Дикие звери, как бы ни были они разъярены, и те бросают все и несутся на помощь своим детенышам, если заслышат их жалобные крики в логове. Римлян не смогла оторвать от Капуи ни осада их города, ни стоны жен и детей, такие громкие, что, казалось, долетали и сюда, ни разорение и поругание их домов, алтарей, храмов, могил их предков. Вот как они жаждут нашей крови! И, пожалуй, по заслугам: будь мы на их месте, мы поступали бы в точности так же.
Скрываться от смерти я не должен – такова уже воля богов, судивших победу врагу, а не нам, – но мук и унижений, которые готовит нам римлянин, могу избежать. Я не увижу гордого Аппия Клавдия и надменного Квинта Фульвия, не пойду в оковах за триумфальною колесницею по улицам Рима, чтобы затем меня удушили в темнице или, привязав к столбу и в клочья изорвав спину розгами, обезглавили ликторским топором. Не увижу я, как будет гореть мой город, как поволокут в неволю девушек, юношей, матерей. Всех, кто вместе со мною не хочет этого увидеть, я приглашаю к себе на пир. Когда мы насытимся и утолим жажду, я пущу по кругу чашу и первый отхлебну сам. Эта чаша избавит тело от муки, душу – от унижений и навеки аакроет нам глаза и уши. Слуги сложат на дворе костер и сожгут наши трупы. Вот единственно достойный и единственно свободный путь к смерти. Враги будут дивиться нашему мужеству, а Ганнибал узнает, каких союзников он бросил и предал.
Почти все слушали Виррия с одобрением, но далеко не все нашли в себе силы исполнить то, что сами же одобряли. Большинство сената, уповая на милосердие римского народа, так хорошо им знакомое по прежним войнам, постановило нарядить посольство с изъявлением покорности. В дом к Вибию Виррию направились двадцать семь сенаторов. Они возлегли за пиршественный стол и, замутив рассудок вином, приняли яд. Потом они подали друг другу руки и в последний раз обнялись, плача над собственною судьбою и судьбою отечества. Иные остались у Вибия, чтобы исчезнуть в пламени общего костра, иные разошлись по домам. Однако же вино и обильная пища ослабили действие яда, и большая часть гостей Вибия провели в предсмертных страданиях всю ночь и даже начало следующего дня. Впрочем, все испустили дух раньше, чем городские ворота отворились перед врагом.
Расправа с мятежным городом.
В Капую вступил римский легион и тысяча всадников из союзнической конницы. Командир легиона первым делом распорядился сдать оружие, затем расставил караулы у вороту чтобы никто не ускользнул, быстро и без пролитья крови взял в плен пунийский гарнизон и, наконец, приказал сенаторам идти в лагерь. Там их немедленно заковали в цепи, и под конвоем они побрели назад – за золотом и серебром, какое у кого было. Всего набралось золота восемьсот восемьдесят один килограмм, серебра – десять тысяч) двести восемнадцать килограммов. Пятьдесят три сенатора, известные как главные зачинщики и сторонники измены, были развезены по двум соседним городам и помещены под стражу.
Насчет наказания виновных Клавдий и Фульвий никак не могли сговориться. Клавдий считал, что они заслуживают снисхождения, Фульвий был непримирим, и Клавдий предлагал, чтобы спор их рассудил римский сенат. Кроме того, он считал необходимым допросить арестованных, чтобы выяснить, состоял ли кто из латинских союзников в тайном сговоре с Капуей. Против такого допроса Фульвий возражал категорически.
– Нельзя, – заявил он, – тревожить верных союзников пустыми подозрениями. Нельзя полагаться на слова негодяев, никогда не задумывавшихся над тем, что они говорят и как поступают.
Несмотря на крайнее ожесточение Фульвия, Аппий Клавдий не сомневался, что товарищ его Дождется определения сената и не станет действовать на собственный страх и риск. Но Фульвий велел военным трибунам и начальникам союзных отрядов приготовить к походу две тысячи конников и в третью стражу ночи выехал с ними в ближний из двух городов, где находились под стражею кампанские сенаторы. Прибыли на рассвете и проследовали прямо на городскую площадь. Фульвий распорядился привести заключенных. Все, как один, были высечены розгами и обезглавлены.
Оттуда во весь опор поскакали во второй город. Уже привели кампанцев и привязали к столбам, как появился нарочный из Рима и вручил Фульвию письмо. Толпа вокруг трибунала зашепталась, загудела, что, дескать, судьба капуанских сенаторов будет решаться в Риме. Фульвий, без сомнения, тоже догадывался, о чем говорится в письме, но спрятал его за пазуху, не распечатывая, и приказал продолжать казнь.
Лишь после того как была отрублена последняя голова, он достал письмо, прочитал сенатское постановление и, пожав плечами, сказал, что оно пришло слишком поздно. Это было верно, но Фульвий приложил все усилия для того, чтобы оно опоздало. Фульвий поднялся с места. В этот миг сквозь толпу протиснулся кампанец, по имени Таврея Вибеллий, и крикнул:
– Эй, Квинт Фульвий!
– Что тебе надо? – спросил изумленный Фульвий, снова садясь.
– Прикажи казнить и меня – и ты сможешь повсюду похваляться, что убил человека намного храбрее, чем ты сам!
– Ты, видимо, не в своем уме, – возразил Фульвий и прибавил: – Если бы даже я и хотел тебя казнить, то постановление сената не велит.
А Вибеллий ему в ответ:
– Мой город захвачен, родные и друзья погибли, жену и детей я умертвил своею рукой, чтобы враг над ними не надругался, а ты не даешь мне разделить участь моих сограждан. Что ж, пусть тогда собственное мужество избавит меня от постылой жизни.
С этими словами он выхватил меч, который прятал под одеждою и, ударив себя в грудь, упал к ногам римского командующего.
Вернувшись в Капую, Фульвий продолжал творить суд и расправу. Товарищ больше не был ему помехою: Аппий Клавдий умер от раны, полученной, как уже говорилось, во время осады. Триста знатных кампанцев Фульвий бросил в тюрьму, других разослал по латинским городам, чтобы их там караулили и никуда не выпускали, – и все они умерли по разным причинам и разною смертью. Прочим гражданам Капуи предстояло быть проданными в рабство.
В римском сенате шли споры, как поступить с городом Капуей и его владениями. Кое-кто полагал, что его следует стереть с лица земли, ибо он слишком могуществен, слишком близок к Риму и слишком ему враждебен. Но другие указывали на то, что поля вокруг Капуи – самые плодородные во всей Италии, забрасывать их ни в коем случае нельзя, а где же станут жить пахари и жнецы? Эти соображения возобладали, и город уцелел. Все его дома и храмы сделались общею собственностью римского народа.
Нельзя не одобрить того, как распорядился Рим делами Капуи: главные виновники были наказаны строго и быстро, граждане лишены отечества без всякой надежды на возвращение, но ни в чем не повинные стены и крыши не тронуты. Это не только доставило римлянам прямую выгоду, но и возвысило их в глазах союзников: вся Кампания, все соседние с Кампанией народы горевали бы о гибели Капуи. А все враги вынуждены были признать, что неверным союзникам Рима нечего рассчитывать на безнаказанность, друзьям же Карфагена нечего ждать от Ганнибала защиты.
Молодой Сципион назначен командующим в Испанию.
После взятия Капуи римляне вновь обратили взгляды к Испании и вспомнили определение сената, еще в начале года поручившего народу избрать нового командующего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84