Шапка соскользывает с головы и остаётся лежать на рельсе. Через мгновения колесо вагона переезжает шапку, не покачнувшись.
Я бросаю его ноги на снег. Брюки задираются и я вижу волосатые ноги и ярко-красные носки. Мгновение с удивлением смотрю на носки – это какой-то детский цвет. Мужчины таких не носят. Поворачиваюсь и иду прочь. Такое чувство, будто я только что брал руками что-то грязное, противное. Зачерпываю снег и долго, тщательно тру руки. Снег тает, грязными капельками сбегает с рук, неслышно капает в чистый белый снег. Руки краснеют.
“Живи, дурак”, – думаю я, – “Охота мне с твоей кровью на руках жить”. И вдруг понимаю, что спас Лёшку совсем не поэтому. Переступил бы я через его смерть. Ничего бы со мной не случилось и не дрогнула бы ни единая жилка в моей душе. Спас я его потому, что даже за всю его мразь смерть слишком суровое наказание. И больше ничего.
***
Спустя два дня Корыто снова приставал ко мне. Закончив смену, я переодевался в бытовке, сидя у своего шкафчика. Он стоял передо мной и нёс очередную ахинею. На сей раз я спокойно смотрел, как он выкобеливается. Потом скучным голосом сказал:
– “Послушай, Лёша”, – Лёшка даже оглянулся посмотреть, к кому это я обращаюсь – его иначе как Корыто не называли, – “Ты вот взрослый мужик, а ведёшь себя как трёхлетний ребёнок. Тебе самому-то не надоело? Я вот пацан. Может в два раза тебя младше, но сдаётся мне что мозгов у меня по крайней мере в два раза больше”. Последовала пауза, после этого все, кто был в бытовке, подавились от смеха. Смеялись нарочито громко, злорадно – Корыто, мягко говоря, недолюбливали. Лёшка завертелся на месте, со злым лицом накинулся на ближайшего к нему мужика:
– “Чего ржёшь, козёл!” – на что мужик ответил смехом. Ещё раз он попытался взять реванш, но не получилось.
Мозгов у него и правда было немного. В начале марта они с приятелями напились, и в пьяном жару у склада с мелом поспорили о чём-то. Этот идиот не нашёл лучше аргумента, чем пырнуть дружка ножом. Тот кое-как выжил. После этого случая я уже не был уверен, правильно ли я тогда стащил его с рельс. Так и не решил для себя. Обоих я больше никогда не видел. А ещё лучше, если бы никогда и не знал. Но, к сожалению, такие лёшки в том или ином виде живут среди людей.
***
Ну вот и всё. Скоро совсем рассветёт. Надо вставать, надо идти, надо жить. Месяц назад я вышел из самолёта в тёплую южно-калифорнийскую ночь. На расстоянии пяти часов лёта осталось занесённое снегом Торонто. Утром я должен был уже начать проект, который подрядился сделать для компании. С того дня работаю по десять-одиннадцять часов в день. На выходные – в Торонто. Если остаюсь здесь, то тогда и в выходной забегаю на работу – то одно вспомнишь или придумаешь, то другое, и хочется быстрее проверить. Жить можно. Можно жить. Сын школьник хорошо помогает по системной части, используя телефон и электронную почту. Вдвоём у нас дело спорится. Так-то я работаю в основном из дома, навещая клиентов по мере надобности, а остальное время соединяюсь с мощными компьютерами через Интернет или специальные линии. Но здесь особый случай. Это американское отделение крупной японской компании, свои секреты предпочитают за стены не выносить. Я делаю довесок к оборудованою, которое только через восемь месяцев увидит свет. Часть работы, связанную с математикой, буду делать дома. Потом вернусь, чтобы уже окончательно запустить всю систему.
Через двадцать минут я кручу педали велосипеда. Ещё минут двадцать пять, и я засяду в своём закутке, окружённый компьютерами, проводами, распределителями. И незаметно, в напряжении, пробегут очередные десять-одиннадцать часов жизни. И я их почти не замечу и не запомню. Но работать мне нравится. Беру проект целиком или самостоятельный кусок проекта, договариваюсь о цене, и делаю его как считаю нужным, добиваясь оговорённого договором результата. Чтобы выполнить проект, приходится заниматься и математикой, и системными разработками, и программированием одновременно – как говорится, на все руки от скуки. Попутно публикую статьи, кое-что патентую. В общем, нормально. Жить можно.
Всё ещё рано. Одинокий автомобиль стоит на перекрёстке, ждёт зелёного сигнала. В Арвайне они переключаются долго. И в Сиэтле. И в том городишке с дорожным названием – Федеральный Путь. И – где ещё?… Где же был этот непрерывный моросящий дождь и постоянная сырость?… Там ещё был такой весёлый мужик в гараже… Ванкувер? Да нет, это было где-то в США… Нью Хэмпшир? Не помню. Да какая разница... Хоть бы мне сроду не знать этих хэмпширов... Да только прижала жизнь в лихолетье, когда по всем швам трещала разграбляемая, отданная на откуп безжалостным “своим” и заморским победителям страна где я вырос. “Своим”... Какие они мне свои. Эти “свои” за холмом лошадь доедают... Да, как щелчком вышибла жизнь меня из родимых мест и забросило в чужое и неуютное далёка. Но человек такая тварь – цепляется, выживает, а то и более того. Главное – не останавливаться, двигаться и двигаться. Один раз живёшь, так и используй свою жизнь сам. А то много охотников чужими жизнями распоряжаться. Перебьются...
Пока мы стоим, подъезжает ещё один ранний велосипедист. Пожилой мужчина, почти старик, останавливается возле меня.
– “Не спится, парень?”, – вопрос, вообще говоря, не характерный для американцев. Но это Калифорния, маленький городок, народ здесь, кто победнее, простой и открытый. Я уже начинаю привыкать.
– “Не спится”, – просто отвечаю я. Акцент не удивляет его.
– “Мне тоже. Всё думаю”, – я с интересом смотрю на него. Наверное, ему есть о чём подумать. Судя по его виду и старенькому, со следами неумелой подкраски велосипеду, жизнь у него по крайней мере не очень обеспеченная.
– “Я тоже”, – теперь его черёд внимательно поглядеть мне в глаза.
Переключился светофор. Он кивает головой, пропуская меня вперёд. Я делаю жест, одновременно означающий и прощание и благодарность, и нажимаю на педали. Оглядываюсь назад. Старик замечает и машет рукой. Сворачиваю к спуску в долину, где вдоль реки идёт велосипедная дорожка. Река собственно и не река. Так, ручей с широким руслом, огороженный бетонным парапетом. В редкие зимние дожди здесь бывает много воды.
***
Я кручу педали, проезжая уже такие знакомые повороты, спуски, мосты. Под одним из них живёт бомж, опустившийся мужчина лет тридцати-сорока, точнее трудно сказать. Попозже, когда на дорожке наступит оживление от велосипедистов, утренних бегунов и ходоков, он выйдет к самой обочине и начнёт на виду у всех мочиться. Мимо будут двигаться люди, не замечая его. Так он заявляет миру о своём законченном существовании. Когда-нибудь и это надоест ему, как и всё остальное, за что он брался в своей жизни.
Человек должен двигаться к цели, чтобы оставаться человеком. К Своей Цели. Он не может останавливаться, таковы фундаментальные законы природы. А этот давно остановился и с тех пор больше не живёт. Человек рождён, создан эволюционно природой чтобы жить, чтобы двигаться и развиваться. Жизнь каждого человека – это генезис развития всего человечества, точно так же как в утробе матери он повторяет стадии эволюционного процесса, приведшего в итоге к человеку более-менее временами разумному. И начиная с того, чтобы просто заработать себе кусок хлеба, поднимаешься по ступеням своего развития и начинаешь уважать себя и свой разум, и ощущать свое человеческое достоинство и потребность в нём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Я бросаю его ноги на снег. Брюки задираются и я вижу волосатые ноги и ярко-красные носки. Мгновение с удивлением смотрю на носки – это какой-то детский цвет. Мужчины таких не носят. Поворачиваюсь и иду прочь. Такое чувство, будто я только что брал руками что-то грязное, противное. Зачерпываю снег и долго, тщательно тру руки. Снег тает, грязными капельками сбегает с рук, неслышно капает в чистый белый снег. Руки краснеют.
“Живи, дурак”, – думаю я, – “Охота мне с твоей кровью на руках жить”. И вдруг понимаю, что спас Лёшку совсем не поэтому. Переступил бы я через его смерть. Ничего бы со мной не случилось и не дрогнула бы ни единая жилка в моей душе. Спас я его потому, что даже за всю его мразь смерть слишком суровое наказание. И больше ничего.
***
Спустя два дня Корыто снова приставал ко мне. Закончив смену, я переодевался в бытовке, сидя у своего шкафчика. Он стоял передо мной и нёс очередную ахинею. На сей раз я спокойно смотрел, как он выкобеливается. Потом скучным голосом сказал:
– “Послушай, Лёша”, – Лёшка даже оглянулся посмотреть, к кому это я обращаюсь – его иначе как Корыто не называли, – “Ты вот взрослый мужик, а ведёшь себя как трёхлетний ребёнок. Тебе самому-то не надоело? Я вот пацан. Может в два раза тебя младше, но сдаётся мне что мозгов у меня по крайней мере в два раза больше”. Последовала пауза, после этого все, кто был в бытовке, подавились от смеха. Смеялись нарочито громко, злорадно – Корыто, мягко говоря, недолюбливали. Лёшка завертелся на месте, со злым лицом накинулся на ближайшего к нему мужика:
– “Чего ржёшь, козёл!” – на что мужик ответил смехом. Ещё раз он попытался взять реванш, но не получилось.
Мозгов у него и правда было немного. В начале марта они с приятелями напились, и в пьяном жару у склада с мелом поспорили о чём-то. Этот идиот не нашёл лучше аргумента, чем пырнуть дружка ножом. Тот кое-как выжил. После этого случая я уже не был уверен, правильно ли я тогда стащил его с рельс. Так и не решил для себя. Обоих я больше никогда не видел. А ещё лучше, если бы никогда и не знал. Но, к сожалению, такие лёшки в том или ином виде живут среди людей.
***
Ну вот и всё. Скоро совсем рассветёт. Надо вставать, надо идти, надо жить. Месяц назад я вышел из самолёта в тёплую южно-калифорнийскую ночь. На расстоянии пяти часов лёта осталось занесённое снегом Торонто. Утром я должен был уже начать проект, который подрядился сделать для компании. С того дня работаю по десять-одиннадцять часов в день. На выходные – в Торонто. Если остаюсь здесь, то тогда и в выходной забегаю на работу – то одно вспомнишь или придумаешь, то другое, и хочется быстрее проверить. Жить можно. Можно жить. Сын школьник хорошо помогает по системной части, используя телефон и электронную почту. Вдвоём у нас дело спорится. Так-то я работаю в основном из дома, навещая клиентов по мере надобности, а остальное время соединяюсь с мощными компьютерами через Интернет или специальные линии. Но здесь особый случай. Это американское отделение крупной японской компании, свои секреты предпочитают за стены не выносить. Я делаю довесок к оборудованою, которое только через восемь месяцев увидит свет. Часть работы, связанную с математикой, буду делать дома. Потом вернусь, чтобы уже окончательно запустить всю систему.
Через двадцать минут я кручу педали велосипеда. Ещё минут двадцать пять, и я засяду в своём закутке, окружённый компьютерами, проводами, распределителями. И незаметно, в напряжении, пробегут очередные десять-одиннадцать часов жизни. И я их почти не замечу и не запомню. Но работать мне нравится. Беру проект целиком или самостоятельный кусок проекта, договариваюсь о цене, и делаю его как считаю нужным, добиваясь оговорённого договором результата. Чтобы выполнить проект, приходится заниматься и математикой, и системными разработками, и программированием одновременно – как говорится, на все руки от скуки. Попутно публикую статьи, кое-что патентую. В общем, нормально. Жить можно.
Всё ещё рано. Одинокий автомобиль стоит на перекрёстке, ждёт зелёного сигнала. В Арвайне они переключаются долго. И в Сиэтле. И в том городишке с дорожным названием – Федеральный Путь. И – где ещё?… Где же был этот непрерывный моросящий дождь и постоянная сырость?… Там ещё был такой весёлый мужик в гараже… Ванкувер? Да нет, это было где-то в США… Нью Хэмпшир? Не помню. Да какая разница... Хоть бы мне сроду не знать этих хэмпширов... Да только прижала жизнь в лихолетье, когда по всем швам трещала разграбляемая, отданная на откуп безжалостным “своим” и заморским победителям страна где я вырос. “Своим”... Какие они мне свои. Эти “свои” за холмом лошадь доедают... Да, как щелчком вышибла жизнь меня из родимых мест и забросило в чужое и неуютное далёка. Но человек такая тварь – цепляется, выживает, а то и более того. Главное – не останавливаться, двигаться и двигаться. Один раз живёшь, так и используй свою жизнь сам. А то много охотников чужими жизнями распоряжаться. Перебьются...
Пока мы стоим, подъезжает ещё один ранний велосипедист. Пожилой мужчина, почти старик, останавливается возле меня.
– “Не спится, парень?”, – вопрос, вообще говоря, не характерный для американцев. Но это Калифорния, маленький городок, народ здесь, кто победнее, простой и открытый. Я уже начинаю привыкать.
– “Не спится”, – просто отвечаю я. Акцент не удивляет его.
– “Мне тоже. Всё думаю”, – я с интересом смотрю на него. Наверное, ему есть о чём подумать. Судя по его виду и старенькому, со следами неумелой подкраски велосипеду, жизнь у него по крайней мере не очень обеспеченная.
– “Я тоже”, – теперь его черёд внимательно поглядеть мне в глаза.
Переключился светофор. Он кивает головой, пропуская меня вперёд. Я делаю жест, одновременно означающий и прощание и благодарность, и нажимаю на педали. Оглядываюсь назад. Старик замечает и машет рукой. Сворачиваю к спуску в долину, где вдоль реки идёт велосипедная дорожка. Река собственно и не река. Так, ручей с широким руслом, огороженный бетонным парапетом. В редкие зимние дожди здесь бывает много воды.
***
Я кручу педали, проезжая уже такие знакомые повороты, спуски, мосты. Под одним из них живёт бомж, опустившийся мужчина лет тридцати-сорока, точнее трудно сказать. Попозже, когда на дорожке наступит оживление от велосипедистов, утренних бегунов и ходоков, он выйдет к самой обочине и начнёт на виду у всех мочиться. Мимо будут двигаться люди, не замечая его. Так он заявляет миру о своём законченном существовании. Когда-нибудь и это надоест ему, как и всё остальное, за что он брался в своей жизни.
Человек должен двигаться к цели, чтобы оставаться человеком. К Своей Цели. Он не может останавливаться, таковы фундаментальные законы природы. А этот давно остановился и с тех пор больше не живёт. Человек рождён, создан эволюционно природой чтобы жить, чтобы двигаться и развиваться. Жизнь каждого человека – это генезис развития всего человечества, точно так же как в утробе матери он повторяет стадии эволюционного процесса, приведшего в итоге к человеку более-менее временами разумному. И начиная с того, чтобы просто заработать себе кусок хлеба, поднимаешься по ступеням своего развития и начинаешь уважать себя и свой разум, и ощущать свое человеческое достоинство и потребность в нём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12