– Кормилец наш и поилец!.. Простите вы, Христа ради, нас, дурачков неученых!.. Простите, батюшка, все наши прегрешения, самоволки и невыходы на зарядки!..
– Прощаю, – сказал Кацуба.
– Не держите злобы против верных рабов своих!
– Не держу.
– Пожалейте, отец родной, своих овечек заблудших!
– Еще чего!.. – сказал Кацуба и встал.
Вокруг стоял такой хохот, что с КП обратили внимание.
– Кончай ночевать! – крикнул капитан Хижняк. – Первое звено – по машинам!..
* * *
Над аэродромом стоял слитный гул.
Динамики на командном пункте искажали голоса находящихся в воздухе. Что-то бубнил в микрофон руководитель полетов.
Собрался уезжать «газик» с кухонным нарядом. Кацуба уже влезал в кабину.
– Кацуба! – крикнул ему генерал.
– Слушаю вас, товарищ генерал!
– Не уезжайте. Разговор есть.
– Слушаюсь!
Кацуба захлопнул дверцу и не торопясь направился на КП. Но генерал сам пошел ему навстречу.
«Газик» рыкнул и покатил в расположение школы.
– Чего там курсанты ржали? – спросил генерал.
– Да так, товарищ генерал... Пацаны. Что с них взять?
Генерал открыл перед Кацубой пачку «Казбека». Закурили.
– Скоро пополнение придет, – сказал Лежнев.
Кацуба молчал.
– На сверхсрочную не надумал остаться?
– Никак нет, товарищ генерал.
– В Крым поедешь? В Феодосию?
– Так точно.
– Море... Дамочки, пижоны, командировочные, отдыхающие... – улыбнулся генерал. – И все такие морские волки? И все хотят плавать за волнорез?
– Так точно, – ухмыльнулся Кацуба.
– А ты их спасать будешь?
– Обязательно.
– И целый день в лодочке?
– Так точно.
– Мечта!.. – сказал генерал. – Черт с тобой... Насильно мил не будешь.
– Не в этом дело, товарищ генерал, – уже серьезно сказал Кацуба. – Я тут уже одному человеку обещал...
И в это мгновение со стороны расположения послышались истошные крики:
– Товарищи! Товарищи!..
К аэродрому бежало несколько человек. Это были и курсанты, и офицеры, и техники.
– Товарищи! Товарищи!
Мимо них, обгоняя и поднимая клубы пыли, мчался «виллис». В нем стоял дежурный по школе – молоденький лейтенант с повязкой на рукаве.
– Товарищи! – кричал он. – Товарищ генерал! Товарищ генерал!.. Товарищ генерал-майор!..
«Виллис» затормозил в метре от генерала и Кацубы. Лейтенант выпрыгнул на землю и упал. Вскочил, хотел взять под козырек, но вместо этого схватил себя руками за голову и прошептал:
– Товарищ генерал...
– Все!!! – крикнул генерал Кацубе.
Он метнулся на командный пункт, выхватил микрофон у руководителя полетов и закричал, шаря глазами по небу:
– Всем экипажам, находящимся в воздухе! На связи генерал Лежнев. На связи генерал Лежнев!.. Война окончена!.. Война окончена! Прием!
В ту же секунду из динамиков понеслось:
– Я – «третий»! Я – «третий»! Война окончилась! Нет войны! Вас понял!..
– Я – «седьмой»! Война окончена! Война окончена!..
– Я – «пятый»! Я – «пятый», войну закончил!!! Я закончил войну!.. «Жил на свете Джонни-подшкипер, плавал семнадцать лет!..» Война окончена!!!
– Всем на посадку! – закричал генерал в микрофон. – Всем на посадку!.. Садиться в очередности взлета! На посадку, мальчики! На посадку, пацаны мои!.. Ура-а-а!
И весь аэродром закричал «ура!». В воздух летели шлемофоны, пилотки, фуражки. Рты у всех были раскрыты в истошно-счастливом крике.
Но в это время динамик радиостанции на КП закричал голосом Чеботаря:
– Я – «девятый»! Я не хочу! Я не кончил войну! Я – «девятый» – войну не закончил! Я еще должен... за отца, за всех!..
– «Девятый», «девятый»!.. Спокойно!.. Война окончена!. – крикнул в микрофон генерал Лежнев.
На КП все замерли.
– Война окончена, – повторил Лежнев. – Кто «девятка»? Кто «девятка»? – закрутил головой Лежнев.
– Это Чеботарь! – крикнул капитан Хижняк.
Лежнев нажал кнопку микрофона и, сдерживая волнение, заговорил:
– «Девятый», «девятый»... Чеботарь, сынок... успокойся. Садись. Аккуратненько садись, Чеботарь. Ты же летчик, Чеботарь...
Все на КП смотрели прямо в динамик.
– Не могу... – сказал динамик голосом Чеботаря. – Не могу.
– Можешь, – твердо сказал Лежнев. – Уйди подальше, в сторону Майского... И заходи на посадку. Как понял?
И пауза.
– Вас понял... – упавшим голосом сказал динамик.
– Жду тебя, Чеботарь, – сказал Лежнев и положил микрофон.
Аэродром наполнился ревом садящихся машин. Все потонуло в этом страшном и победном звучании. Не было слышно ничего...
Не было слышно и как плакал старшина Кацуба, сидя на пыльной среднеазиатской земле, привалившись к пыльному старому «виллису»...
* * *
Эскадрилья чистила сапоги.
Эскадрилья подшивала белоснежные подворотнички.
Эскадрилья гладила гимнастерки и галифе...
Драила пуговицы и пряжки ремней смесью нашатыря с мелом...
Металась в поисках ниток. Клянчила иголки...
Прикрепляла «птички» к погонам...
Сновала в диком возбуждении мимо дневального – то на улицу, то в казарму...
Из громкоговорителей, висевших на столбах у каждого барака, безостановочно лился вальс «Амурские волны».
Все двери были открыты. Офицеры в парадных кителях входили и выходили... Дневальный совсем запарился отдавать честь каждому. Зазуммерил телефон на его тумбочке. Дневальный схватил трубку:
– Первая эскадрилья... Дневальный курсант Тараскин! Вас понял. – И, отведя трубку в сторону, закричал: – Старшина Кацуба! Товарищ старшина, вас на КПП ожидают!
– Иду! – крикнул Кацуба из каптерки.
– Идет! – крикнул дневальный в трубку и положил ее на рычаг.
Открылась дверь каптерки, и вышел Кацуба.
... Из каптерки вышел Кацуба, какого никто никогда не видел! Он был в офицерском кителе с черными танкистскими погонами, на которых посверкивали маленькие золотые танки. На голове Кацубы сидела приплюснутая танкистская фуражка с черным бархатным околышем. И брюки у него были с красным, а не с голубым кантом!
Но что творилось на груди у Кацубы, потрясло всех, кто увидел его в эту секунду!
Левая сторона начиналась с ордена Боевого Красного Знамени. Потом шли три ордена Славы – полный кавалерский набор! Медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». И еще какие-то медали...
Правая сторона кителя сверкала двумя орденами Отечественной войны и орденом Красной Звезды. Внизу, справа, гвардейский знак...
Дневальному Тараскину даже дурно стало.
Бегущие останавливались, как подстреленные. Идущие замирали на месте.
Стоящие – вжимались в стены...
По эскадрилье расползалась тишина. Только вальс «Амурские волны» из репродукторов...
Никольский вбежал в одних трусах с утюгрм в руке в казарму, увидел Кацубу и ахнул:
– Мамочка!.. С ума сойти...
– Дежурный! – рявкнул Кацуба.
Дежурный по эскадрилье вытянулся перед Кацубой.
– Слушаю вас, товарищ старшина, – ошалело доложил он, не отрывая глаз от груди Кацубы.
– Чтобы порядок был в эскадрилье. Вернусь – проверю.
И Кацуба вышел из казармы под вальс из репродукторов.
Он шел по территории авиашколы, и «Амурские волны» сопровождали его на всем пути.
Казалось, что его, Кацубу, было видно отовсюду: в этом авиационном царстве голубых погон и голубых околышей черная форма танкиста намертво приковывала к себе внимание.
Ему козыряли и курсанты, и офицеры, провожая его потрясенными взглядами.
Кацуба козырял в ответ и сосредоточенно приближался к КПП...
Проходная контрольно-пропускного пункта авиашколы – это будка с дежурным и телефоном, это большие голубые ворота с огромной железной «птичкой» и красной звездой – эмблемой военной авиации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14