Бенактини сменил тему:
— Ты здесь мужчина? Здесь жил только женщина и два -молодых.
— Они мои друзья. Я их защищаю. Их друзья — мои друзья, их враги — мои враги. Хорошо, что вы пришли с миром. Я буду рад, если мой друг Бенактини станет их другом.
Бенактини взглянул на него, пряча в глазах тень усмешки, ибо до этой встречи они с Конагером едва ли перебросились парой слов, хотя немало слышали друг о друге.
— Кажется, ты сказать о мире, — произнес Бенактини. — Значит, ты бояться?
— Ты любишь шутить. — Конагер употребил выражение, которое слышал от армейского офицера в разговоре с апачами. — Мне нет нужды бояться. У меня нет врагов.
— Нет врагов?
— Мои враги лежат по разным холмам. Мужчине нужны враги, чтобы он оставался зорким и сильным, но я не хочу, чтобы Бенактини был моим врагом. Все белые люди знают, какой он могучий воин, а также какой великий вождь — свирепый в бою и мудрый в совете.
Бенактини вскочил в седло.
— Мы ехать дальше.
— Подожди! — поднял руку Конагер. — Мой друг Бенактини едет далеко. Я не могу отпустить его без табака.
Левая рука Конагера нырнула в седельную сумку. Он подошел к индейцам, неся несколько пачек табака «Дурхамский бык». Одну из них он вручил Бенактини, а остальные полдюжины — другим воинам.
— Поделите их, а когда закурите, вспоминайте своего друга Конагера.
Потом он подчеркнуто повернулся к апачам спиной и медленно пошел к двери, которая тут же перед ним распахнулась. Он шагнул в комнату, снимая левой рукой седельную сумку с плеча. Взглянув через бойницу, увидел удаляющийся отряд.
— Они хотели напасть на нас! — воскликнула Эви.
— Я тоже так думаю.
— Что вы им сказали?
Он пожал плечами.
— Они же разумные люди. Мне приходилось драться с индейцами. Я дрался с сиу, шайенами, апачами, команчами и кайова, но мне случалось И делить с ними еду, меняться лошадьми, и я убедился, что они — разумные люди. Они уважают мужество. Индейца бесполезно умолять. Он убьет тебя из презрения, если не найдется другой причины. Но они уважают мужество и уважают хороший спор.
— Он знает вас?
— Скажем так — он признал меня. Я не отличаюсь благоразумием, миссис Тил, и по тупости своей никогда не признаю безнадежности своего положения. Он знал, что я буду драться, равно как и я знал, что он сделал бы то же самое. Мы увидели это друг в друге.
— Вы останетесь на ужин? Мы как раз собрали зелени.
— Что ж, с удовольствием, но только если вы позволите мне внести свою долю. Я всего несколько дней как из Плазы, и у меня есть бекон, пакет изюма, пара фунтов чернослива. Вы можете все это использовать. И еще есть кофе.
— Благодарю вас, мистер Конагер. Я принимаю ваш взнос. Мы и правда давно сидим без кофе.
— Поджарьте бекон, — предложил он, — а я пойду взгляну на лошадь.
Она сказала, что они сидят без кофе, но у Конагера было впечатление, что они много без чего сидят. Все выглядели изможденными… может, им не пришлось голодать, но их стол, очевидно, изобилием не отличался. Как Эви Тил сводила без мужа концы с концами, он даже не мог себе представить.
Ковбой вытер насухо коня, бросил ему сена, занес под навес свое седло. Винтовку, веревку и скатанные одеяла взял с собой в хижину.
Оглядев усадьбу, покачал головой: в хозяйстве явно не хватало мужских рук. Мальчуган еще не дорос до того, чтобы справляться с обязанностями взрослого мужчины, а женщине они вообще не по силам. Прихватив инструменты, ковбой починил поилку, поправил угол навеса, растрепанный ветром, а ближе к закату взял свою винтовку.
— Пойду прогуляюсь на часок, — предупредил хозяйку. — Может, попадется олень. Они здесь непуганые и как раз в это время спускаются к воде.
Человек, живущий на Западе, по привычке запоминает по пути расположение источников, звериные тропы, ориентиры в горах. Побывав в этих местах однажды, Конагер быстро нашел нужное направление, взобрался на гребень, выбрал место с подветренной стороны в тридцати ярдах от источника, залег в кустах и стал ждать.
Не прошло и получаса, как появился олень, а затем еще два. Охотник выбрал большого самца и тщательно прицелился ему в шею. С такого расстояния он не мог промахнуться. Освежевав тушу, сложил мясо в шкуру и принес к хижине, уже на подходе к которой до него донесся запах кофе и жареного бекона.
Переступив порог, сразу отметил про себя перемены в домочадцах: приглаженные волосы Лабана и ленточку на голове Руфи. Эви тоже убрала волосы в прическу. На столе появилась скатерть в красно-белую клетку, и вообще вся хижина сияла праздничной чистотой. Конагер почувствовал себя неловко.
Он несколько дней не брился, засыпая где придется. У него не было возможности уделять внимание своей внешности: умывался да причесывался — вот и весь туалет.
— Прошу прощения, мэм, я приведу себя в порядок. — Он вышел во двор, закатал рукава и умылся; глядя в треснувший осколок зеркала, почти наугад причесался; затем снял рубаху, вытряхнул, надел ее и вернулся в комнату.
— Извините, мэм, — проговорил Кон. — Бриться уже слишком темно.
— Какие пустяки, мистер Конагер. Прошу к столу!
После собственной стряпни любая еда казалась ковбою хороша, но эта была превосходна. На столе лежали два куска хлеба, и он уже доедал второй, когда вдруг осознал, что остальным хлеба не досталось. Молча дожевывая кусок, он обругал себя идиотом.
— Вы хорошо здесь обосновались, — заметил он. — У вас появились телята.
Эви рассказала про свой скот.
— Давайте-ка я его заклеймлю, миссис Тил. За лето тут пройдет не одно стадо, и неклейменый скот может потеряться.
— Я была бы очень благодарна, мистер Конагер.
Когда после ужина он поднялся и пошел к выходу, Эви проводила его взглядом: высокий, широкоплечий, длинноногий — у него прекрасная фигура, отметила она про себя.
Движения его отличались мягкостью, характерной скорее для охотника, чем для ковбоя. И еще он производил впечатление уверенного в себе человека, но без малейшего вызова,
Под внешним спокойствием Джейкоба всегда проглядывала тень тревоги. Эви казалось, что муж в глубине души никогда по-настоящему не верил в себя. В любом начинании он ожидал провала, несмотря на всю свою суровость, трудолюбие и умение внушить уважение к себе.
О Коне Конагере она не знала практически ничего — только то, что его считали мрачным, жестоким типом, никогда не просящим о снисхождении… но которого лучше не задевать, как выразился Мак-Клауд.
Невольно она стала свидетельницей того, как Кон проделал путь чуть ли не через весь штат, чтобы вернуть скот на ранчо, где работал, — скот, украденный опасными преступниками. И все же он казался ей странно застенчивым и мягким. Хотя этим отличались и некоторые другие встречавшиеся ей люди, имевшие репутацию опасных.
Она постелила себе наверху, вместе с детьми, а гость улегся на полу.
Проснувшись утром и увидев, что он опять исчез, как тогда зимой, Эви вдруг испугалась. В его присутствии она чувствовала себя так уверенно; первый раз за многие месяцы спала спокойно и крепко.
Она торопливо одевалась, когда раздался выстрел, затем второй. Быстро спустившись вниз, Эви разожгла огонь и принялась готовить завтрак к приходу Кона. На душе у нее потеплело.
— Добыл пару дроф, — улыбаясь, сказал он, входя в дом. — Жирненькие такие.
Весь день Конагер работал во дворе и думал о девушке, которая писала записки и привязывала к кустам перекати-поля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32