Он обхватил ручонками шею матери и заплакал.
— Кэй, дорогая, скажи же мне, что ты любишь меня хоть капельку!
— Нет, никогда, никогда!
И, вскочив на ноги, она опять побежала через поле к дороге. Винсент сидел на земле, ошеломленный. Кэй выскочила на дорогу и исчезла из глаз. Винсент собрался с силами и вновь ринулся вслед за ней, громко зовя ее. Когда он очутился на дороге, то увидел, что Кэй уже далеко и все еще бежит не останавливаясь, а мальчик прильнул к ее груди. Винсент замер на месте. Вот Кэй скрылась за поворотом дороги. Он долго стоял не двигаясь. Потом поплелся через поле назад и подобрал с земли свои этюды. Они были немного запачканы. Он сложил бутерброды в корзину, закинул за спину мольберт и устало потащился к дому.
А дома уже сгустились черные тучи; Винсент почувствовал это, как только переступил порог. Кэй заперлась в своей комнате вместе с Яном. Мать и отец сидели в гостиной. Они о чем-то говорили, но резко оборвали разговор, едва Винсент вошел. Он плотно закрыл за собой дверь. Отец, вероятно, был в страшном гневе, веко на правом глазу у него совсем закрылось.
— Винсент, и как ты только мог?.. — жалобным голосом начала мать.
— Что такое? — Он не совсем понимал, в чем его упрекают.
— Как мог ты так оскорбить свою кузину!
Винсент не знал, что ответить. Он снял со спины мольберт и поставил его в угол. Отец все еще был вне себя и словно лишился дара речи.
— Кэй объяснила вам, что именно произошло? — спросил Винсент.
Отец рванул высокий воротничок, врезавшийся в его багровую шею. Другой рукой он стиснул край стола.
— Она сказала, что ты чуть не задушил ее и орал как бешеный.
— Я говорил, что люблю ее, — спокойно возразил Винсент. — Не вижу, что тут могло ее оскорбить.
— И это все, что ты ей сказал? — Тон у отца был холодный как лед.
— Нет. Я просил ее быть моей женой.
— Твоей женой!
— Да. Что вас так удивляет?
— Ох, Винсент, Винсент, — сказала мать, — как ты только мог подумать об этом!
— Ты сама, должно быть, об этом подумывала…
— Но я не думала, что ты в нее влюбишься!
— Винсент, — вмешался отец, — знаешь ли ты, что Кэй доводится тебе двоюродной сестрой?
— Да, знаю. Ну и что из этого?
— Ты не можешь жениться на двоюродной сестре. Это было бы… было бы…
Пастор не мог заставить себя даже произнести роковое слово. Винсент подошел к окну и задумчиво глядел в сад.
— Что же это было бы?
— Грех!
Винсент с трудом сдержался. Как они смеют пачкать его любовь всякими затасканными словами?
— Ты говоришь бессмыслицу, недостойную тебя, отец.
— А я говорю тебе, что это грех! — вскричал пастор. — Я не допущу такого безобразия в роду Ван Гогов!
— Надеюсь, ты не воображаешь, что цитируешь Библию, отец! Двоюродным братьям и сестрам всегда разрешалось вступать в брак.
— Ох, Винсент, милый Винсент, — взмолилась мать, — если ты ее любишь, почему бы тебе не подождать? Муж ее умер всего год назад. Она все еще любит его всей душой. К тому же, ты сам знаешь, у тебя нет денег, чтобы содержать жену.
— То, что ты сделал, я считаю мальчишеством и бестактностью, — заявил отец.
Винсент содрогнулся от отвращения. Он нащупал в кармане трубку, вынул ее, подержал секунду в руке и сунул обратно.
— Отец, я решительно прошу тебя не употреблять таких выражений. Моя любовь к Кэй — самое светлое, что было у меня в жизни. Я не желаю, чтобы ты называл это мальчишеством и бестактностью.
Винсент схватил мольберт и ушел в свою комнату. Сидя на кровати, он спрашивал себя: «Что же произошло? Что я сделал? Я сказал Кэй, что люблю ее, и она убежала. Почему? Неужели я ей противен?»
«Нет, никогда, никогда!»
Он терзался всю ночь напролет, снова и снова вспоминая происшедшее. И всегда его размышления кончались одним и тем же. Эти короткие слова звучали у него в ушах словно похоронный звон, словно приговор судьбы.
Утро было уже на исходе, когда он, насилуя себя, спустился вниз. Черные тучи в дома как бы рассеялись. Мать хлопотала на кухне. Увидев Винсента, она поцеловала его и любовно потрепала по щеке.
— Как ты спал, милый? — спросила она.
— Где Кэй?
— Отец повез ее в Бреду.
— Зачем?
— К поезду. Она уезжает домой.
— В Амстердам?
— Да.
— Понимаю…
— Она считает, что так будет лучше, Винсент.
— Она написала мне что-нибудь?
— Нет, дорогой. Садись-ка завтракать.
— Не написала ни слова? Насчет вчерашнего? Она рассердилась на меня?
— Нет, нет, она просто решила уехать домой к родителям.
Анна-Корнелия сочла за благо не повторять того, что сказала Кэй; она помолчала, и разбив яйцо, вылила его на сковородку.
— В котором часу поезд отходит из Бреды?
— В двадцать минут одиннадцатого.
Винсент взглянул на голубые кухонные ходики.
— Сейчас как раз двадцать минут одиннадцатого.
— Да.
— Значит, я ничего уже не могу поделать.
— Садись завтракать, сынок. Я приготовила вкусные копченые языки.
Она расчистила место на кухонном столе, постелила салфетку и поставила еду. Она не отходила от Винсента, уговаривая его поесть; ей почему-то казалось, что если сын хорошенько набьет себе живот, все обойдется.
Винсент, чтобы сделать матери приятное, съел все до крошки. Но горечь слов, сказанных Кэй: «Нет, никогда, никогда!» — отравляла ему каждый кусок.
7
Он понимал, что любит свою работу куда больше, чем Кэй. Если бы ему пришлось выбирать, он не колебался бы ни минуты. Но теперь он вдруг утратил всякий вкус к рисованию. Работа его уже не занимала. Оглядывая брабантские рисунки, висевшие на стене, он убеждался, что с тех пор, как в нем проснулась любовь к Кэй, он шагнул в своем искусстве далеко вперед. Он чувствовал, что в его рисунках есть что-то грубое, суровое, но надеялся, что любовь Кэй сделает их мягче. Он любил Кэй так глубоко и страстно, что сколько бы она ни твердила: «Нет, никогда, никогда», — это не могло его остановить; ее отказ был для него подобен ледяной глыбе, которую он должен растопить, прижав к своему сердцу.
Однако в душе у него шевелилось сомнение, мешавшее приняться за работу. А вдруг ему не удастся поколебать ее решимость? Ведь она, пожалуй, считает за грех даже мысль о возможности новой любви. А он хотел исцелить ее от этого рокового недуга, оторвать от прошлого, за которое она так упорно цеплялась. Он хотел соединить свою большую руку рисовальщика с ее нежной рукой и трудиться, зарабатывая насущный хлеб и право на счастье.
Целыми днями он сидел у себя в комнате и писал Кэй письма, полные страсти и мольбы. Прошло несколько недель, прежде чем он понял, что она даже не читает этих писем. Почти ежедневно писал он и брату Тео, которому поверял все свои тайны, борясь против собственных сомнений и защищаясь от дружных нападок родителей и преподобного Стриккера. Он мучился, мучился жестоко и не всегда умел скрыть это. Мать с жалостливым лицом говорила ему утешительные слова.
— Винсент, — сказала она однажды, — ты бьешься головой о каменную стену. Дядя Стриккер говорит, что она отказала наотрез.
— Мне плевать на то, что говорит дядя.
— Милый мой, но она сама сказала это дяде.
— Сказала, что не любит меня?
— Да, таково ее последнее слово.
— Ну, насчет этого мы еще посмотрим.
— Но тебе не на что надеяться, Винсент. Дядя Стриккер говорит, что если бы Кэй и любила тебя, она бы все равно не согласилась выйти за тебя, раз ты не зарабатываешь тысячу франков в год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Кэй, дорогая, скажи же мне, что ты любишь меня хоть капельку!
— Нет, никогда, никогда!
И, вскочив на ноги, она опять побежала через поле к дороге. Винсент сидел на земле, ошеломленный. Кэй выскочила на дорогу и исчезла из глаз. Винсент собрался с силами и вновь ринулся вслед за ней, громко зовя ее. Когда он очутился на дороге, то увидел, что Кэй уже далеко и все еще бежит не останавливаясь, а мальчик прильнул к ее груди. Винсент замер на месте. Вот Кэй скрылась за поворотом дороги. Он долго стоял не двигаясь. Потом поплелся через поле назад и подобрал с земли свои этюды. Они были немного запачканы. Он сложил бутерброды в корзину, закинул за спину мольберт и устало потащился к дому.
А дома уже сгустились черные тучи; Винсент почувствовал это, как только переступил порог. Кэй заперлась в своей комнате вместе с Яном. Мать и отец сидели в гостиной. Они о чем-то говорили, но резко оборвали разговор, едва Винсент вошел. Он плотно закрыл за собой дверь. Отец, вероятно, был в страшном гневе, веко на правом глазу у него совсем закрылось.
— Винсент, и как ты только мог?.. — жалобным голосом начала мать.
— Что такое? — Он не совсем понимал, в чем его упрекают.
— Как мог ты так оскорбить свою кузину!
Винсент не знал, что ответить. Он снял со спины мольберт и поставил его в угол. Отец все еще был вне себя и словно лишился дара речи.
— Кэй объяснила вам, что именно произошло? — спросил Винсент.
Отец рванул высокий воротничок, врезавшийся в его багровую шею. Другой рукой он стиснул край стола.
— Она сказала, что ты чуть не задушил ее и орал как бешеный.
— Я говорил, что люблю ее, — спокойно возразил Винсент. — Не вижу, что тут могло ее оскорбить.
— И это все, что ты ей сказал? — Тон у отца был холодный как лед.
— Нет. Я просил ее быть моей женой.
— Твоей женой!
— Да. Что вас так удивляет?
— Ох, Винсент, Винсент, — сказала мать, — как ты только мог подумать об этом!
— Ты сама, должно быть, об этом подумывала…
— Но я не думала, что ты в нее влюбишься!
— Винсент, — вмешался отец, — знаешь ли ты, что Кэй доводится тебе двоюродной сестрой?
— Да, знаю. Ну и что из этого?
— Ты не можешь жениться на двоюродной сестре. Это было бы… было бы…
Пастор не мог заставить себя даже произнести роковое слово. Винсент подошел к окну и задумчиво глядел в сад.
— Что же это было бы?
— Грех!
Винсент с трудом сдержался. Как они смеют пачкать его любовь всякими затасканными словами?
— Ты говоришь бессмыслицу, недостойную тебя, отец.
— А я говорю тебе, что это грех! — вскричал пастор. — Я не допущу такого безобразия в роду Ван Гогов!
— Надеюсь, ты не воображаешь, что цитируешь Библию, отец! Двоюродным братьям и сестрам всегда разрешалось вступать в брак.
— Ох, Винсент, милый Винсент, — взмолилась мать, — если ты ее любишь, почему бы тебе не подождать? Муж ее умер всего год назад. Она все еще любит его всей душой. К тому же, ты сам знаешь, у тебя нет денег, чтобы содержать жену.
— То, что ты сделал, я считаю мальчишеством и бестактностью, — заявил отец.
Винсент содрогнулся от отвращения. Он нащупал в кармане трубку, вынул ее, подержал секунду в руке и сунул обратно.
— Отец, я решительно прошу тебя не употреблять таких выражений. Моя любовь к Кэй — самое светлое, что было у меня в жизни. Я не желаю, чтобы ты называл это мальчишеством и бестактностью.
Винсент схватил мольберт и ушел в свою комнату. Сидя на кровати, он спрашивал себя: «Что же произошло? Что я сделал? Я сказал Кэй, что люблю ее, и она убежала. Почему? Неужели я ей противен?»
«Нет, никогда, никогда!»
Он терзался всю ночь напролет, снова и снова вспоминая происшедшее. И всегда его размышления кончались одним и тем же. Эти короткие слова звучали у него в ушах словно похоронный звон, словно приговор судьбы.
Утро было уже на исходе, когда он, насилуя себя, спустился вниз. Черные тучи в дома как бы рассеялись. Мать хлопотала на кухне. Увидев Винсента, она поцеловала его и любовно потрепала по щеке.
— Как ты спал, милый? — спросила она.
— Где Кэй?
— Отец повез ее в Бреду.
— Зачем?
— К поезду. Она уезжает домой.
— В Амстердам?
— Да.
— Понимаю…
— Она считает, что так будет лучше, Винсент.
— Она написала мне что-нибудь?
— Нет, дорогой. Садись-ка завтракать.
— Не написала ни слова? Насчет вчерашнего? Она рассердилась на меня?
— Нет, нет, она просто решила уехать домой к родителям.
Анна-Корнелия сочла за благо не повторять того, что сказала Кэй; она помолчала, и разбив яйцо, вылила его на сковородку.
— В котором часу поезд отходит из Бреды?
— В двадцать минут одиннадцатого.
Винсент взглянул на голубые кухонные ходики.
— Сейчас как раз двадцать минут одиннадцатого.
— Да.
— Значит, я ничего уже не могу поделать.
— Садись завтракать, сынок. Я приготовила вкусные копченые языки.
Она расчистила место на кухонном столе, постелила салфетку и поставила еду. Она не отходила от Винсента, уговаривая его поесть; ей почему-то казалось, что если сын хорошенько набьет себе живот, все обойдется.
Винсент, чтобы сделать матери приятное, съел все до крошки. Но горечь слов, сказанных Кэй: «Нет, никогда, никогда!» — отравляла ему каждый кусок.
7
Он понимал, что любит свою работу куда больше, чем Кэй. Если бы ему пришлось выбирать, он не колебался бы ни минуты. Но теперь он вдруг утратил всякий вкус к рисованию. Работа его уже не занимала. Оглядывая брабантские рисунки, висевшие на стене, он убеждался, что с тех пор, как в нем проснулась любовь к Кэй, он шагнул в своем искусстве далеко вперед. Он чувствовал, что в его рисунках есть что-то грубое, суровое, но надеялся, что любовь Кэй сделает их мягче. Он любил Кэй так глубоко и страстно, что сколько бы она ни твердила: «Нет, никогда, никогда», — это не могло его остановить; ее отказ был для него подобен ледяной глыбе, которую он должен растопить, прижав к своему сердцу.
Однако в душе у него шевелилось сомнение, мешавшее приняться за работу. А вдруг ему не удастся поколебать ее решимость? Ведь она, пожалуй, считает за грех даже мысль о возможности новой любви. А он хотел исцелить ее от этого рокового недуга, оторвать от прошлого, за которое она так упорно цеплялась. Он хотел соединить свою большую руку рисовальщика с ее нежной рукой и трудиться, зарабатывая насущный хлеб и право на счастье.
Целыми днями он сидел у себя в комнате и писал Кэй письма, полные страсти и мольбы. Прошло несколько недель, прежде чем он понял, что она даже не читает этих писем. Почти ежедневно писал он и брату Тео, которому поверял все свои тайны, борясь против собственных сомнений и защищаясь от дружных нападок родителей и преподобного Стриккера. Он мучился, мучился жестоко и не всегда умел скрыть это. Мать с жалостливым лицом говорила ему утешительные слова.
— Винсент, — сказала она однажды, — ты бьешься головой о каменную стену. Дядя Стриккер говорит, что она отказала наотрез.
— Мне плевать на то, что говорит дядя.
— Милый мой, но она сама сказала это дяде.
— Сказала, что не любит меня?
— Да, таково ее последнее слово.
— Ну, насчет этого мы еще посмотрим.
— Но тебе не на что надеяться, Винсент. Дядя Стриккер говорит, что если бы Кэй и любила тебя, она бы все равно не согласилась выйти за тебя, раз ты не зарабатываешь тысячу франков в год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126