Обсудив выбор, остается обсудить методику. Олдос Хаксли назвал психоделическое переживание “беспричинной милостью”. Под этим он подразумевал, что сам по себе психоделический опыт не является ни необходимым, ни достаточным для личного спасения. Он может и не оставить никаких следов. Могут существовать все условия для успеха, и тем не менее их не удается согласовать. Однако невозможно потерпеть неудачу, если все условия для успеха налицо, и попытки совершаются снова и снова, – быть может, тут работает какой-то фактор времени?
Хорошая методика очевидна: сесть, умолкнуть и сосредоточиться. В этом суть хорошей методики. Путешествия эти следует предпринимать на пустой желудок, в безмолвной темноте и в ситуации комфортной, знакомой и безопасной. “Установка” и “обстановка” – термины, введенные Тимоти Лири и Ральфом Мецнером в 60-е годы, остались отличными основными контрольными пунктами. /Timothy Leary and Ralph Metzner. The Psychedelic Experience: A Manual Based on the Tibetan Book of the Dead (New Hyde Park. N. Y.: University Books. 1964)/ Установка имеет отношение к интериоризированным чувствам, надеждам, страхам и ожиданиям психонавта. Обстановка – к внешней ситуации, в которой будет иметь место внутреннее путешествие, – уровню шума, свету и степени знакомства для путешествующего. И установка, и обстановка должны быть наиболее благоприятны и вызывать чувства безопасности и доверия. Внешние стимулы должны быть строго ограничены – телефоны отключены, шумящие предметы приглушены. Изучайте темноту с закрытыми глазами с ожиданием что-то увидеть. Это восприятие – не просто эйдетическая галлюцинация (которая возникает при нажатии на закрытые веки), хотя оно и начинается подобно ей. Уютная, тихая темнота – предпочтительная атмосфера для шамана, чтоб отправиться в “полет единичного к Единому”, как назвал это мистик-неоплатоник Плотин.
При попытке со всей точностью передать людям, что это за переживание, возникают большие концептуальные и языковые трудности. У большинства из читающих мои слова в какой-то момент их жизни было нечто, что они описали бы как “опыт переживания под действием психоактивного вещества”. Но известно ли вам, что ваше переживание непременно будет уникальным и отличным от переживания любого другого? Переживания эти простираются от простого покалывания в ногах до пребывания в титанических и чужеродных сферах, где “сбивается” ум и отнимается язык. И ощущается присутствие совершенно невыразимого, “совершенно Иного”. Воспоминания исчезают, дробясь и распадаясь, будто вчерашний снег. Опаловое сияние предвосхищает неон, и язык самопорождается, преувеличение становится невозможным. И здесь важно обсуждать эти моменты.

КАК ЭТО ОЩУЩАЕТСЯ?
Какой же была атмосфера этого утраченного мира Эдемского? Что это за чувство, отсутствие которого забросило нас в историю? Начало действия индольного галлюциногена характеризуется в первую очередь активацией соматики, некоторых ощущений в теле. Индолы – не наркотические средства, а стимуляторы центральной нервной системы. Знакомое ощущение “борьбы или полета” является часто характерным для первой волны соматических ощущений, связанных с галлюциногеном. Следует дисциплинировать задний мозг и просто переждать эту суматоху в животном теле.
Активное при приеме через рот соединение типа псилоцибина становится вполне ощутимым во всех своих действиях где-то часа через полтора; соединение, которое курят – типа ДМТ, – становится активным менее чем через минуту. Каким бы путем ни вводили индольные галлюциногены, полное развертывание их действия поистине впечатляюще. Причудливые идеи, нередко весьма забавные, прелюбопытные интуиции, причем некоторые почти богоподобны по глубине своей, осколки воспоминаний и неоформленные галлюцинации – все это заявляет свои права на внимание к ним. В состоянии галлюциногенного опьянения творческая способность не является чем-то, что можно выразить; это нечто такое, что можно наблюдать.
Существование этого измерения опознаваемого смысла, который кажется никак не связанным с личным прошлым или личными устремлениями, как бы убеждает, что мы сталкиваемся лицом к лицу либо с неким мыслящим Иным, либо с глубокими структурами психики, внезапно сделавшимися зримыми. А может быть, с тем и другим. Глубина этого состояния и его потенциал для положительной обратной связи в процессе реорганизации личности давным-давно сделали психоделики незаменимым инструментом психотерапии. Кроме того, сны, равно как и свободные ассоциации и гипнотическая регрессия, привлекли серьезное внимание теоретиков психического процесса, но они – всего лишь щелочки в скрытый мир психодинамики по сравнению с тем необъятным видением, которое обеспечивают психоделики.

ОТВЕТ УЖЕ ЕСТЬ
Ситуация, с которой нам сейчас приходится иметь дело, состоит не в поиске ответа, а в том, что ответ уже есть. Ответ уже найден. Получилось так, что он лежит как бы по ту сторону забора социальной терпимости и законности. Нас, таким образом, вынуждают на какой-то странный маскарад. Профессионалы знают, что психоделики – самый мощный из всех, какие только можно себе представить, инструмент для изучения ума. И, тем не менее, эти люди нередко относятся к профессуре, и им надлежит традиционно игнорировать тот факт, что ответ уже в наших руках. Наша ситуация мало чем отличается от ситуации XVI века, когда был изобретен телескоп и это поколебало утвержденную парадигму небес. Шестидесятые годы показали, что мы недостаточно разумны, чтобы взять психоделические инструменты в свои руки без определенных социальных и интеллектуальных изменений. Изменения эти следует произвести, начиная с каждого из нас.
Природа, во всем своем эволюционном и морфогенетическом изобилии, предлагает нам совершенно неотразимую модель для следования шаманскому делу ресакрализации и самоизменения, которое нам предстоит. Моделью образа тотемного животного для будущего человека является осьминог. Дело в том, что головоногие моллюски и осьминоги, хотя они и кажутся тварями весьма скромными, усовершенствовали специфическую форму коммуникации, являющуюся и психоделической, и телепатической, – вдохновляющую модель для коммуникаций человека будущего.

РАССМОТРИМ ОСЬМИНОГОВ
Осьминог не общается с помощью слабых звуков ртом, хотя вода и является хорошей средой для акустической сигнализации. Осьминог, скорее, становится сам своим лингвистическим смыслом. У осьминогов огромный репертуар изменений цвета, всяческих пятнышек, окрашивании и полосок, движущихся по их поверхности. Этот репертуар в соединении с мягкотелой физикой данного существа позволяет ему скрывать и раскрывать свое лингвистическое намерение, свой языковый смысл просто быстрым свертыванием и развертыванием меняющихся частей тела. Ум и тело осьминога – одно, а, следовательно, равно видны; осьминог носит язык свой, будто вторую кожу. Осьминоги едва ли могут не общаться. Использование ими чернильных выбросов для укрывания, вероятно, указывает на то, что это для них единственно возможный способ иметь что-то вроде собственной, частной мысли. Чернильное облачко может быть своего рода корректирующим флюидом для речистого осьминога, показывающим, что он сделал ложное заявление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83