.
– При чем тут Митино или Свиблово? – вопросил он. – Разве нет более важных вопросов. Мы, собственно, для чего сюда посланы? Чтоб простых людей с панталыку сбивать, заставлять их жить неуверенно, непредсказуемо. Мы тут не на заседании, где нас раскусить человеки могут, мы в своем кругу. И хорош нести чушь про народные деньги. Тем более, что у народа никогда денег не было и быть не может, а те бумажки, которыми мы их в повиновении держим, не дороже фантиков от конфет. Ты, Зюгатофель, представляешь консервативную линию нашего отродья, но это не значит, что твоя устаревшая лапша должна висеть на наших ушах. А ты, Жиритофель, характеризуешь психов вовсе не для того, чтоб портить нервы собственным собратьям. Когда тебя выдвигали, считалось, что человечество, подвергнутое руководству подобным убожеством, само к себе теряет уважение. Оказалось, что этого уважения и не было вовсе, так что твоя должность, не побоюсь сказать – синекура, не нужная. И, как правильно сказал наш консерватор, мы не имеем права зря расходовать нечистые силы.
– Ты что же это говоришь, рожа яблочная, – возник Жиритофель. – Моя должность однозначно нужна, мои сторонники заявление в партию кровью подписывают.
– Фу, – не сдался яблочный изверг, – кровью, скажешь только! Мочой старого осла они подписываются. Такие же, как ты придурки. Я на месте шефа давно бы тебе запретил на поверхности земной показываться, чтоб дело наше не компрометировать.
– А ты… А ты… – не мог найти слов оппонент.
Он надул свое дряблое тело и окончательно потерял сходство с человеком. Теперь он был тем, кем и являлся в самом деле, – дурнопахнущим, плохообученным нечистым из низшей касты, введенным в передовой отряд вредителей только по прихоти какого-то стратега, посчитавшего, будто паршивая овца быстро испортит все стадо. Яблочный изверг тоже принял позу атаки. Он выгодно отличался от Жиритофеля, хотя годы, проведенные в человеческом облике, успели нанести некоторый ущерб его фигуре. Собравшиеся радостно загалдели, будто настал час пиршества. Драки между собратьями сопровождали отрицательными флюидами и всегда вызывали у нечистых эйфорию.
Лишь в дальнем углу зала двое не приняли участие в общей трапезе. Это были несчастный, заблудившийся в страницах этой книге Штиллер, и охранник с устрашающими рогами. Охранник обнаружил постороннего и требовал пропуск, а Евгений Иудеевич лишь попукивал.
В это время по залу пронесся знойный смерч, всегда предшествующий появлению того, чье имя лучше не произносить без нужды.
Он прошел по проходу между стульями, гордо отклячив черную, пушистую задницу и плотно постукивая выпущенными из лап когтями. Взошел (именно – взошел!) на подиум, резко увеличился до размеров карликового бегемота, присел на краешек хрустнувшего стола и приказал:
– Песню.
Так как гимны нечистых братьев постоянно сменялись, то никто не знал что именно петь. Ошибившемуся грозило долгое заключение в статис поле, где нет течения времени.
Бесшабашный детинушка Жиритофель тряхнул глупой головушкой и запел. Он был бесстрашен, как порой бывают бесстрашны невинные дети или законченные дебилы.
– Димедрольное похмелье, – запел он, димедрольное вино…
– Очень странное веселье мне судьбою суждено, – подхватили бесы.
Очень странные виденья, очень сонная судьба,
Постоянные сомненья и схождение с ума.
Ни одеться, ни покушать, никого не обольстить,
Самого себя послушать, самого себя любить,
Сам собою восторгаться и себя же уважать,
И с самим собой встречаться и себя потом ругать.
На себя таить обиду, от себя ее скрывать,
Не подать себе же виду, что ругал себя опять.
Сам собою обесчещен, сам собою и прощен,
Если был с собою честен, то собой и награжден.
Две таблетки димедрола – то ли сон, а то ли явь
– Захрипела радиола, заиграл ноктюрн рояль.
Вышли девушки навстречу – пять красавиц, как одна,
Обнаженные их плечи, а глаза – хмельней вина.
Я под музыку рояля фее руку протяну:
«Как зовут тебя? Ты – Майя? Майя, я иду ко дну!»
Затихает радиола, успокоился рояль,
Сон без имени и пола увлекает меня вдаль.
Там, вдали, мелькает чудо, там отрава чьих-то глаз,
И во сне теперь я буду вас счастливей в много раз.
Только теперь вступил сам Мефис. Он пел шаляпинским басом, от которого когда-то лопались пивные кружки:
Димедрольное похмелье поутру меня возьмет,
Сон мечты приятней хмеля… В жизни все наоборот.
В жизни все грубей и проще, в жизни все оценено:
Есть цена прекрасной рощи, есть расценка на вино,
Цены есть и на красавиц, на красавиц и на фей…
Стоит дорого мерзавец, чуть дороже – прохиндей.
Есть цена на президента, есть цена на палача,
За валюту резидента покупаем сгоряча.
Покупается отрава, покупается любовь,
И дешевая забава, и пылающая кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Понимаешь? Замечательный текст! Редактору остается лишь сделать сноску по термину «фаллос» и пояснить, что он в контексте автора идентичен пенису, хрену или члену.
– Мяу, – сказал Ыдыка Бе. – Лучше быть просто котом и ловить мышей, чем писать такую муру. Странная у вас планета, не зря ее включили в список запрещенных. Лучше бы я в больнице лежал.
16. Шабаш в мэрии Москвы
Нет ничего досаднее, чем видеть, как удачно сказанное слово умирает в ухе дурака, которому ты его сказал.
Ш. Монтескье
Мефис объявил общий сбор. Для проведения собрания он абонировал актовый зал мэрии. Особым условием для всех приглашенных было ношение специального головного убора.
Зюгатофель явился в солдатской шапке с пришитым к ней согласно нечистому уставу козырьком, а Жиритофель, поддерживая примитив оригинальности, нахлобучил на свою бедовую головку настоящий аэродром с гигантским козырьком. Короче, каждый выбрал кепку согласно своему характеру.
Мефис был с непокрытой головой, что для кота, в общем-то, естественно.
Собрание открыл сам законодатель кепочной моды.
– За аренду помещения, – сказал он важно, – вы заплатили солидную сумму. Деньги эти, естественно, пойдут на благоустройство Москвы. Мы планируем открыть вертолетное сообщение между Митино и Свиблово. Причем, вертолеты будут грузовые, со специальными ячейками для перевозки мешков с вещами. И каждый вертолет распишет водоэмульсионными красками самый знаменитый художник и скульптор, которого я знаю.
– Тебя, пижон, из-за трибуны не видно, – подал голос Жиритофель. – Нам не вертолеты нужны, а реактивные бомбардировщики. Чтоб разбомбить все барахолки и скульптуру твоего нерусского художника от слова худо. Сколько вы с ним денег казенных в свой карман положили за эту скульптуру, а? Думаешь, мы не знаем!
– Это хорошо, что меня не видно, – не растерялся докладчик. – Зато из графина меня никто облить не сможет. И нужны нам не бомбардировщики, а сверхзвуковой истребитель, чтоб таких умников отправить куда подальше. Вместе с сапогами. Свои нетрудовые доходы посчитай лучше, чем мои.
– Нам нужны не самолеты, а корабли, – встрял Зюгатофель. Шапка налезала ему на уши, он в ней потел. – Следует проложить водный канал между Митино и Свиблово, такой проект гораздо дешевле авиационного. Мы обязаны беречь народные деньги. А художники тот пусть плакаты коммунистические пишет. По государственным расценкам.
Выкатился розовобоким шариком очередной думак. В зале густо запахло прокисшими яблоками.
– При чем тут Митино или Свиблово? – вопросил он. – Разве нет более важных вопросов. Мы, собственно, для чего сюда посланы? Чтоб простых людей с панталыку сбивать, заставлять их жить неуверенно, непредсказуемо. Мы тут не на заседании, где нас раскусить человеки могут, мы в своем кругу. И хорош нести чушь про народные деньги. Тем более, что у народа никогда денег не было и быть не может, а те бумажки, которыми мы их в повиновении держим, не дороже фантиков от конфет. Ты, Зюгатофель, представляешь консервативную линию нашего отродья, но это не значит, что твоя устаревшая лапша должна висеть на наших ушах. А ты, Жиритофель, характеризуешь психов вовсе не для того, чтоб портить нервы собственным собратьям. Когда тебя выдвигали, считалось, что человечество, подвергнутое руководству подобным убожеством, само к себе теряет уважение. Оказалось, что этого уважения и не было вовсе, так что твоя должность, не побоюсь сказать – синекура, не нужная. И, как правильно сказал наш консерватор, мы не имеем права зря расходовать нечистые силы.
– Ты что же это говоришь, рожа яблочная, – возник Жиритофель. – Моя должность однозначно нужна, мои сторонники заявление в партию кровью подписывают.
– Фу, – не сдался яблочный изверг, – кровью, скажешь только! Мочой старого осла они подписываются. Такие же, как ты придурки. Я на месте шефа давно бы тебе запретил на поверхности земной показываться, чтоб дело наше не компрометировать.
– А ты… А ты… – не мог найти слов оппонент.
Он надул свое дряблое тело и окончательно потерял сходство с человеком. Теперь он был тем, кем и являлся в самом деле, – дурнопахнущим, плохообученным нечистым из низшей касты, введенным в передовой отряд вредителей только по прихоти какого-то стратега, посчитавшего, будто паршивая овца быстро испортит все стадо. Яблочный изверг тоже принял позу атаки. Он выгодно отличался от Жиритофеля, хотя годы, проведенные в человеческом облике, успели нанести некоторый ущерб его фигуре. Собравшиеся радостно загалдели, будто настал час пиршества. Драки между собратьями сопровождали отрицательными флюидами и всегда вызывали у нечистых эйфорию.
Лишь в дальнем углу зала двое не приняли участие в общей трапезе. Это были несчастный, заблудившийся в страницах этой книге Штиллер, и охранник с устрашающими рогами. Охранник обнаружил постороннего и требовал пропуск, а Евгений Иудеевич лишь попукивал.
В это время по залу пронесся знойный смерч, всегда предшествующий появлению того, чье имя лучше не произносить без нужды.
Он прошел по проходу между стульями, гордо отклячив черную, пушистую задницу и плотно постукивая выпущенными из лап когтями. Взошел (именно – взошел!) на подиум, резко увеличился до размеров карликового бегемота, присел на краешек хрустнувшего стола и приказал:
– Песню.
Так как гимны нечистых братьев постоянно сменялись, то никто не знал что именно петь. Ошибившемуся грозило долгое заключение в статис поле, где нет течения времени.
Бесшабашный детинушка Жиритофель тряхнул глупой головушкой и запел. Он был бесстрашен, как порой бывают бесстрашны невинные дети или законченные дебилы.
– Димедрольное похмелье, – запел он, димедрольное вино…
– Очень странное веселье мне судьбою суждено, – подхватили бесы.
Очень странные виденья, очень сонная судьба,
Постоянные сомненья и схождение с ума.
Ни одеться, ни покушать, никого не обольстить,
Самого себя послушать, самого себя любить,
Сам собою восторгаться и себя же уважать,
И с самим собой встречаться и себя потом ругать.
На себя таить обиду, от себя ее скрывать,
Не подать себе же виду, что ругал себя опять.
Сам собою обесчещен, сам собою и прощен,
Если был с собою честен, то собой и награжден.
Две таблетки димедрола – то ли сон, а то ли явь
– Захрипела радиола, заиграл ноктюрн рояль.
Вышли девушки навстречу – пять красавиц, как одна,
Обнаженные их плечи, а глаза – хмельней вина.
Я под музыку рояля фее руку протяну:
«Как зовут тебя? Ты – Майя? Майя, я иду ко дну!»
Затихает радиола, успокоился рояль,
Сон без имени и пола увлекает меня вдаль.
Там, вдали, мелькает чудо, там отрава чьих-то глаз,
И во сне теперь я буду вас счастливей в много раз.
Только теперь вступил сам Мефис. Он пел шаляпинским басом, от которого когда-то лопались пивные кружки:
Димедрольное похмелье поутру меня возьмет,
Сон мечты приятней хмеля… В жизни все наоборот.
В жизни все грубей и проще, в жизни все оценено:
Есть цена прекрасной рощи, есть расценка на вино,
Цены есть и на красавиц, на красавиц и на фей…
Стоит дорого мерзавец, чуть дороже – прохиндей.
Есть цена на президента, есть цена на палача,
За валюту резидента покупаем сгоряча.
Покупается отрава, покупается любовь,
И дешевая забава, и пылающая кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74