Я лежу рядом с Егором. Осторожно поднимаем из воронки головы.
«Нейтралка» осветилась сплошным светом: над нами вист ракеты, и мы хорошо видим немецкую траншею и суетящихся в ней гитлеровцев. Но бросок в траншею сделать не удалось: не успели. Град свинца прижал разведчиков и стрелков к земле. Мороз заползал под маскхалаты.
– Наблюдать за противником, – приказал Близниченко. – Точно засекать огневые точки.
Перед глазами по-прежнему ярко и четко вырисовывалась упруго дышащая огнем, местами изломанная линия переднего края немцев. Мы отмечаем огневые точки и тут же, по цепочке, передаем все, Что заметили, Близниченко. Он торопливо наносит наши данные на крупномасштабную карту. Мы уже не чувствуем холода. Так бывает всегда, когда сам понимаешь: дело, которое ты делаешь, – нужное и делается оно хорошо и правильно. Мы засекаем все новые и новые огневые точки врага, а Близниченко передает наши сведения по телефону в тыл. И вдруг – громкий голос Шолохова:
– Егор, смотри, вон разрыв огневой ленты.
– Это стык, – утвердительно сказал Близниченко и придвинулся к телефонному аппарату. – Восемнадцатый? Правее рощи вижу стык. Что говорите?.. Ясно.
Командир, положив трубку полевого телефона, внимательно осмотрел нас и тихо сказал:
– Приказано во что бы то ни стало достать «языка».
– Где его взять, – заворчал прижавшийся к снегу маленький, юркий, с монгольским прищуром глаз Кара-бердин. – «Языки» на нейтралке не валяются.
– Там, в стыке, на фланге, – повторил Близниченко приказание Неботова и чуть улыбнулся. – Может, и завалялся…
Мы начали выдвижение. Усталость брала свое. Двигаться страшно тяжело. Наконец добрались до ложбинки, поросшей мелким кустарником, заросли которого тянулись к роще. Прошло полчаса. Наша артиллерия усилила огонь. Небо над нейтральной полосой наполнилось клокотаньем, воем мин и снарядов. Снежный наст вокруг покрылся сплошными воронками.
Чтобы не быть обнаруженными, мы старались проползать мимо черных плешин – воронок: ведь мы в белых халатах. Погода благоприятствовала нам: ветер дул в нашу сторону. Мы выбрались на кукурузное поле и прислушались. И вдруг – ветер донес скрип снега и чей-то голос. Напрягаем зрение и слух.
Кругом темнота, ничего не видно: поземка сечет глаза. Влево от нас по-прежнему идет бой. А что здесь? Западня, ловушка? Почему молчат немцы справа?
– Выжидают, проклятые, – сказал кто-то из разведчиков.
– Поспешных выводов не делать, – предупредил Близниченко. – Усилить наблюдение.
Скрип снега слышался все отчетливее. Стало понятно: люди идут со стороны квадратной рощи. Но сколько их и кто они? Немцы или наши стрелки, прорвавшие оборону? Неясность сковала инициативу Близниченко, мешала правильно и быстро принять решение.
– Ребята! – встревоженно шепнул Карабердин. – Смотрите, мы лежим на минном поле.
Осторожно прощупывая вокруг себя снег, я посмотрел в сторону, куда Карабердин указал рукой. Перед моими глазами в темноте вырисовывалась продолговатая дощечка с надписью: «Минен!»
Боясь выдать себя, мы неподвижно лежали на снегу, затаив дыхание и ловя каждый звук. Вокруг нас из-под снега торчали кукурузные будылья. К ним привязаны тоненькие проволочки. Под тяжестью снега они натянулись до предела. Стоит кому-нибудь задеть проволочку – и прыгающая мина взлетит на воздух, взорвется и засыплет все вокруг сотнями шрапнельных пуль.
Но разведчиков, как и саперов, сберегла осторожность. Каждый знал поговорку: сапер ошибается только один раз в жизни. Потому мы постарались не ошибиться: тут же освободили стерню от проволоки и подготовили проход для своего отхода.
– Теперь понятно: немцы идут сюда, – сказал Близниченко. – Они проверяют мины.
– На ловца и зверь бежит, – добавил Шолохов.
– Но зверя, Коля, надо поймать… – Карабердин не договорил. Близниченко одернул его, прижал к земле. И туг заметил, что гитлеровцев было двое.
Прозвучала, как всегда, немногословная, команда. Шолохов и Карабердин, слившись в предутренней мгле и наплывавшей дымке со снегом, подползли к немцам еще ближе. Те продолжали идти и разговаривать. Когда гитлеровцы поравнялись с притаившимися в снегу разведчиками, Шолохов и Карабердин стремительно вскочили. Прыжок вперед – и через минуту фашисты лежали у их ног с кляпами во ртах. А рядом стояли другие разведчики, и немцы уже не пытались сопротивляться.
– Молодцы! – сказал Близниченко. – Мертвой хваткой взяли. Одним словом, здорово! Теперь – отход.
И мы начали отходить. Сейчас стало веселее, но трудностей прибавилось вдвое. «Языки» вели себя беспокойно. Первый испуг прошел, и они пытались задержать нас, надеясь, что подоспеет подмога. Конечно, от них всегда можно избавиться, но… Но «языков» необходимо доставить живыми, а это не так-то просто.
Противник обстреливал нейтральную полосу. А когда мы дали красную ракету – сигнал отхода стрелкам – гитлеровцы всполошились и открыли бешеный огонь. От взрывов дрожала земля, противно выли осколки, бороздя снег. Грянуло сразу три взрыва, они угодили прямо в цепь отходящих стрелков. Донеслись стоны. Кто-то звал на помощь. Наш санинструктор Илья Юдин подбежал к раненому и, оказав ему первую помощь, потащил товарища на себе. У самой нашей траншеи санинструктор остановился, и под тяжестью ноши его ноги подкосились. Но Илья не уронил раненого. Он осторожно опустил его на снег. Товарищи обступили бойца.
Нейтральная полоса, изрытая воронками, еще дышала гарью. А я думал о Юдине. Разведчики любили его.
– А, это ты, Илюша?.. Значит, все будет хорошо, – не раз слышал я от ребят. Он многим бойцам спас жизнь.
Знали Илью и как смелого воина. Он был старше нас, с детства любил профессию учителя, но не стал им – помешала война. И здесь, на фронте, качества воспитателя у него проявились ощутимо, особенно когда Илья стал парторгом роты разведчиков.
… Наша дивизия по-прежнему прощупывала силы противника – вела бои местного значения. Полк Константинова продвинулся вперед, завязал бой. Немцы, чувствуя, что им не удержаться у оврага, отошли к небольшой высоте. Вскоре стало ясно: гитлеровцы. на ней заранее подготовили позицию, и сейчас в лоб их не возьмешь.
Стрелки стали наступать по отлогим склонам высоты, покрытым глубоким снегом. Но и здесь противник просматривал все. Под градом пуль и снарядов наши залегли. Дальше продвинуться невозможно – мешал крупнокалиберный пулемет. Двух бойцов, пытавшихся уничтожить его, тут же срезало очередью.
Тогда дивизионные артиллеристы выкатили на прямую наводку пушку и открыли огонь. Живого места, казалось, не осталось на склоне высоты. Но-как только пехотинцы поднялись для броска в атаку – снова ожил вражеский пулемет.
– Подержи-ка сумку, – тихо попросил Юдин стоявшего рядом с ним разведчика, а сам схватил связку гранат и выскочил из окопа.
Подвижный, как ящерица, Илья короткими веребеж-ками добрался до пехотинцев. Он решил перехитрить вражеских пулеметчиков. Напружинившись, Илья сделал резкий бросок вперед, секунду-две полежал, потом мет-нулся вправо, затем – влево. Его белый маскхалат растворился в снежном вихре. Но немцы заметили Юдина, полоснули по нему очередью. К счастью, разведчик уже был вне зоны обстрела – пули пролетали выше, над ним.
– Кто этот смельчак? – спросил Константинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
«Нейтралка» осветилась сплошным светом: над нами вист ракеты, и мы хорошо видим немецкую траншею и суетящихся в ней гитлеровцев. Но бросок в траншею сделать не удалось: не успели. Град свинца прижал разведчиков и стрелков к земле. Мороз заползал под маскхалаты.
– Наблюдать за противником, – приказал Близниченко. – Точно засекать огневые точки.
Перед глазами по-прежнему ярко и четко вырисовывалась упруго дышащая огнем, местами изломанная линия переднего края немцев. Мы отмечаем огневые точки и тут же, по цепочке, передаем все, Что заметили, Близниченко. Он торопливо наносит наши данные на крупномасштабную карту. Мы уже не чувствуем холода. Так бывает всегда, когда сам понимаешь: дело, которое ты делаешь, – нужное и делается оно хорошо и правильно. Мы засекаем все новые и новые огневые точки врага, а Близниченко передает наши сведения по телефону в тыл. И вдруг – громкий голос Шолохова:
– Егор, смотри, вон разрыв огневой ленты.
– Это стык, – утвердительно сказал Близниченко и придвинулся к телефонному аппарату. – Восемнадцатый? Правее рощи вижу стык. Что говорите?.. Ясно.
Командир, положив трубку полевого телефона, внимательно осмотрел нас и тихо сказал:
– Приказано во что бы то ни стало достать «языка».
– Где его взять, – заворчал прижавшийся к снегу маленький, юркий, с монгольским прищуром глаз Кара-бердин. – «Языки» на нейтралке не валяются.
– Там, в стыке, на фланге, – повторил Близниченко приказание Неботова и чуть улыбнулся. – Может, и завалялся…
Мы начали выдвижение. Усталость брала свое. Двигаться страшно тяжело. Наконец добрались до ложбинки, поросшей мелким кустарником, заросли которого тянулись к роще. Прошло полчаса. Наша артиллерия усилила огонь. Небо над нейтральной полосой наполнилось клокотаньем, воем мин и снарядов. Снежный наст вокруг покрылся сплошными воронками.
Чтобы не быть обнаруженными, мы старались проползать мимо черных плешин – воронок: ведь мы в белых халатах. Погода благоприятствовала нам: ветер дул в нашу сторону. Мы выбрались на кукурузное поле и прислушались. И вдруг – ветер донес скрип снега и чей-то голос. Напрягаем зрение и слух.
Кругом темнота, ничего не видно: поземка сечет глаза. Влево от нас по-прежнему идет бой. А что здесь? Западня, ловушка? Почему молчат немцы справа?
– Выжидают, проклятые, – сказал кто-то из разведчиков.
– Поспешных выводов не делать, – предупредил Близниченко. – Усилить наблюдение.
Скрип снега слышался все отчетливее. Стало понятно: люди идут со стороны квадратной рощи. Но сколько их и кто они? Немцы или наши стрелки, прорвавшие оборону? Неясность сковала инициативу Близниченко, мешала правильно и быстро принять решение.
– Ребята! – встревоженно шепнул Карабердин. – Смотрите, мы лежим на минном поле.
Осторожно прощупывая вокруг себя снег, я посмотрел в сторону, куда Карабердин указал рукой. Перед моими глазами в темноте вырисовывалась продолговатая дощечка с надписью: «Минен!»
Боясь выдать себя, мы неподвижно лежали на снегу, затаив дыхание и ловя каждый звук. Вокруг нас из-под снега торчали кукурузные будылья. К ним привязаны тоненькие проволочки. Под тяжестью снега они натянулись до предела. Стоит кому-нибудь задеть проволочку – и прыгающая мина взлетит на воздух, взорвется и засыплет все вокруг сотнями шрапнельных пуль.
Но разведчиков, как и саперов, сберегла осторожность. Каждый знал поговорку: сапер ошибается только один раз в жизни. Потому мы постарались не ошибиться: тут же освободили стерню от проволоки и подготовили проход для своего отхода.
– Теперь понятно: немцы идут сюда, – сказал Близниченко. – Они проверяют мины.
– На ловца и зверь бежит, – добавил Шолохов.
– Но зверя, Коля, надо поймать… – Карабердин не договорил. Близниченко одернул его, прижал к земле. И туг заметил, что гитлеровцев было двое.
Прозвучала, как всегда, немногословная, команда. Шолохов и Карабердин, слившись в предутренней мгле и наплывавшей дымке со снегом, подползли к немцам еще ближе. Те продолжали идти и разговаривать. Когда гитлеровцы поравнялись с притаившимися в снегу разведчиками, Шолохов и Карабердин стремительно вскочили. Прыжок вперед – и через минуту фашисты лежали у их ног с кляпами во ртах. А рядом стояли другие разведчики, и немцы уже не пытались сопротивляться.
– Молодцы! – сказал Близниченко. – Мертвой хваткой взяли. Одним словом, здорово! Теперь – отход.
И мы начали отходить. Сейчас стало веселее, но трудностей прибавилось вдвое. «Языки» вели себя беспокойно. Первый испуг прошел, и они пытались задержать нас, надеясь, что подоспеет подмога. Конечно, от них всегда можно избавиться, но… Но «языков» необходимо доставить живыми, а это не так-то просто.
Противник обстреливал нейтральную полосу. А когда мы дали красную ракету – сигнал отхода стрелкам – гитлеровцы всполошились и открыли бешеный огонь. От взрывов дрожала земля, противно выли осколки, бороздя снег. Грянуло сразу три взрыва, они угодили прямо в цепь отходящих стрелков. Донеслись стоны. Кто-то звал на помощь. Наш санинструктор Илья Юдин подбежал к раненому и, оказав ему первую помощь, потащил товарища на себе. У самой нашей траншеи санинструктор остановился, и под тяжестью ноши его ноги подкосились. Но Илья не уронил раненого. Он осторожно опустил его на снег. Товарищи обступили бойца.
Нейтральная полоса, изрытая воронками, еще дышала гарью. А я думал о Юдине. Разведчики любили его.
– А, это ты, Илюша?.. Значит, все будет хорошо, – не раз слышал я от ребят. Он многим бойцам спас жизнь.
Знали Илью и как смелого воина. Он был старше нас, с детства любил профессию учителя, но не стал им – помешала война. И здесь, на фронте, качества воспитателя у него проявились ощутимо, особенно когда Илья стал парторгом роты разведчиков.
… Наша дивизия по-прежнему прощупывала силы противника – вела бои местного значения. Полк Константинова продвинулся вперед, завязал бой. Немцы, чувствуя, что им не удержаться у оврага, отошли к небольшой высоте. Вскоре стало ясно: гитлеровцы. на ней заранее подготовили позицию, и сейчас в лоб их не возьмешь.
Стрелки стали наступать по отлогим склонам высоты, покрытым глубоким снегом. Но и здесь противник просматривал все. Под градом пуль и снарядов наши залегли. Дальше продвинуться невозможно – мешал крупнокалиберный пулемет. Двух бойцов, пытавшихся уничтожить его, тут же срезало очередью.
Тогда дивизионные артиллеристы выкатили на прямую наводку пушку и открыли огонь. Живого места, казалось, не осталось на склоне высоты. Но-как только пехотинцы поднялись для броска в атаку – снова ожил вражеский пулемет.
– Подержи-ка сумку, – тихо попросил Юдин стоявшего рядом с ним разведчика, а сам схватил связку гранат и выскочил из окопа.
Подвижный, как ящерица, Илья короткими веребеж-ками добрался до пехотинцев. Он решил перехитрить вражеских пулеметчиков. Напружинившись, Илья сделал резкий бросок вперед, секунду-две полежал, потом мет-нулся вправо, затем – влево. Его белый маскхалат растворился в снежном вихре. Но немцы заметили Юдина, полоснули по нему очередью. К счастью, разведчик уже был вне зоны обстрела – пули пролетали выше, над ним.
– Кто этот смельчак? – спросил Константинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22