– Я домой хочу.
– Чего же ты не звонишь им? Они же там небось с ума сходят.
– Я звонил, – понуро сказал Лешка.
– Когда?
– Еще когда с театром по воинским частям между Лейпцигом и Эрфуртом ездили.
– А потом?
– Потом стеснялся…
– Ну и сволочь же ты! А посмотришь – и не скажешь… Звони немедленно! Вот тебе телефон – звони сейчас же. Вались в ноги, проси прощения, убалтывай их, как можешь. Это же родные люди! Елочки точеные, была бы у меня хоть какая-нибудь родня – я бы вообще с телефона не слезала бы! Так и висела бы на шнуре, как обезьяна на лиане… Звони, сукин кот, расскажи им, что жив-здоров, успокой.
– Да знают они, наверное, все, – сказал Лешка. – Мне один знакомый эмигрант в «Околице» говорил, будто бы в «Комсомолке» была заметка – дескать, такой-то и такой-то остался на Западе. Про меня. Так что они, наверное, прочитали.
– А то, что им из-за тебя КГБ кишки на барабан мотал, ты об этом подумал?
– Ну, и это, конечно…
Лариска отложила гитару в сторону, выпуталась из красного с желтыми цветами покрывала, спрыгнула голая с кровати, накинула длинный шелковый халат, пододвинула к Лешке телефон поближе:
– Звони, кайся. О бабках не думай – звони. Я их потом с налогов спишу. Сколько нужно, столько и разговаривай. И помни, Алешенька, что бы ни случилось, своих нельзя подставлять. Их беречь нужно. Звони. А я пока приму душ и приготовлю завтрак. А потом я тебя на ипподром свожу. Я до завтра совершенно свободна. Ни съемок, ни хрена. Проведем день любви, азарта и зрелищ!
Лариска взяла вчерашнюю вечернюю газету с туалетного столика, заглянула в последнюю страницу:
– Сегодня будет несколько очень загадочных и интересных забегов! Здешний ипподром, если не считать Московского и английского Эпсомского, – лучший в Европе… Ну, еще в Мадриде очень приличненький. Играл когда-нибудь? В смысле – на лошадок ставил?
– Нет. И не бывал никогда в жизни.
– Ура! Новичок – к счастью!.. И ничегошеньки в этом не тянешь?
– Ровным счетом. Что-то смутно припоминаю из классической литературы… Ты-то откуда такой специалист?
– Года два назад фильмик снимали – ипподром, конюхи, жокеи, конюшни и пара «светских» дам. Ну, дамы, естественно, мы с одной чешкой, жокеев и конюхов тоже наши изображали… Короче – свальный грех на конюшне. Кассета разошлась по всему миру! Я потом на ежегодном Эротико-Форуме за нее лауреатом золотого «Венуса» стала. Это порнографический «Оскар»… С тех пор «заболела» скачками, рысистыми бегами. Играю как ненормальная! Последнее время не везет, но… Только не терять надежды! Люди, знаешь, сколько оттуда бабок увозят – главное, лошадку угадать! Хотя для меня дело совсем не в деньгах – я, Алешик, там просто отдыхаю от всей этой своей блядской мототени… Звони в Ленинград, завтракаем и едем. Понял?
– Да.
– Код Союза и Ленинграда помнишь?
– Помню.
– Вот и звони. И учти – у нас там сейчас на два часа позже, чем здесь, в Германии…
Лори вышла из спальни, а Лешка подумал: «Забавная штука… Эта удивительная гражданка США миссис Лори Тейлор, „эротико-дива“, как называли ее бульварные газеты и журналы светской хроники, эта фантастически богатая „порнозвезда“ наипервейшей величины, американка, живущая в одном из пяти самых больших городов Германии, в собственном потрясающем доме, выстроенном в очень престижном районе, бывшая москвичка Лариска Скворцова по кличке Цыпа, спустя много лет жизни на Западе, говоря о Советском Союзе, где она была всего лишь хорошенькой валютной проституточкой, преследуемой всей гигантской советской милицейско-судебной машиной из-за пары сотен долларов, заработанных тяжким бабским трудом, она все-таки автоматически, даже не отдавая себе отчета об истинном смысле произносимого, сказала: „… У НАС ТАМ на два часа позже…“
«У нас там…» «Наверное, это из того же лукошка „сентиментальных нелепостей“», – подумал Лешка и стал набирать по международному коду домашний номер телефона в Ленинграде, на улице Бутлерова…
* * *
Нет, нет!.. Я не вернулся в сегодняшнее ночное купе «Красной стрелы», мчащейся из Москвы в Санкт-Петербург.
Каким-то образом я так и остался в Том Времени…
Сейчас я понимаю – это было дело рук Ангела, моего поразительного соседа по купе. Это он нашел единственно верный монтажный стык, исключающий долгие объяснения происходящего:
…вот Лешка Самошников здесь, в Западной Германии, набирает номер ленинградского телефона…
* * *
…а вот и я сам вместе с Лешкиным телефонным звонком оказываюсь тоже в Ленинграде Того Времени, на Бутлерова, в трехкомнатной квартире – «распашонке», где, к несчастью, уже не живет Натан Моисеевич Лифшиц; куда, к сожалению, больше никогда не придет старый-старый друг Ваня Лепехин; где Фирочка и Серега Самошниковы вместе с Любовью Абрамовной Лифшиц как чуда ждут какой-нибудь амнистии или Указа, которые дадут возможность их сыну и внуку – заключенному детской колонии строгого режима Толику-Натанчику – вернуться домой хоть на годик раньше отмеренного ему срока…
А как мечтают о весточке «оттуда», из этой проклятой Западной Германии, от их глупого, талантливого и любимого Лешки, который почему-то не может дать о себе знать уже несколько месяцев.
Только слухи, слухи, трепотня разная – как вокруг любого, кто за бугром оказался…
То будто бы Лешка уже в Голливуде снимается, то болтают, что он в Западном Берлине, в каком-то самом главном театре Гамлета репетирует…
Конечно, Лешке Самошникову в таланте не откажешь. Все может быть. Там тебе не псковский театрик.
А что, если это все вранье?..
– Господи всемилостивый! Если ты есть на белом свете, помоги нашим мальчикам, спаси их и помилуй! Они очень, очень хорошие…
Так шептала Любовь Абрамовна, протирая влажной тряпкой книжный стеллаж в «детской», где теперь жила она.
В большой комнате зазвонил телефон.
– Мама! Телефон!.. – закричала из кухни Фирочка. – Возьми трубку, пожалуйста! У меня руки в тесте. Это, наверное, Сережа с работы звонит…
Любовь Абрамовна вышла из «детской» в большую комнату, подняла трубку непрерывно звонящего телефона:
– Алло… Я вас слушаю.
– Двести сорок девять тридцать восемь одиннадцать? – спросил женский голос.
– Да, – ответила Любовь Абрамовна, и на мгновение ее сердце сделало пугающий кувырок.
Ноги у нее подкосились, и она тяжело опустилась на диван.
– Западная Германия вызывает, – с отчетливо неприязненными нотками в голосе сказала телефонная женщина. – Говорите.
– Фира… Фирочка!!! – слабенько прокричала Любовь Абрамовна. – Германия!..
На ходу вытирая руки кухонным полотенцем, в комнату влетела Фирочка. Перехватила телефонную трубку у матери, прижала к себе Любовь Абрамовну, чтобы та не упала с дивана на пол, и закричала в трубку:
– Я слушаю!.. Слушаю! Слушаю!..
И вдруг неожиданно – совсем тихо:
– Сынулечка… Маленький мой. Лешечка, родненький!.. Деточка моя любимая…
* * *
… Все-таки за последние три-четыре года я изрядно постарел.
Чувствую я это во всем: легко засыпаю, ночью чаще, чем раньше, хожу в туалет…
Просыпаюсь часам к пяти-шести утра (независимо от того, во сколько я лег – в полночь или под утро), долго не сплю, пытаюсь читать, смотреть немецкие и англо-американские предутренние телевизионные программы, задремываю, через двадцать минут снова просыпаюсь…
Все реже и реже посещают меня эротические сны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69