– Я убийца!
Все глаза обратились на него.
– Это я! – повторил он и отдал свою шпагу.
Его тотчас допросили, и он поведал, что был всего лишь орудием провидения. На вопрос, как его зовут, он ответил: «Джон Фельтон». Допрашивавшие его лорды, желая поколебать его невозмутимость, сказали как бы между прочим, что герцог не убит, а только ранен. Фельтон, опытный воин, улыбнулся:
– Этот удар убил бы его, даже если бы на нем была кольчуга.
Потерянная им в суматохе шляпа была найдена, и в ней обнаружена записка, писанная его рукой, в которой убийца заявлял, что не имеет никаких личных оснований мстить герцогу и решился его убить как врага общества, объявленного таковым высшим судом Англии – парламентом.
Карл получил весть об убийстве Бэкингема во время утренней молитвы, стоя на коленях. С рыданиями король бросился на постель. Но всюду, кроме дворца, новость приветствовалась криками радости. Молодые оксфордские бакалавры и почтенные лондонские олдермены одинаково рьяно пили за здоровье Джона Фельтона, с некоторой завистью к такому классическому подвигу. «Да благословит тебя Бог, маленький Давид!» – кричала одна старуха, когда скованного убийцу везли по улицам Лондона. «Да утешит тебя Бог!» – раздавалось в толпе, когда за ним захлопнулись ворота Тауэра. Даже войска кричали королю, осматривавшему их при отъезде, чтобы он «пощадил Джона Фельтона, их бывшего товарища». Те, кто не прославлял Фельтона вслух, молились за него в душе.
Король сразу объявил, что у Фельтона должен быть соучастник, и назвал имя Элиота. Отныне его уже не могли убедить в обратном, и во всех его последующих поступках проглядывает эта мысль.
На следующий день и в продолжение многих недель народ толпился перед Прогулкой Рэйли, чтобы поглазеть на своего «маленького Давида» и «Освободителя», а лорды и джентльмены стекались в Кровавую башню, горя желанием узнать, что за человек убийца Бэкингема.
Невысокий, довольно слабого сложения, с опущенными глазами, бледным лицом и тяжелой поступью, Фельтон являл собой классический тип фанатика. На одном из его пальцев была отрублена фаланга, и он спокойным голосом рассказывал всякому спрашивавшему об этом увечье свою историю. Однажды некий джентльмен оскорбил его; Фельтон потребовал удовлетворения и, получив отказ, отрубил себе кончик пальца и послал обидчику в знак презрения.
Между тем восхищение поступком Фельтона приняло характер всеобщей истерии и своротило мозги набекрень не одному человеку. Поэт Таунли сложил гимн в его честь, за что подвергся преследованиям и должен был бежать в Гаагу. Сэр Роберт Севидж публично хвастался тем, что, будучи другом Фельтона, помогал ему в его подвиге и намерен был сам убить герцога, если бы попытка Фельтона не увенчалась успехом. Арестованный и доставленный в королевский Совет, Севидж подтвердил свое участие в покушении. Судьи подумали, что напали на след обширного заговора, и немедленно заточили его в Тауэр. Но мнимый заговорщик не мог сообщить никаких подробностей, а Фельтон объявил, что никогда не знал этого человека. Тогда судьи придумали испытание для Севиджа. Его ввели в комнату Кровавой башни, где содержался Фельтон, якобы для очной ставки; но вместо узника в темницу посадили другого человека. Севидж тотчас подошел к своему «другу» и горячо пожал ему руку:
– Здравствуйте, мистер Фельтон.
Обманщика немедленно выдворили из Тауэра и подвергли унизительному наказанию: его прогнали сквозь строй солдат, расставленных от Флит-стрит до Вестминстера, выставили к позорному столбу, заклеймили в обе щеки и отрубили уши. Большую часть трудов по расследованию покушения взял на себя архиепископ Лоуд, примас англиканской церкви, наследовавший после смерти Бэкингема доверие короля. Подобно Карлу, он был убежден, что покушение имело связь с Петицией о правах, и что товарищем Фельтона был красноречивый трибун, который, кстати, обличал епископа как «нетвердого в вере», то есть попрекал снисходительностью к католицизму.
Поначалу Лоуд решился на самые крайние меры.
– Вы должны во всем признаться, – заявил он Фельтону, – или я подвергну вас пытке!
– Если я буду подвергнут пытке, – спокойно отвечал узник, – то в агонии я могу обличить и вас.
Тем не менее, Лоуд добился от короля разрешения применить к убийце Бэкингема пытку до крайней степени, дозволяемой законом. Правда, некоторые из судей засомневались, что закон вообще дозволяет какие-либо пытки. Этот вопрос был вынесен на рассмотрение Верховного суда, который высказался вполне ясно, что английские законы не предусматривают никаких пыток подсудимых. С этого дня страшные орудия, употребляемые для дознания истины, а еще чаще, чтобы вырвать у подсудимых ложные показания, были свалены в темные подземелья Тауэра и больше не извлекались оттуда.
Сведения, которые Лоуду удалось узнать от Фельтона, носили в основном биографический характер. Узник был бедный, одинокий человек, вечно сосредоточенный, молчаливый, постоянно читавший Библию и ходивший в церковь. Он страстно любил Англию и всей душой ненавидел Рим и Испанию. Будучи армейским лейтенантом, он служил отечеству во Фландрии и на Рейне. Ему не заплатили причитавшееся жалованье и не дали под начало обещанной роты, но он решил убить Бэкингема не из личной обиды. Он прочитал речь Элиота, и внутренний голос приказал ему исполнить приговор парламента.
Месяц тому назад, войдя в лавочку уличного писца и увидев на стене копию парламентского акта, которым Бэкингем был признан врагом королевства, Фельтон впервые почувствовал в себе призвание покарать тирана и снискать мученический венец. Однако он не сразу поддался внушению внутреннего голоса. В продолжение многих дней он сопротивлялся ему и горячо молился, чтобы Господь удалил от него эту страшную чашу. Но все было тщетно: он должен был повиноваться Небесному призыву. Тогда он снова отправился в лавку, чтобы еще раз прочесть документ. Писец отказался дать ему бумагу, если только он не согласится купить ее.
– Позвольте мне прежде ее прочитать, – попросил Фельтон.
Хозяин лавки протянул ему лист, и будущий убийца два часа провел в соседней таверне, читая и перечитывая парламентский акт. Наконец он заплатил и унес с собой драгоценную бумагу. Еще несколько недель он изучал и обдумывал приговор парламента, поминутно молясь о лучшем его понимании. Голос продолжал призывать его к свершению великого дела, и, в конце концов, Фельтон обратился к Небесам, подтвердив готовность исполнить свое призвание. Отправляясь на кровавый подвиг, он зашел в церковь и попросил, чтобы в следующее воскресенье были произнесены молитвы о нем, как о человеке, особенно нуждающемся в милости Божьей. Потом он купил за два пенса простой нож и написал несколько слов на бумажке, которую приколол внутри своей шляпы. Остальное известно.
Приговоренный к плахе, Фельтон умер, как жил: верующим, но не раскаянным; пламенным патриотом, но бесчувственным человеком. Остается только гадать, что приуготовил Господь несчастному безумцу, обагренному кровью своей жертвы и осененному мученическим венцом страдальца за отечество.
Девять депутатов
Несмотря на то, что Лоуд не мог найти никаких доказательств участия Элиота и других творцов Петиции в покушении Фельтона, король не изменял своей твердой решимости сделать их ответственными за смерть любимца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93