— Ты можешь остаться здесь, — предложил Конагер, — и позаботиться о своем друге, если он твой друг.
— Ты доверяешь мне?
— Ни на грош. Одно неверное движение — и я разнесу тебе череп. Но все же здесь для тебя безопаснее, чем там. Решай, парень.
— Я… я не могу. Это предательство.
— Это предательство предателей, и все. Ладно, малец, раз ты так решил — катись назад на свой холм, но, когда снова будешь спускаться — целься хорошенько, потому что я не промахнусь.
— Тяжелый ты человек, Конагер.
— Жизнь в нашей стране тяжелая. Но страна у нас неплохая, Скотт, и она станет еще лучше, если мы повесим или пристрелим некоторое количество вороватых крыс.
Белее простыни, Скотт вышел из барака. Постояв в нерешительности, он начал свой долгий путь к холму. Конагер задумчиво следил за ним, понимая, как тяжел и долог выбранный юношей путь. Он возвращался к своим преступным приятелям, зная в глубине души, что не должен туда идти. Его вело неверно понятое чувство товарищества.
Вдруг Конагер прокричал:
— Скотт, скажи Смоку Парнеллу: если у него есть хоть на кроличий Хвост порядочности, пусть спустится сюда, и мы поговорим как мужчина с мужчиной. Он, говорят, большой мастер в стрельбе, а я — всего лишь ковбой.
Едва Скотт перевалил за вершину холма, как его встретили Пит Кейзьюс, Тайл Кокер и сам Смок Парнелл.
— Долгонько ты там прохлаждался, — процедил Смок. — Как Хай?
— Он ранен в живот. Очень тяжело, насколько я понимаю.
— Худо. Но зато, пока Конагер возится с ним, он не смотрит за нами, не так ли?
Кудрявчик Скотт поднял на него глаза и пересказал предложение Конагера.
— Я слышал, — беспечно отозвался Парнелл. — Но я не такой дурак. Птичка в ловушке, и надо лишь дождаться темноты.
Кудрявчик Скотт опустился на землю. Он страстно желал оказаться где-нибудь в другом месте. Встреча с этим небритым, потрепанным, одиноким мужчиной в бараке произвела на него тяжелое впечатление. В нем было что-то такое…
— С ним непросто сладить, — тихо заметил он. — К тому же мы до сих пор не знаем, где Леггет и Тэй.
— Ха! Они давно сбежали. Потихоньку слиняли еще ночью. Этот придурок сражается за тех, кто его бросил!
Поглядывая из окон, Кон промыл Джексону рану и перевязал его чем смог.
В доме до сих пор не наблюдалось никаких признаков жизни. Возможно, его бросили и убрались потихоньку, пока он спал. Что ж, это неважно — он не уйдет. Пусть считают его тупым идиотом.
Глава 10
Раненый потерял сознание и бормотал что-то невнятное, потом неожиданно попросил пить. Кон принес ему воды в ковшике с длинной ручкой и подержал, пока тот утолял жажду.
Хай Джексон взглянул ему в глаза.
— Я, кажется, совсем плох, да?
— Честно сказать, да.
— Ты Конагер?
— Угу. А принес тебя сюда мальчишка Скотт.
— Он… славный парень. Ему бы домой уехать.
Хай Джексон лежал неподвижно, тяжело дыша. Он потерял много крови, и жить ему, по мнению Конагера, оставалось недолго.
— Мне придется скоро оставить тебя одного. Как только стемнеет, вся твоя банда явится за мной.
— Ты не бросишь меня, Конагер. Ты ведь сам знаешь, что не бросишь!
— Ничего я такого не знаю. Но если я не уйду, то им придется хоронить четверых-пятерых ваших ребят вместе со мной. Я подобные заварушки видывал, и не раз.
От дома потянулась тень, сгущаясь на лужайке перед бараком. Пора… иначе будет поздно.
Он налил в кружку кофе и, прихлебывая, обошел комнату, заглядывая в окна; потом, рассовав по карманам патроны и взглянув еще раз на раненого, направился к дальнему окну.
И снова он поглядел на дом. Где же Тэй и Леггет? И вдруг краем глаза увидел тень — тень бегущего человека. Стрелять было поздно. Он прозевал момент начала атаки.
Кон бросился к окну, выходившему на корраль, и нырнул в него. Возле дальнего угла корраля шевельнулся человек, тишину вечера разорвал выстрел. Бегущий, скорчившись, упал. В то же мгновение раздались еще три выстрела, и все из дома!
Еще один нападавший упал, и до Кона донеслись проклятия.
Кто бы там ни затаился в доме, он весьма мудро выждал, чтобы атакующие поверили в отсутствие опасности с этой стороны. А теперь двое подстрелены, причем один, очевидно, погиб.
Сгорбившись за углом корраля, Кон заметил какое-то мерцание — какое-то белое пятно. Приглядевшись, узнал листок бумаги, привязанный к кусту перекати-поля, — еще одно письмо вроде того, что нашел раньше. Листок был в пределах досягаемости, и Кон протянул руку, отвязал его и, не читая, сунул в карман.
Напряженно всматриваясь в обманчиво изменившуюся в сумерках местность, он пытался вовремя засечь движение противника, но вокруг стояла тишина.
Прошла еще минута, и он услышал шепот:
— Тайл? Назад… отходим.
Он отчетливо увидел силуэт ползущего человека. Кон держал револьвер в руке и наверняка мог увеличить счет поверженных врагов, но к чему?
Если он выстрелит, они откроют ответный огонь и, весьма вероятно, ранят его. Уходят, и Бог с ними. Бесполезно стрелять теперь. Насколько знал Конагер, у Смока Парнелла никогда не бывало больше десятка работников на ферме, а сегодня он потерял троих.
Кон неподвижно стоял на месте, пока не услышал стук копыт, замирающий вдали.
Стало совсем темно, когда он вернулся в барак и раздул угли в печи. В отблесках огня увидел, что Хай Джексон мертв.
Чиркнув спичкой, зажег лампу, держась подальше от окон на случай, если бандиты вздумают задержаться, что само по себе после такого отпора, по его мнению, маловероятно. Они ведь могут вернуться в любой другой день — если хватит духу.
Кон постоял минуту — наконец-то ему расхотелось покидать барак. Во двор вышел одновременно с Леггетом и Тэем.
— Конагер?! — воскликнул Тэй. — Ну и баню ты им устроил!
— Я старался.
— Мы долго не имели возможности сделать ни одного выстрела, а потом наконец отыгрались.
— Вы сломали им хребет. Подкосили всю решимость, — сказал Конагер, сдвигая шляпу на затылок. — Я устал и голоден как пес, Тэй, а там в бараке мертвец, которого принес Скотт.
— Кто это?
— Хай Джексон.
— Жаль, — вздохнул Тэй. — Он работал у меня когда-то. Хороший был ковбой, но связался с плохой компанией.
— Оставьте его мне, — сказал Леггет. — Ты свое дело сделал, Кон.
Конагер с Тэем вошли в дом. Сиборн налил кофе, достал хлеб, холодное мясо и четверть яблочного пирога и пригласил Кона к столу:
— Садись скорей, ты, должно быть, умираешь с голоду.
Ковбой ел молча, а Тэй стоял у окна и смотрел, как Леггет уносит мертвеца в холмы.
— Недолог век человека в этом мире, но он уходит к чему-то лучшему. Ты думал когда-нибудь об этом, Кон?
— Не слишком много. Я представляю себе рай вроде того, каким его рисуют равнинные индейцы — счастливые охотничьи просторы. По крайней мере, я бы так хотел. Некая местность с горами, ручьями, реками и зелеными травянистыми берегами, где можно лежать, прикрыв глаза шляпой, и слушать жужжание пчел.
По сложной ассоциации Кон вспомнил о записке в кармане, вытащил ее и развернул. Он так устал, что мог заснуть прямо за столом, не окончив еду. В записке была всего одна строчка:
«Я никогда не была влюблена».
Он долго глядел на нее, потом сунул обратно в карман. Женщине не просто решиться высказать то, что на душе, если она уже не девчонка. Кто писал записки и посылал их в никуда по воле ветра?
Одинокая женщина, сказал он себе, чертовски одинокая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32