Для них всё, что не по ихнему, только раздражающее препятствие, и все остальные люди – низшая раса, перегной для осуществления их бредовых идей. Как фашисткая Германия, или римляне, к примеру… Да только где они теперь, эти империи?… Ни себе, ни людям… Захватить могут, да. Затоптать – нет вопросов. А вот что потом делать – не знают. Ну и от “излишка” ума начинают из себя солнцеподобных изображать, историю переписывать, да народ в невежество обращать – лишь бы удержать завоёванные позиции, любой ценой. И так на всех уровнях и во всех областях, куда бы эти энергичные кабаны не пролезли.
Ещё до этого случая я окончательно сбросил путы образа отличника. В начале пятого класса выбирали командира пионерского отряда. Кто-то предложил меня, но я отказался. Всё-равно выбрали. После собрания я подошёл к учительнице и сказал, что не хочу быть комадиром отряда и вообще никаким командиром. В пятом классе уже была другая учительница, хорошая такая женщина Нина Михайловна. Она поняла меня, и на следующий день избрали активную девочку. Потом для уроков труда надо было выбрать старосту. Я быстренько предложил Серёгу, и выбрали его. Он был доволен, хотя лучше ко мне относиться не стал – скорее наоборот. Моё равнодушие к командным постам и прочим атрибутам избранности сбивало его с толку и только усиливало неприязнь ко мне. Ему ещё предстояло узнать, что люди бывают разные. Очень разные. И нет такой колодки, чтобы под всех подходила.
Я уже занимался лёгкой атлетикой, выступал за школу на соревнованиях. Этого как бы хватало для общественной работы, и меня оставили в покое. Но драки, по сути дела, только начались… Со временем они становились всё более жестокими и подлыми, когда на меня одного налетали по три-четыре человека, часто старше меня. Правило “лежачего не бьют” осталось в раннем детстве. Не сказать, чтобы народ у нас уж очень драчливый. По отдельности с каждым можно договориться. Как-то это поощряется, что ли… И потом, стая нигде не любит тех, кто чем-то отличается от основной массы. Одноклассники били Юру Абдулова, безответного парнишку, жившего в каком-то своём мире. Хотя – странно, но это так – в целом парни в нашем классе были неплохие, за исключением двух полудебилов. Те уже тогда прикладывали все силы, чтобы быстрее попасть за решётку. Учился Юра плоховато, зато в кружке “Умелые руки” делал модели, занимавшие первые места на городских конкурсах. Иногда я встревал, останавливал издевательство. Злоба при этом обращалась на меня, но я держал напор. Грань была хлипенькая, какая-то малость останавливала одноклассников наброситься на меня. Боялись? Уважали? Кто его знает… Но то-то и оно, что заступался я не всегда, когда уж издевательство становилось совсем отвратительным. Можно сейчас себе сказать, что я не красное солнышко, всех не обогрел бы. Можно… Справедливость, это кто как её понимает – у каждого своя.
Так и катилась школьная жизнь. Для окружающих я был странноватый отличник, живущий сам по себе и равнодушный к мнению и одноклассников, и учителей. А к слову, если разобраться, прогресс человечества и движется теми, кто сам по себе и не оглядывается на толпу.
И ненавидел же я эти драки!… Не принимала моя душа эту дикость, это идиотское мышление одноразового пушечного мяса, которому ни себя ни тем более других не жалко. Вся доблесть для таких заключена в умении выбивать чьи-то мозги, да топтать человеческое достоинство. А зачем они, мозги-то? Или достоинство? Кому они нужны? Правителям в любой стране безмозглый народ самое милое дело. Делай с таким народом что хочешь, рассказывай любые байки – всему поверят! Чем больше страна, тем нужнее стране бойцы, потому как и амбиции большие. И в школе то же отношение. Мол, пусть мужают мальчишки, пусть учатся быть беззаветным пушечным мясом и привыкают к мысли, что кулак – он всему голова. А то что через эту первобытную “романтику” сколько людей инвалидами души и тела стало, так это не беда. Бабы ещё нарожают! Охотников распоряжаться чужими жизнями везде хватает.
От драк появлялись у меня шрамы и трамвы, которые будут давать знать о себе всю жизнь. В больницах мне накладывали швы без обезболивания. Иногда спрашивали, могу ли потерпеть, а чаще нет, просто предупреждали: “Ну, держись!” Когда заставляли оставаться в больнице, я отказывался – расписывался, что предупреждён о возможных последствиях, и уходил. Начиная с седьмого класса я больше ни разу в жизни не дрался против одного… И не знаешь как сказать-то даже. Врага? Противника? Ведь и не то и не другое. Дикость какая-то, да и только… Зачем всё это делалось, кому это было надо?… А ведь кому-то надо было. Просто так ничего не бывает. Всегда есть причина, если есть следствие.
Вопреки поговорке, хоть и один, я всё же был воин на неприветливом и опасном поле жизни. Можно и одному, если с умом всё делать – нет правил без исключений. Хотя, хотя… Стаей-то оно, конечно, сподручней. …И рад бы я был не драться, да куда денешься. Тут либо хвост поджимай и в подворотню на всю жизнь, либо с хищниками в диком лесу на свободе живи. Вот и думай, голова…
***
С раннего детства я занимался хлопотливым сезонным промыслом. С весны до поздней осени народ вылавливал из Иртыша брёвна, шпалы и вообще всё что плавало и могло пригодиться в хозяйстве. Один раз сосед поймал большой фанерный ящик с сахаром-песком. По краям сахар подмок, но в середине счастливцу удалось наскрести килограммов восемь тёмного кубинского сахара.
Пойманный строевой лес продавали застройщикам – в те годы народ ещё строил свои дома. Особенно ценились непропитанные шпалы и строительный брус. Вверх по течению от нашего дома, метрах в трёхстах, был шпалопропиточный завод. При разгрузке барж отдельные шпалы падали в воду и становились нашей добычей. Периодически со шпалопропиточного завода приходила “комиссия” и конфисковывала шпалы. Приходилось их прятать и стараться быстрее сбыть застройщикам.
Брёвна пилились, кололись и использовались для отопления. Большая часть шла на продажу владельцам частных домов. Но промысел был нелёгкий. Брёвна вначале надо было расколоть вдоль, и только потом вручную напилить и наколоть. Часть владельцев домов покупали брёвна целиком, и затем сами пилили и кололи. Это был праздник души и тела, когда удавалось залучить такого покупателя. Некоторые продавцы, правда, так радовались, что не брали деньги до погрузки, а потом новоиспечённый счастливый обладатель дров отбывал не расплатившись. Наверное, чтобы не замутить постылой прозой жизни такие редкие и такие светлые моменты счастья.
***
Речной промысел занятие не бог весть какое прибыльное, зато я был предоставлен самому себе. Я любил многочисленные уютные острова на Иртыше, тихие протоки. Иногда рыбачил. Сидеть с удочкой у меня не хватало терпения. Обычно я ставил сети или использовал бредень. В ту пору в черте города ещё можно было поймать стерлядь. Налимы были обычное дело.
Иногда я попадал в довольно рискованные приключения. В ледоход меня несколько раз затирало льдом так, что приходилось вытаскивать лодку на лёд и надеяться что моя льдина окажется крепче других. Кругом меня льдины наползали друг на друга, вздымались из воды, с треском лопались, крошились на куски. Шум оглушал. Душа моя пела от восторга, и в то же время было немного жутковато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Ещё до этого случая я окончательно сбросил путы образа отличника. В начале пятого класса выбирали командира пионерского отряда. Кто-то предложил меня, но я отказался. Всё-равно выбрали. После собрания я подошёл к учительнице и сказал, что не хочу быть комадиром отряда и вообще никаким командиром. В пятом классе уже была другая учительница, хорошая такая женщина Нина Михайловна. Она поняла меня, и на следующий день избрали активную девочку. Потом для уроков труда надо было выбрать старосту. Я быстренько предложил Серёгу, и выбрали его. Он был доволен, хотя лучше ко мне относиться не стал – скорее наоборот. Моё равнодушие к командным постам и прочим атрибутам избранности сбивало его с толку и только усиливало неприязнь ко мне. Ему ещё предстояло узнать, что люди бывают разные. Очень разные. И нет такой колодки, чтобы под всех подходила.
Я уже занимался лёгкой атлетикой, выступал за школу на соревнованиях. Этого как бы хватало для общественной работы, и меня оставили в покое. Но драки, по сути дела, только начались… Со временем они становились всё более жестокими и подлыми, когда на меня одного налетали по три-четыре человека, часто старше меня. Правило “лежачего не бьют” осталось в раннем детстве. Не сказать, чтобы народ у нас уж очень драчливый. По отдельности с каждым можно договориться. Как-то это поощряется, что ли… И потом, стая нигде не любит тех, кто чем-то отличается от основной массы. Одноклассники били Юру Абдулова, безответного парнишку, жившего в каком-то своём мире. Хотя – странно, но это так – в целом парни в нашем классе были неплохие, за исключением двух полудебилов. Те уже тогда прикладывали все силы, чтобы быстрее попасть за решётку. Учился Юра плоховато, зато в кружке “Умелые руки” делал модели, занимавшие первые места на городских конкурсах. Иногда я встревал, останавливал издевательство. Злоба при этом обращалась на меня, но я держал напор. Грань была хлипенькая, какая-то малость останавливала одноклассников наброситься на меня. Боялись? Уважали? Кто его знает… Но то-то и оно, что заступался я не всегда, когда уж издевательство становилось совсем отвратительным. Можно сейчас себе сказать, что я не красное солнышко, всех не обогрел бы. Можно… Справедливость, это кто как её понимает – у каждого своя.
Так и катилась школьная жизнь. Для окружающих я был странноватый отличник, живущий сам по себе и равнодушный к мнению и одноклассников, и учителей. А к слову, если разобраться, прогресс человечества и движется теми, кто сам по себе и не оглядывается на толпу.
И ненавидел же я эти драки!… Не принимала моя душа эту дикость, это идиотское мышление одноразового пушечного мяса, которому ни себя ни тем более других не жалко. Вся доблесть для таких заключена в умении выбивать чьи-то мозги, да топтать человеческое достоинство. А зачем они, мозги-то? Или достоинство? Кому они нужны? Правителям в любой стране безмозглый народ самое милое дело. Делай с таким народом что хочешь, рассказывай любые байки – всему поверят! Чем больше страна, тем нужнее стране бойцы, потому как и амбиции большие. И в школе то же отношение. Мол, пусть мужают мальчишки, пусть учатся быть беззаветным пушечным мясом и привыкают к мысли, что кулак – он всему голова. А то что через эту первобытную “романтику” сколько людей инвалидами души и тела стало, так это не беда. Бабы ещё нарожают! Охотников распоряжаться чужими жизнями везде хватает.
От драк появлялись у меня шрамы и трамвы, которые будут давать знать о себе всю жизнь. В больницах мне накладывали швы без обезболивания. Иногда спрашивали, могу ли потерпеть, а чаще нет, просто предупреждали: “Ну, держись!” Когда заставляли оставаться в больнице, я отказывался – расписывался, что предупреждён о возможных последствиях, и уходил. Начиная с седьмого класса я больше ни разу в жизни не дрался против одного… И не знаешь как сказать-то даже. Врага? Противника? Ведь и не то и не другое. Дикость какая-то, да и только… Зачем всё это делалось, кому это было надо?… А ведь кому-то надо было. Просто так ничего не бывает. Всегда есть причина, если есть следствие.
Вопреки поговорке, хоть и один, я всё же был воин на неприветливом и опасном поле жизни. Можно и одному, если с умом всё делать – нет правил без исключений. Хотя, хотя… Стаей-то оно, конечно, сподручней. …И рад бы я был не драться, да куда денешься. Тут либо хвост поджимай и в подворотню на всю жизнь, либо с хищниками в диком лесу на свободе живи. Вот и думай, голова…
***
С раннего детства я занимался хлопотливым сезонным промыслом. С весны до поздней осени народ вылавливал из Иртыша брёвна, шпалы и вообще всё что плавало и могло пригодиться в хозяйстве. Один раз сосед поймал большой фанерный ящик с сахаром-песком. По краям сахар подмок, но в середине счастливцу удалось наскрести килограммов восемь тёмного кубинского сахара.
Пойманный строевой лес продавали застройщикам – в те годы народ ещё строил свои дома. Особенно ценились непропитанные шпалы и строительный брус. Вверх по течению от нашего дома, метрах в трёхстах, был шпалопропиточный завод. При разгрузке барж отдельные шпалы падали в воду и становились нашей добычей. Периодически со шпалопропиточного завода приходила “комиссия” и конфисковывала шпалы. Приходилось их прятать и стараться быстрее сбыть застройщикам.
Брёвна пилились, кололись и использовались для отопления. Большая часть шла на продажу владельцам частных домов. Но промысел был нелёгкий. Брёвна вначале надо было расколоть вдоль, и только потом вручную напилить и наколоть. Часть владельцев домов покупали брёвна целиком, и затем сами пилили и кололи. Это был праздник души и тела, когда удавалось залучить такого покупателя. Некоторые продавцы, правда, так радовались, что не брали деньги до погрузки, а потом новоиспечённый счастливый обладатель дров отбывал не расплатившись. Наверное, чтобы не замутить постылой прозой жизни такие редкие и такие светлые моменты счастья.
***
Речной промысел занятие не бог весть какое прибыльное, зато я был предоставлен самому себе. Я любил многочисленные уютные острова на Иртыше, тихие протоки. Иногда рыбачил. Сидеть с удочкой у меня не хватало терпения. Обычно я ставил сети или использовал бредень. В ту пору в черте города ещё можно было поймать стерлядь. Налимы были обычное дело.
Иногда я попадал в довольно рискованные приключения. В ледоход меня несколько раз затирало льдом так, что приходилось вытаскивать лодку на лёд и надеяться что моя льдина окажется крепче других. Кругом меня льдины наползали друг на друга, вздымались из воды, с треском лопались, крошились на куски. Шум оглушал. Душа моя пела от восторга, и в то же время было немного жутковато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12