Однако ты мог бы сделать это хотя бы из уважения к нему, как к светскому государю.
– Ваше величество, – ответил Харрингтон, – я считаю унизительным для себя целовать ногу другого государя, после того как я имел честь целовать руку вашего величества.
После казни Карла I, когда все вокруг мечтали об идеальных республиках, Харрингтон также предался своим давним мечтаниям, плоды которых поведал публике в книге «Океания» и некоторых других сочинениях. В пылком воображении идеалиста из глубины западных морей поднимался остров, покрытый зеленью и золотым песком, не знающий ни зноя, ни стужи; в его мягкой мураве не копошатся змеи, в лесах не скрываются хищные звери, а на его просторных лугах пасутся тучные стада. На этом острове живет благородное племя людей, свободных, знакомых со всеми ремеслами и искусствами, которые применяются во благо всех. Океания – это собственно Англия, но не та, в которой правит «верховный паша» по имени лорд-протектор Оливер Кромвель и десять меньших «пашей», его генералов, а идеальная Англия, граждане которой не дерутся под Нейзби, не рубят головы королям, не куют лошадей в церквах, но живут в мире как члены единой семьи.
Впрочем, самому Харринггону его Океания принесла одни несчастья. Автор отправил рукопись в печать. Он был убежден, что, как только он объявит миру о возможности существования без дюжины «пашей», люди тотчас закурят трубку мира и обнимутся в порыве братской любви. Однако лондонский «паша» Скиптон перехватил рукопись в типографии и отправил на чтение самому «верховному паше».
Мечтатель доказывал, что на прекрасном острове люди могут жить без «верховного паши» и его генералов. Какая преступная логика! Какие опасные рассуждения! Самого Харрингтона, правда, не тронули, но рукопись ему не вернули. Тогда Харрингтон отправился к дочери Кромвеля, леди Клейпол, чтобы убедить ее повлиять на отца. Пока о нем докладывали, в приемную вошла девочка с нянькой, дочь леди Клейпол. В течение нескольких минут Харрингтон рассказал ей столько чудесных и забавных сказок, что девочка уселась ему на колени и решительно заявила, что никогда не расстанется с таким замечательным и интересным дядей. Когда леди Клейпол вышла в приемную, Харрингтон встал и поставил девочку к ее ногам.
– Вы пришли вовремя, миледи.
– Почему?
– Я непременно похитил бы эту прелестную леди, задержись вы еще хотя бы на минуту.
– Похитили бы? Но она слишком молода, чтобы быть вашей любовницей.
– Я похитил бы ее не по любви, а из мести.
– Чем же я заслужила такую месть?
– Ничем. Но это заставило бы вас уговорить вашего отца вернуть мне мое детище, которое он похитил.
Леди Клейпол пообещала похлопотать о его деле, если рукопись не содержит ничего предосудительного.
– Это не более как политическая поэма, – заверил ее Харрингтон, – настолько безвредная, что я хочу посвятить ее вашему батюшке.
Самой покровительнице он пообещал первый экземпляр своего сочинения.
Кромвель, прочитав «Океанию», сказал: «Этот джентльмен не прочь бы отправить меня к черту, но что взято мечом, не может быть отнято клочком бумаги» – и принял посвящение. Диктатор обыкновенно лучше знает человеческую природу, нежели идеалист.
С целью распространения принципов, изложенных в «Океании» и других своих книгах, Харрингтон основал политический клуб, заседания которого должны были соперничать с заседаниями парламента, не заслуживавшего, по мнению Харрингтона, такого наименования. В этом клубе голоса подавались путем тайной баллотировки. Харрингтон познакомился с таким способом подачи голосов в Венеции и был убежден, что вводит в Англии новшество, хотя если бы он потрудился заглянуть в отчеты английского парламента, то убедился бы в своем заблуждении. Тем не менее, его клуб имел большое влияние на общество именно благодаря тому, что обратил внимание на тайную баллотировку, ставшую для Харрингтона некой панацеей или скорее навязчивой идеей.
Незадолго перед возвращением Карла II клуб Харрингтона был закрыт правительством. Автор «Океании» вновь заперся в кабинете и взялся за перо. Друзья упросили его написать политическую программу для короля – какое-нибудь легкое и короткое «Рассуждение о пользовании королевской властью не в убыток народу и церкви». Харрингтон изложил принципы, руководствуясь которыми его величество мог удовлетворить требования народа и обеспечить себе личную безопасность. Но Карл II отнесся к мыслям идеалиста с меньшей терпимостью, чем «верховный паша», и приказал подвергнуть автора строгому заключению в Тауэре. Королевский офицер, сэр Уильям Поултни, бывший член клуба Харрингтона, явился к нему с вооруженным отрядом в ту самую минуту, когда Харрингтон заканчивал «Политическую систему», которая должна была сделать всех людей свободными и счастливыми. Но, развернув приказ об аресте, Поултни с изумлением увидел, что ему поручено арестовать сэра Джеймса Харрингтона, цареубийцу. Король спутал нового государственного преступника со старым! Поултни отлично знал Харрингтона, автора «Океании» и главу популярного клуба. Но предписание на арест было выдано самим королем: кто мог ему перечить?
Спустя час Харрингтон перешел из рук сэра Уильяма Поултни в руки наместника Тауэра сэра Джона Робертсона.
Вести следствие по делу Харрингтона было поручено королевскому секретарю графу Джону Лаудерделу, вице-канцлеру сэру Джорджу Картрету и клерку королевского Совета сэру Эдварду Уокеру.
Сестра Харрингтона, леди Эштон, которую Карл знал как свою горячую сторонницу, пала на колени перед королем, прося за брата. Она говорила, что может поручиться за него как за себя и что его арестовали по ошибке. Но Карл сухо отвечал, что если и была ошибка относительно имен, то не может быть никакой ошибки относительно виновности арестованного, и что ее брат гораздо более виноват, чем она думает.
Начались допросы Харрингтона. Следователи разместились в Наместничьем доме, в комнате Порохового заговора, под деревянным бюстом Якова I. На Харрингтона пытались навесить всех собак, заставляя его сознаться в знакомстве с людьми, имена которых он впервые слышал, и в делах, в которых он никогда не участвовал. По поводу своего сочинения он сказал, обращаясь к Лаудерделу:
– Милорд, ни один общественный или государственный деятель не написал о политике сколько-нибудь замечательного. Все, что было написано хорошего по этому предмету, было сделано частными людьми, как вы и я. Вспомним Платона, Аристотеля, Ливия, Макиавелли. Я вам могу кратко напомнить взгляд Аристотеля на политические системы. Он говорит, что есть монархия варварская, где народ не имеет права голоса в составлении законов, есть монархия героическая, где за народом оставлено право голоса при составлении законов, и есть еще демократия. Аристотель утверждает, что только при демократическом правлении человек может называться вполне свободным.
На лице Лаудердела выразилось нетерпение.
– Так говорит Аристотель, – невозмутимо продолжал Харрингтон. – Я так далеко не заходил. А когда он это говорил? В царствование величайшего государя на свете, Александра Великого. И что же, милорд? Разве Александр пытал его? Разве он казнил его? Тит Ливии – самый важный авторитет в вопросе о республике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Ваше величество, – ответил Харрингтон, – я считаю унизительным для себя целовать ногу другого государя, после того как я имел честь целовать руку вашего величества.
После казни Карла I, когда все вокруг мечтали об идеальных республиках, Харрингтон также предался своим давним мечтаниям, плоды которых поведал публике в книге «Океания» и некоторых других сочинениях. В пылком воображении идеалиста из глубины западных морей поднимался остров, покрытый зеленью и золотым песком, не знающий ни зноя, ни стужи; в его мягкой мураве не копошатся змеи, в лесах не скрываются хищные звери, а на его просторных лугах пасутся тучные стада. На этом острове живет благородное племя людей, свободных, знакомых со всеми ремеслами и искусствами, которые применяются во благо всех. Океания – это собственно Англия, но не та, в которой правит «верховный паша» по имени лорд-протектор Оливер Кромвель и десять меньших «пашей», его генералов, а идеальная Англия, граждане которой не дерутся под Нейзби, не рубят головы королям, не куют лошадей в церквах, но живут в мире как члены единой семьи.
Впрочем, самому Харринггону его Океания принесла одни несчастья. Автор отправил рукопись в печать. Он был убежден, что, как только он объявит миру о возможности существования без дюжины «пашей», люди тотчас закурят трубку мира и обнимутся в порыве братской любви. Однако лондонский «паша» Скиптон перехватил рукопись в типографии и отправил на чтение самому «верховному паше».
Мечтатель доказывал, что на прекрасном острове люди могут жить без «верховного паши» и его генералов. Какая преступная логика! Какие опасные рассуждения! Самого Харрингтона, правда, не тронули, но рукопись ему не вернули. Тогда Харрингтон отправился к дочери Кромвеля, леди Клейпол, чтобы убедить ее повлиять на отца. Пока о нем докладывали, в приемную вошла девочка с нянькой, дочь леди Клейпол. В течение нескольких минут Харрингтон рассказал ей столько чудесных и забавных сказок, что девочка уселась ему на колени и решительно заявила, что никогда не расстанется с таким замечательным и интересным дядей. Когда леди Клейпол вышла в приемную, Харрингтон встал и поставил девочку к ее ногам.
– Вы пришли вовремя, миледи.
– Почему?
– Я непременно похитил бы эту прелестную леди, задержись вы еще хотя бы на минуту.
– Похитили бы? Но она слишком молода, чтобы быть вашей любовницей.
– Я похитил бы ее не по любви, а из мести.
– Чем же я заслужила такую месть?
– Ничем. Но это заставило бы вас уговорить вашего отца вернуть мне мое детище, которое он похитил.
Леди Клейпол пообещала похлопотать о его деле, если рукопись не содержит ничего предосудительного.
– Это не более как политическая поэма, – заверил ее Харрингтон, – настолько безвредная, что я хочу посвятить ее вашему батюшке.
Самой покровительнице он пообещал первый экземпляр своего сочинения.
Кромвель, прочитав «Океанию», сказал: «Этот джентльмен не прочь бы отправить меня к черту, но что взято мечом, не может быть отнято клочком бумаги» – и принял посвящение. Диктатор обыкновенно лучше знает человеческую природу, нежели идеалист.
С целью распространения принципов, изложенных в «Океании» и других своих книгах, Харрингтон основал политический клуб, заседания которого должны были соперничать с заседаниями парламента, не заслуживавшего, по мнению Харрингтона, такого наименования. В этом клубе голоса подавались путем тайной баллотировки. Харрингтон познакомился с таким способом подачи голосов в Венеции и был убежден, что вводит в Англии новшество, хотя если бы он потрудился заглянуть в отчеты английского парламента, то убедился бы в своем заблуждении. Тем не менее, его клуб имел большое влияние на общество именно благодаря тому, что обратил внимание на тайную баллотировку, ставшую для Харрингтона некой панацеей или скорее навязчивой идеей.
Незадолго перед возвращением Карла II клуб Харрингтона был закрыт правительством. Автор «Океании» вновь заперся в кабинете и взялся за перо. Друзья упросили его написать политическую программу для короля – какое-нибудь легкое и короткое «Рассуждение о пользовании королевской властью не в убыток народу и церкви». Харрингтон изложил принципы, руководствуясь которыми его величество мог удовлетворить требования народа и обеспечить себе личную безопасность. Но Карл II отнесся к мыслям идеалиста с меньшей терпимостью, чем «верховный паша», и приказал подвергнуть автора строгому заключению в Тауэре. Королевский офицер, сэр Уильям Поултни, бывший член клуба Харрингтона, явился к нему с вооруженным отрядом в ту самую минуту, когда Харрингтон заканчивал «Политическую систему», которая должна была сделать всех людей свободными и счастливыми. Но, развернув приказ об аресте, Поултни с изумлением увидел, что ему поручено арестовать сэра Джеймса Харрингтона, цареубийцу. Король спутал нового государственного преступника со старым! Поултни отлично знал Харрингтона, автора «Океании» и главу популярного клуба. Но предписание на арест было выдано самим королем: кто мог ему перечить?
Спустя час Харрингтон перешел из рук сэра Уильяма Поултни в руки наместника Тауэра сэра Джона Робертсона.
Вести следствие по делу Харрингтона было поручено королевскому секретарю графу Джону Лаудерделу, вице-канцлеру сэру Джорджу Картрету и клерку королевского Совета сэру Эдварду Уокеру.
Сестра Харрингтона, леди Эштон, которую Карл знал как свою горячую сторонницу, пала на колени перед королем, прося за брата. Она говорила, что может поручиться за него как за себя и что его арестовали по ошибке. Но Карл сухо отвечал, что если и была ошибка относительно имен, то не может быть никакой ошибки относительно виновности арестованного, и что ее брат гораздо более виноват, чем она думает.
Начались допросы Харрингтона. Следователи разместились в Наместничьем доме, в комнате Порохового заговора, под деревянным бюстом Якова I. На Харрингтона пытались навесить всех собак, заставляя его сознаться в знакомстве с людьми, имена которых он впервые слышал, и в делах, в которых он никогда не участвовал. По поводу своего сочинения он сказал, обращаясь к Лаудерделу:
– Милорд, ни один общественный или государственный деятель не написал о политике сколько-нибудь замечательного. Все, что было написано хорошего по этому предмету, было сделано частными людьми, как вы и я. Вспомним Платона, Аристотеля, Ливия, Макиавелли. Я вам могу кратко напомнить взгляд Аристотеля на политические системы. Он говорит, что есть монархия варварская, где народ не имеет права голоса в составлении законов, есть монархия героическая, где за народом оставлено право голоса при составлении законов, и есть еще демократия. Аристотель утверждает, что только при демократическом правлении человек может называться вполне свободным.
На лице Лаудердела выразилось нетерпение.
– Так говорит Аристотель, – невозмутимо продолжал Харрингтон. – Я так далеко не заходил. А когда он это говорил? В царствование величайшего государя на свете, Александра Великого. И что же, милорд? Разве Александр пытал его? Разве он казнил его? Тит Ливии – самый важный авторитет в вопросе о республике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93