Да только апач, упав на землю, сумел все-таки выстрелить, и пуля разнесла Парку череп.
Путь вел меня теперь к дому, где я должен был приготовить все к появлению Мойры, позаботиться о лошадях в коррале и привести себя в достойный вид, чтобы завтра появиться в городе уже в качестве жениха.
Огибая мезу, ведшая на «Ту-Бар» тропа выходила на обширное плоскогорье; вдали я мог видеть вершины бесплодных холмов, лежащих за сухой мезой.
Из-под куста выскочил и умчался в заросли полыни кролик. Потом тропа нырнула в поросшую можжевельником низину. И там на самой середине дороги стоял Боди Миллер,
Он смеялся, держа руки на бедрах, а в глазах прыгали чертики. На обочине, держа под уздцы лошадей, стоял его рыжий приятель.
Нестриженые волосы Миллера падали на воротник рубашки. Темные волоски, пробивавшиеся в углах губ, казалось, стали еще длиннее и чернее. Но два револьвера в подхваченных сыромятными ремешками кобурах отнюдь не производили впечатления игрушечных.
— Жаль, жаль убивать великого человека, когда он пребывает на вершине блаженства, — издевательски проговорил Миллер.
Лошадь, на которой я ехал, была пуглива от природы и еще не успела привыкнуть ко мне. Я понятия не имел, как она поведет себя при стрельбе, и предпочел бы встретиться с Боди пешим. Однако времени было слишком мало. Боди был уверен в себе, но не знал, не догоняют ли меня какие-нибудь отставшие спутники.
Пришпорив, я послал лошадь прямо на Боди и, когда она прыгнула, соскочил на землю по другую сторону, пробежал два шага и выхватил револьвер, видя, как метнулись вниз руки Миллера. Он поднял револьверы, и, в тот же миг выстрелив, я ощутил отдачу. Наверное, наши пули встретились в воздухе — хотя я и выпустил свою чуть раньше, несмотря даже на то, что какую-то долю секунды Я целился.
Одна из пуль пробороздила мне плечо, в которое сразу же впился миллион иголок; а я попал Миллеру в грудь, и Боди пошатнулся, от удивления широко раскрыв глаза.
И вот тогда в меня вселился бес нетерпения. Я пришел в бешенство — никогда прежде я такого не испытывал. Продолжая стрелять, я пошел на Миллера.
— Что? Не нравится?
Я шел, орал и стрелял, и свинец летел, прошивая его.
— Теперь ты знаешь, как чувствовали себя другие, Боди! Обидно умирать только потому, что какой-то подонок хочет доказать, будто он мужчина. А ты не мужчина, Боди, ты только подлый, мерзкий мальчишка!
Окровавленный Миллер раскачивался из стороны в сторону; с ним было покончено. Кровь окрасила его рубашку в алый цвет, рот разорвала пуля, поперек посеревшего лица шел след от другой.
Он смотрел на меня, не произнеся ни слова. Какая-то сила еще удерживала его на ногах, но я видел, что с ним покончено. Стоя в горячем, ярком солнечном свете, Боди смотрел мне в лицо, и это было последним, что Миллеру суждено было увидеть в жизни.
— Мне жаль тебя, Боди. И почему ты не хотел пасти коров?..
Он сделал неуверенный шаг назад, револьверы выпали из рук. Боди все хотел что-то сказать, но слова не слетали у него с губ. Потом колени его подогнулись, и он рухнул на землю.
Стоя над его телом, я взглянул на рыжего. Казалось, ковбой не мог поверить своим глазам. Он пристально смотрел на неподвижное тело Миллера, потом поднял взгляд на меня.
— Я уеду… Только дайте мне шанс…
Он вскочил в седло, но, прежде чем тронуть коня, снова оглянулся на Боди. Он рассматривал лежавший в пыли труп, словно пробуждаясь ото сна.
— Не так уж он был силен?
— Никто не бывает так силен, — ответил я, — особенно с пулей в животе.
Рыжий уехал, а я остался посреди раскинувшейся в послеполуденном зное пустыне, один на один с трупом Боди Миллера, лежавшим у моих ног.
Я не мог оставить тело здесь; да и увидеть его, когда я поеду обратно, мне вовсе не хотелось. Поблизости от дороги был небольшой овражек, который вода размыла прежде, чем пробить себе другой путь. Я скатил туда тело, а потом обрушил нависающий берег, навалил сверху несколько камней.
Сидя в тени можжевелового куста, я соорудил крест и, подобрав обломок старой доски от фургона, давно валявшийся у дороги, вырезал на нем надпись:
ОН СВОЕ ОТЫГРАЛ
1881
Не слишком много осталось от человека, да только и Боди назвать человеком было трудно.
Может, этот рыжий и примется рассказывать обо всем, чему стал свидетелем — когда-нибудь где-нибудь у какого-нибудь лагерного костра. И рано или поздно начнут выплывать подробности этой истории. Но мне больше не хотелось зарабатывать репутацию ганфайтера; уже имевшейся было больше чем достаточно.
Плечо жгло, но рана была поверхностной; позаботиться о ней по приезде на ранчо совсем не сложно. Да и вообще пора было двигаться.
Далеко впереди иззубренные вершины гор, по которым не ступала еще нога человека, одиноко застыли в вечернем небе; заходившее за моей спиной солнце золотило их лучами. День близился к концу, и в наступившей вечерней прохладе я понемногу приближался к собственному ранчо.
Я ехал домой.
А завтра наступит день моей свадьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Путь вел меня теперь к дому, где я должен был приготовить все к появлению Мойры, позаботиться о лошадях в коррале и привести себя в достойный вид, чтобы завтра появиться в городе уже в качестве жениха.
Огибая мезу, ведшая на «Ту-Бар» тропа выходила на обширное плоскогорье; вдали я мог видеть вершины бесплодных холмов, лежащих за сухой мезой.
Из-под куста выскочил и умчался в заросли полыни кролик. Потом тропа нырнула в поросшую можжевельником низину. И там на самой середине дороги стоял Боди Миллер,
Он смеялся, держа руки на бедрах, а в глазах прыгали чертики. На обочине, держа под уздцы лошадей, стоял его рыжий приятель.
Нестриженые волосы Миллера падали на воротник рубашки. Темные волоски, пробивавшиеся в углах губ, казалось, стали еще длиннее и чернее. Но два револьвера в подхваченных сыромятными ремешками кобурах отнюдь не производили впечатления игрушечных.
— Жаль, жаль убивать великого человека, когда он пребывает на вершине блаженства, — издевательски проговорил Миллер.
Лошадь, на которой я ехал, была пуглива от природы и еще не успела привыкнуть ко мне. Я понятия не имел, как она поведет себя при стрельбе, и предпочел бы встретиться с Боди пешим. Однако времени было слишком мало. Боди был уверен в себе, но не знал, не догоняют ли меня какие-нибудь отставшие спутники.
Пришпорив, я послал лошадь прямо на Боди и, когда она прыгнула, соскочил на землю по другую сторону, пробежал два шага и выхватил револьвер, видя, как метнулись вниз руки Миллера. Он поднял револьверы, и, в тот же миг выстрелив, я ощутил отдачу. Наверное, наши пули встретились в воздухе — хотя я и выпустил свою чуть раньше, несмотря даже на то, что какую-то долю секунды Я целился.
Одна из пуль пробороздила мне плечо, в которое сразу же впился миллион иголок; а я попал Миллеру в грудь, и Боди пошатнулся, от удивления широко раскрыв глаза.
И вот тогда в меня вселился бес нетерпения. Я пришел в бешенство — никогда прежде я такого не испытывал. Продолжая стрелять, я пошел на Миллера.
— Что? Не нравится?
Я шел, орал и стрелял, и свинец летел, прошивая его.
— Теперь ты знаешь, как чувствовали себя другие, Боди! Обидно умирать только потому, что какой-то подонок хочет доказать, будто он мужчина. А ты не мужчина, Боди, ты только подлый, мерзкий мальчишка!
Окровавленный Миллер раскачивался из стороны в сторону; с ним было покончено. Кровь окрасила его рубашку в алый цвет, рот разорвала пуля, поперек посеревшего лица шел след от другой.
Он смотрел на меня, не произнеся ни слова. Какая-то сила еще удерживала его на ногах, но я видел, что с ним покончено. Стоя в горячем, ярком солнечном свете, Боди смотрел мне в лицо, и это было последним, что Миллеру суждено было увидеть в жизни.
— Мне жаль тебя, Боди. И почему ты не хотел пасти коров?..
Он сделал неуверенный шаг назад, револьверы выпали из рук. Боди все хотел что-то сказать, но слова не слетали у него с губ. Потом колени его подогнулись, и он рухнул на землю.
Стоя над его телом, я взглянул на рыжего. Казалось, ковбой не мог поверить своим глазам. Он пристально смотрел на неподвижное тело Миллера, потом поднял взгляд на меня.
— Я уеду… Только дайте мне шанс…
Он вскочил в седло, но, прежде чем тронуть коня, снова оглянулся на Боди. Он рассматривал лежавший в пыли труп, словно пробуждаясь ото сна.
— Не так уж он был силен?
— Никто не бывает так силен, — ответил я, — особенно с пулей в животе.
Рыжий уехал, а я остался посреди раскинувшейся в послеполуденном зное пустыне, один на один с трупом Боди Миллера, лежавшим у моих ног.
Я не мог оставить тело здесь; да и увидеть его, когда я поеду обратно, мне вовсе не хотелось. Поблизости от дороги был небольшой овражек, который вода размыла прежде, чем пробить себе другой путь. Я скатил туда тело, а потом обрушил нависающий берег, навалил сверху несколько камней.
Сидя в тени можжевелового куста, я соорудил крест и, подобрав обломок старой доски от фургона, давно валявшийся у дороги, вырезал на нем надпись:
ОН СВОЕ ОТЫГРАЛ
1881
Не слишком много осталось от человека, да только и Боди назвать человеком было трудно.
Может, этот рыжий и примется рассказывать обо всем, чему стал свидетелем — когда-нибудь где-нибудь у какого-нибудь лагерного костра. И рано или поздно начнут выплывать подробности этой истории. Но мне больше не хотелось зарабатывать репутацию ганфайтера; уже имевшейся было больше чем достаточно.
Плечо жгло, но рана была поверхностной; позаботиться о ней по приезде на ранчо совсем не сложно. Да и вообще пора было двигаться.
Далеко впереди иззубренные вершины гор, по которым не ступала еще нога человека, одиноко застыли в вечернем небе; заходившее за моей спиной солнце золотило их лучами. День близился к концу, и в наступившей вечерней прохладе я понемногу приближался к собственному ранчо.
Я ехал домой.
А завтра наступит день моей свадьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38