— Давайте все выпьем, — сказал я.
— Я непьющий, — сказал Кандиский. — Пойду лучше принесу из своего грузовика свежего масла к завтраку. Оно у меня только что из Кандоа, несоленое. Прекрасное масло. А вечером угощу вас десертом по-венски. Мой повар научился его готовить.
Он ушел, а моя жена сказала:
— Откуда в тебе столько глубокомыслия? И что это за женщины? Как это прикажешь понимать?
— Какие женщины?
— Ты говорил про женщин.
— А ну их к черту, — сказал я. — Это те самые, с которыми путаешься, когда бываешь в подпитии.
— Ах, вот чем ты тогда занимаешься!
— Да не-ет.
— Я в подпитии ни с кем не путаюсь.
— Ладно, чего там, — сказал Старик. — Допьяна никто из нас еще не напивался. Ну и болтун этот тип!
— Когда начинает говорить бвана М'Кумба, тут не больно разболтаешься.
— Меня схватила словесная дизентерия, — сказал я. — А как быть с грузовиком? Сможем мы его вытянуть, не загубив собственного?
— Отчего же, конечно, сможем, — сказал Старик. — Когда наш вернется из Хандени.
В то время как мы, сидя под зеленым тентом в тени развесистого дерева и наслаждаясь прохладным ветром, уплетали свежее масло, отбивные из газельего мяса с картофельным пюре, зеленую кукурузу и консервированные фрукты, Кандиский объяснял нам, почему здесь столько переселенцев из Восточной Индии.
— Видите ли, во время войны сюда были переброшены индийские войска. Из Индии их пришлось удалить, так как власти боялись нового мятежа. Ага-хану было обещано, что, поскольку индийцы воевали в Африке, они получат право свободно селиться здесь и приезжать по делам. Нарушить обещание уже нельзя, и теперь индийцы почти начисто вытеснили отсюда европейцев. Они здесь денег не тратят и все отсылают в Индию. Сколотят капиталец и возвращаются на родину, а вместо них приезжают их бедные родственники, чтобы продолжать грабить страну.
Старик слушал молча. Он никогда не позволял себе за столом вступать в спор с гостем.
— Это все ага-хан, — продолжал Кандиский. — Вы американец. Вы представления не имеете обо всех этих махинациях. — Вы воевали под начальством фон Леттова?
— спросил Старик.
— С самого начала и до конца.
— Он был храбрый человек, — заметил Старик. — Я преклоняюсь перед ним.
— Вы тоже воевали? — спросил Кандиский.
— Да.
— Ну, а я невысокого мнения о фон Леттове, — сказал Кандиский. — Да, он сражался, и сражался лучше других. Когда мы нуждались в хинине, он приказывал отбить медикаменты у противника. Провиант и снаряжение добывал так же. Но потом он перестал заботиться о солдатах. После войны я попал в Германию: ездил туда хлопотать о возмещении убытков. «Вы австриец, — сказали мне. — Обратитесь к австрийским властям». Я поехал в Австрию. «Зачем же вы воевали? — спросили меня там. — Нас это не касается. А если завтра вам вздумается поехать на войну в Китай? Это ваше личное дело. Мы ничем не можем вам помочь».
«Но ведь я пошел на войну из патриотизма, — возражал я с дурацким упорством. — Я воевал, где было возможно, потому что я австриец и знаю свой долг». — «Ну что ж, — ответили мне. — Это похвально. Но мы не можем оплачивать ваши благородные порывы». Меня долго посылали от одного к другому, но я так ничего и не добился. Все же я очень люблю Африку: я здесь все потерял, но у меня есть то, чего нет ни у кого в Европе. Мне здесь все интересно! Туземцы, их язык… У меня много тетрадей с записями. И, кроме того, я чувствую себя здесь настоящим королем. Это очень приятно. Просыпаюсь утром, протягиваю ногу, и бой надевает на нее носок. Потом протягиваю вторую ногу, и он надевает второй носок. Я вылезаю из-под москитной сетки, и мне тут же подают штаны. Разве это не роскошная жизнь?
— Да, конечно.
— Когда вы приедете сюда снова, мы станем путешествовать и изучать жизнь туземцев. И совсем не будем охотиться, разве только для пропитания. Глядите, я покажу вам один местный танец и спою песню. Пригнувшись, то вскидывая, то опуская локти и согнув колени, он, подпевая, засеменил вокруг стола. Получилось в самом деле очень мило. — Это лишь один танец из тысячи. Ну а теперь я пойду. Вам надо поспать.
— Это не к спеху. Посидите.
— Нет. Ложитесь спать. Я тоже прилягу. Масло я возьму, чтобы оно не растаяло от жары.
— Увидимся за ужином, — сказал Старик.
— А теперь спите. До свидания. Когда он ушел. Старик сказал:
— Я не верю тому, что он наболтал тут про ага-хана.
— Однако это похоже на правду.
— Конечно, он обижен. Ничего нет удивительного. Фон Леттов был дьявол, а не человек.
— Он очень умен, этот австриец, — сказала моя жена, — и так хорошо говорит о туземцах. А вот об американских женщинах он очень плохого мнения. — Я тоже, — отозвался Старик. — В общем, этот парень молодчина… А вам, пожалуй, и в самом деле не мешает вздремнуть. Ведь выезжать придется около половины четвертого.
— Да. Велите разбудить меня.
Моло поднял заднюю полу палатки, подпер ее палками, чтобы было больше воздуха, и я улегся с книгой. Свежий ветерок врывался внутрь, под нагретую парусину.
Когда я проснулся, пора было ехать. По небу плыли темные тучи, и было очень жарко. Проводники упаковали в ящик из-под виски жестянки с консервированными фруктами, пятифунтовый кусок жареного мяса, хлеб, чай, небольшой чайник, несколько банок сгущенного молока и четыре бутылки пива. Кроме того, они прихватили брезентовый мешок с водой и подстилку, которая должна была заменить нам тент. М'Кола положил в машину двустволку. — Не спешите возвращаться, — сказал Старик. — Мы будем терпеливо ждать.
— Хорошо.
— Наш грузовик доставит этого славного малого в Хандени. А своих людей он отправит вперед пешком.
— Вы уверены, что машина не подведет? Надеюсь, вы делаете это не только потому, что Кандиский — мой знакомый? — Надо же помочь ему выбраться. Грузовик вернется к вечеру. — А Мемсаиб все еще спит, — сказал я. — Может быть, она захочет прогуляться и пострелять цесарок?
— Я здесь, — отозвалась моя жена. — Не беспокойся о нас. Ох, как мне хочется, чтобы охота сегодня была удачна!
— До послезавтра не высылайте людей на дорогу искать нас, — сказал я.
— Если найдем подходящее место, мы задержимся.
— Ну, счастливого пути!
— Счастливо оставаться, дорогая. До свидания, мистер Джексон.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мы покинули свой тенистый лагерь и по дороге, которая змеилась, точно песчаная река, двинулись вслед за вечерним солнцем на запад мимо густой чащи кустарника, подступавшей к самой обочине, мимо невысоких бугров, то и дело обгоняя группы людей, шедших на запад. Одни совершенно голые, если не считать тряпки, стянутой узлом на плече, несли луки и колчаны со стрелами. Другие были вооружены копьями. Те, кто побогаче, прикрывались от солнца зонтиками, а белая ткань, служившая им одеждой, ниспадала широкими складками; женщины брели следом, нагруженные горшками и сковородками. Впереди словно плыли в воздухе тюки и связки шкур на головах туземцев. Все эти люди бежали от голода.
Я выставил ноги из кабины, подальше от нагретого мотора, надвинул на лоб шляпу, заслонив глаза от яркого солнца, и глядел из-под ее полей на дорогу, на путников, внимательно следил за просветами в кустарнике, чтобы не прозевать какого-нибудь зверя, а машина тем временем шла все дальше на запад.
В одном месте кустарник был выломан, и мы увидели на полянке трех небольших самок куду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50