Это было к концу лета. Снарядив „Пирата“, мы отплыли вместе с Верой Николаевной на другие плесы. В самом начале Березовского увидели пароходную пристань, чуть выше – расположенные в ряд избы и несколько огромных старых дубов (деревня и называлась Дубово, это километров двенадцать от Неприе). Еще издали я увидела на берегу, ближе к воде, чем ряд изб, торчащего из массива зеленой листвы ржавого петуха на трубе, выведенной на крышу, и почему-то сразу почувствовала, что хочу жить под этим петухом. Причалили к пристани и пошли к „петуху“. Рассказывать долго, хоть и забавно. Уже на следующий день мы плыли в сельсовет, находящийся невдалеке от Дубова, в деревне Троица-Переволок (избы изукрашены резьбой с надписями и подписями мастеров). Оформили сделку с хозяином „петуха“ и дома. Изба просторная – родители были из кулаков, а сын – сапожник – пьяница Штыков, рад был получить с нас четыре тысячи пятьсот рублей; нам было слегка неловко, что купили так задешево „петуха“ – правда, он ржавый – надо будет его покрасить в первую очередь, да и весь дом перепланировать и переделать. Совершенно неожиданно заодно с нами обзавелась недвижимостью и Вера Николаевна. В сельсовете пристал какой-то „понятой“ (по фамилии Французов, в невероятных усах и бакенбардах) и уговорил Веру Николаевну купить через него (у него доверенность от владельца) „палаццо“, как мы назвали маленькую избу, стоящую на колхозном поле, недалеко от нашего „петуха“, на холме. Пустынно, ни одного дерева, но у входа – куст бузины. В „палаццо“ три помещения – два без полов, а одно с полом и дивным видом на озеро (три окна) – и роскошная русская печь с лежанкой. Ну как не прельститься – и всего за шестьсот рублей!
Счастливые, мы вернулись в Неприе, а наутро на пляже мы отказались от участия в поселке «Наис», но засекретили, где мы нашли себе пристанище «на всю жизнь», как нам казалось тогда. Басов присоединился к нам в совладельцы. До отъезда в город мы были очень заняты проектами для Дубова. Обмеряли дом, чтобы выяснить, как будем переделывать и какой нужен материал. Виктор здорово сделал чертежи для основных переделок. Мы собирались продолжать быть гостеприимными, а теперь особенно – ведь мы «помещики»! Хотелось, чтобы было не тесно и уютно. К дому принадлежал большой сарай. Надо было пристроить кухню с терраской, сделать погреб, уборную в доме и много другого, да и камин в общей комнате – обязательно. Ездили к местным властям, получили разрешение на порубку леса для стройки. Уехали в город в мечтах о будущем.
Чтобы все осуществить, нужно было добыть порядочное количество денег. Бросилась работать. Андрей Романович по снегу в январе 1939 года поехал в Дубово, жил у колхозницы, занялся выбором деревьев в лесу (сосны и ели), лошадь брал в колхозе, съездил километров за сорок от Селигера в какую-то деревню, славившуюся династиями плотников, договорился с одной семьей – два дяди и два племянника (старший говорил, что он хоть и грамотный, но не очень: «До „КЫ“ дошел и дальше не преодолел, но на глазок – все могу»). Приходили они рубить в лесу деревья на бревна и перевезли их на «продувное место» около нашего дома, чтобы проветрились и усохли. «А уж по весне пилить на доски и строить будем», – говорили они. Зиму и весну весь досуг мы посвящали покупкам: гвозди, лаки, олифа, сухая штукатурка и прочее, а хозяйственный инвентарь и кухонный был у меня в Москве – наследство от мамы, да и хорошая мебель красного дерева, которую я помнила еще с детства. Я знала, что у А. Р. очень плохое сердце, и думала, что будем дальше жить круглый год на Селигере, а я буду творить и заниматься «отхожим промыслом»: возить готовые макеты и эскизы в Ленинград и другие города и договариваться о новых заказах.
Дерзкие «творческие» мечты довели нас в 1940 году до того, что мы намеревались выпросить в Осташкове у местных властей маленький островок, расположенный между пристанью и нашим участком (на Селигере около ста семидесяти пяти островов, два больших – Городомля и Хачин; на Хачине свое озеро Белое – название из-за обилия белых грибов, три речки и две или три деревни). На островке мы хотели построить деревянный настил-эстраду на сваях, частично выходящей над водой, под ним – «гараж» для нашего флота. На эстраде – укрыться от непогоды, небольшой сарайчик – комната для рояля и тахты – отдыхать музыкантам, которых мы собирались приглашать в гости; я думаю, нашлось бы много охотников. В первую очередь я мечтала о концертах Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Это бы все реализовалось, мне кажется, если бы не война 1941 года… а пока и без этого: были гости-друзья, были цветы, утята, мной воспитанные ястребы, собака, грибы, ягоды, рыба, огород… и даже иногда почти счастье. В доме красиво. Для общей комнаты (сорок пять квадратных метров) Виктор по своим чертежам сделал огромный стол и вокруг четыре скамьи – предмет зависти всех бывавших у нас, а у меня был даже возврат к живописи – я написала портрет Наташи Трауберг на фоне холма «с роскошным палаццо». Портрет этот теперь мне нравится – да и еще многим.
Еще весной 1940 года мы пригласили Алексея Николаевича Толстого с его новой женой Людмилой Ильиничной приехать к нам летом в деревню Дубово на озере Селигер. В то лето у нас гостило несколько друзей (балерина Татьяна Вечеслова, писатель А. Н. Тихонов, композитор А А. Голубенцев). Некоторые из друзей, живших неподалеку, были также и друзьями Толстого: это Н. Н. Качалов, Е. И. Тиме, Л. С. Вивьен и Е. М. Вольф-Израэль, М. Л. Лозинский, Бабочкин, А. А. Брянцев. Бывало у нас весело и шумно. К услугам приезжавших имелись две яхты и несколько байдарок. Для купания мы переправлялись на байдарках на противоположный берег, где был дивный песчаный пляж.
В начале августа получаем телеграмму-молнию: «Выехали встречайте Толстой». Рано утром Виктор Басов отправился встречать Толстых в «столицу» Селигера – Осташков, а часам к одиннадцати утра они обратным пароходом были уже в Дубове.
Хотелось достойно и парадно встретить гостей. Со стороны озера к дому была пристроена открытая терраса с широкой лестницей в центре. Настил террасы, лестница и перила были укреплены на толстых бревнах, образующих на углах высокие тумбы. Мы решили торжественно украсить их. На нижних столбах посадили прирученных и выдрессированных мною двух ястребов, на верхних в последний момент стали «на арабеск» две балерины (одна из них – Татьяна Вечеслова, по неугомонности под стать Толстому), на остальных столбах в огромных глиняных макитрах для теста стояли невероятной величины букеты полевых цветов. Невыспавшийся в поезде и досыпавший на пароходе Толстой был ошеломлен увиденным.
Алексей Николаевич торопился немедленно приступить к наслаждению благами, которыми изобилует Селигер и его разнообразная природа. Но почти непрерывно лил дождь, Толстой же уверял, что погода дивная и нечего обращать внимание на дождь. Он не будет препятствовать совершать походы на яхтах и байдарках, иногда с ночевкой, купаться, ловить рыбу, бродить по дивным лесам за грибами и навещать знакомых, живших на других плесах. Вечерами, промокшие и продрогшие за день, мы растапливали огромный камин, Алексей Николаевич занимал место на чучеле большой тихоокеанской черепахи, служившей сиденьем перед камином, остальные располагались вокруг, кто на ковре, кто на тахте, и начинались увлекательные беседы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93