— Там внизу — еще веревка, — указал я на ноги. Она разрезала путы и на лодыжках, ощупав брючину. Было слишком холодно, чтобы брюки могли высохнуть, — Ты что, купался? — спросила она. Голос ее дрогнул. Послышались шаги, и за спиной Джоан возникла мужская фигура.
— Ну как, мисс, порядок? — раздался простонародный говорок.
— Да, спасибо. Не могли бы вы помочь моему кузену добраться до машины?
Он остановился на пороге будки и, посмотрев на меня, не удержался:
— Господи!
— Да уж! — отозвался я.
Это был крупный, крепкий мужчина лет пятидесяти, с лицом обветренным, как у моряка, и с таким выражением, будто он уже успел повидать все на свете и во всем разочароваться.
— Здорово вас отделали.
— Лучше некуда. Он усмехнулся.
— Ну пошли. Нет смысла тут торчать.
Я неуклюже поднялся и повис на Джоан, обхватив ее за шею. А оказавшись в таком положении, решил, что грех им не воспользоваться, — поцеловал ее.
— А вы будто сказали, что он кузен!
— Кузен и есть, — решительно отрезала Джоан, Даже слишком решительно.
Водитель распахнул дверцу.
— Его, видать, к врачу надо везти?
— Нет, нет. Никаких врачей!
— Но тебе нужен врач, — отозвалась и Джоан.
— Ни за что!
— У вас же руки отморожены.
— Нет, просто я замерз.
— А что с вашей спиной?! — обнаружил таксист прилипшие к коже клочки рубашки.
— Я падал... На гравий.
— Ловко. — Он не поверил.
— Но спина, к тому же, вся в грязи, — ужаснулась Джоан.
— Ты ее вымоешь. Дома.
— Без врача вам не обойтись, — повторял водитель.
— Мне нужен только аспирин и постель.
— Ну, ты, наверное, знаешь, что делаешь, — заметила Джоан.
— А где свитер?
— В машине... И еще кое-что. Ты сможешь переодеться. И чем быстрее ты попадешь в горячую ванну, тем лучше.
— Только не согревайте руки слишком быстро, а то пальцы отвалятся.
Вот утешитель нашелся! И, пожалуй, не слишком-то надежный малый.
Мы двинулись к машине. Обычное черное лондонское такси. И какими чарами Джоан удалось заставить этого типа поехать за город среди ночи! И еще меня интересовало: включен ли счетчик? Включен.
— Садись скорее, здесь хоть ветра нет.
Я повиновался. Из чемодана она достала свой свитер и теплую куртку на молнии — явно мужскую. И снова извлекла на сумочки ножницы. Несколько быстрых разрезов — и остатки моей рубашки на сиденье. Двумя длинными полосами она перевязала мне запястья. Таксист наблюдал внимательно, потом высказался:
— Нет, это дело для полиции! Я покачал головой.
— Обычная драка.
Он показал мне крюки, притащенные из телефонной будки:
— А это как назвать? Я отвел глаза.
— Выкиньте их в канаву!
— Ничего, пригодятся для полицейских! У меня уже не было сил повторять.
— Я же сказал, никакой полиции...
На его разочарованной физиономии появилось выражение — мол, видали мы и таких. Он пожал плечами, исчез во мраке и вернулся уже без крюков.
— Они в канаве за будкой. Это если вы передумаете.
— Ладно, спасибо.
Джоан кончила бинтовать, помогла мне одеться и застегнула молнию. Пару меховых варежек удалось натянуть без особой боли. А уже после этого Джоан достала термос с горячим бульоном.
Она поднесла чашку к моим губам, и я посмотрел в ее черные глаза. Я любил Джоан. Да и как можно не любить девушку, которая глубокой ночью позаботилась о горячем бульоне.
Таксист тоже хлебнул бульона. Потопав ногами, заметил, что становится холодновато, и повез нас в Лондон.
— Кто это сделал? — спросила Джоан.
— Потом скажу.
Она не настаивала. Вытащила из чемодана отделанные мехом домашние туфли, толстые носки и свои эластичные брюки.
— Обойдусь носками, брюки мне не снять, — отказался я, и сам услышал, какая усталость звучала в моем голосе.
Джон не стала спорить. В тряской машине она опустилась на колени, сняла с меня мокрые носки и туфли и надела сухие.
— Ноги у тебя ледяные.
— Я их совсем не чувствую.
Туфли были велики мне и уж тем более велики для Джоан.
— Это его туфли? — спросил я.
— Да.
— И куртка?
— Я ее купила ему на Рождество. Вот, значит, как. Не самая подходящая минута, чтобы это услышать.
Помолчав и как бы решившись на что-то, она сказала:
— Но я ее не отдала ему.
— Почему?
— Она не вполне соответствует его респектабельной жизни. Вместо нее я подарила золотую булавку для галстука.
— Подходяще.
— Прощальный подарок, — сообщила она спокойно. Я-то знал, что все это далось ей нелегко.
— Ты что, из железа сделан, Роб?
— Было железо, да проржавело малость.
— Прости, что мы так долго. Понимаешь, еле нашли.
— Главное, что ты приехала.
В тряской машине руки и плечи ныли без передышки, а когда я пытался усесться поглубже, — протестовала ободранная спина. В конце концов я закончил путешествие, сидя на полу и положив голову и руки на колени Джоан.
Я, конечно, привык к ударам. Ведь в моей профессии физические травмы — фактор неизбежный, Особенно в первый год, когда скакал на самых плохих лошадях, все части моего тела были сплошь в синяках. Случались и переломы, и вывихи. Но это ни в малейшей степени не влияло на мой оптимизм: все идет, как надо. Я был уверен, что не разобьюсь. Уж такое у нас, жокеев, упругое строение организма, что можно трахнуться и снова быть готовым к работе. Если и не на следующий день, то во всяком случае куда быстрее, чем предполагают медики.
У меня даже свой метод выработался, как справляться с этими травмами: надо не обращать на них внимания и стараться сосредоточиться на чем-то другом. Но в тот зловещий вечер этот метод не слишком-то помогал. Например, когда я уже в теплой комнате Джоан наблюдал, как мои пальцы из желтых становились черными, будто древесный уголь, а потом раскалялись докрасна, Джоан включила два мощных обогревателя и потребовала, чтобы я сразу же сменил брюки и трусы. Было как-то неловко позволить ей раздевать меня. Но она сделала это как нечто вполне обычное. Похоже на возвращение в детство, когда нас купали в одной ванне.
В бутылочке оставалось всего три раскрошившихся таблетки аспирина. Я проглотил все сразу. Потом Джоан сварила кофе и держала чашку, чтобы я мог пить. В кофе было полно коньяку.
— Согреет, — коротко заметила она. — Слава богу, ты наконец перестал дрожать, Вот тут-то мне и стало покалывать пальцы. Покалывание превратилось в жжение. А потом начало казаться, будто пальцы зажали в тиски и закручивают все крепче и крепче. Вот-вот пальцы не выдержат давления и отвалятся.
Джоан отерла пот у меня со лба.
— Ну, все в порядке?
— Угу...
Она кивнула, подарила мне ослепительную улыбку, с детства заставлявшую вздрагивать мое сердце, и принялась пить кофе.
Боль была ужасной. И продолжалась слишком долго... Я опустил голову. А когда поднял, она глядела на меня, и ее глаза были полны слез, — Прошло?
— Более или менее.
Мы оба взглянули мне на руки, которые горели огнем.
— А ноги?
— В порядке.
— Надо промыть ссадины у тебя на спине.
— Нет, утром. Я слишком устал...
Она не спорила, Разрешила лечь в свою постель одетому. В ее черных брюках и голубом свитере я выглядел, как второсортный балетный танцор с похмелья В подушке была вмятина от ее головы. С чувством удовольствия я положил на нее свою голову. Джоан заметила мою улыбку и поняла ее правильно.
— Ты в первый раз в моей постели. Но и в последний!
— Имей жалость, Джоан!
Она уселась на краешек тахты и лукаво взглянула на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47