Неугомонный был мужичонка. Проходя мимо рампы, где я работал, мог как бы невзначай уронить щит. Отключал рубильник мехлопат, утаскивал мои инструменты. Я ему говорил, что наскребёт он на свой хребёт, но его это только раззадоривало. Я понимал, что объяснять ему что-либо кулаками тоже бесполезно. Да и не справиться мне с ним. К тому же, тронь я его, приятели быстро соберутся мне отомстить. Что другое, а для этого они очень даже дружные, в момент соберутся. Даром что между собой всё время собачатся. Но и дальше пускать дело на самотёк было нельзя. Корыто мне надоел хуже горькой редьки, и я начал присматривать, как бы его получше отблагодарить, желательно за всё сразу.
***
Бывало приходилось задерживаться после вечерней смены, и тогда последний автобус “делал ручкой”. Я оставался ночевать в бытовке, постелив на пол мешки из-под рыбной муки и какое мог найти тряпьё. Утром я в таких случаях ехал не в школу, а домой. Надо было переодеться и хоть чуть-чуть ещё поспать, иначе я просто разбил бы голову об стол. В этой школе были столы, а не парты. Ученики сидели на табуретках.
В школе я тогда появлялся ко второму уроку. Не оправдываясь, терпеливо выслушивал выговор учительницы и честно признавался что проспал. Учился я хорошо, так что пропуски сходили мне с рук. После этого я развивал активную деятельность по приобщению к нетленым сокровищам – знаниям. (К слову сказать, тезис об их нетленности не столь очевиден в свете диалектического развития мира, как выяснилось потом.) Я делал домашние задания за сегодня, завтра, используя перемены и менее напряженные уроки. Глотал абзацы учебников, заучивал теоремы, правила грамматики и химические формулы. По литературе надо было читать толстые книги. Вместо этого я читал краткие статьи в учебнике русской литературы да внимательно слушал что говорили на уроках.
***
Одноклассники не одобряли мою тягу к знаниям и активность на уроках. В классе тон задавали хулиганистые двоечники. В этой школе я учился с начала учебного года, переведясь ещё до того как мы переехали в другой район. Так что я был чужаком. К отличникам вообще всегда настороженное отношение. А тут двойное бремя – и отличник, и чужой. Хотя в тот год я не был круглым отличником. Меня не трогали, но равновесие было хрупкое и могло быть нарушено в любой момент.
В первые дни произошёл эпизод, который определил мой статус в новой школе. Вертлявый парнишка, обязательная принадлежность таких компаний для роли живца, несильно пнул меня сзади. Я быстро повернулся назад и увидел его невинную физиономию. Позади в ожидании стояли приятели. Что я знал точно, так это что спускать нельзя. Я развёл руками, как бы показывая что, мол, бывает. Затем мгновенно метнулся вперёд, сгрёб живца за грудки, поддернул к себе чтобы он потерял равновесие и с подножкой, со всего размаху, безжалостно бросил его на пол. Приятели двинулись вперёд. Я быстро наклонился, сгрёб в правую руку табуретку за ножку возле сиденья, и тоже шагнул вперёд. До драки дело не дошло. На последовавший поток мата я не ответил ни слова. Усмехнулся, глядя в упор на их заводилу, бросил им под ноги табуреткку и вышел из класса.
В коридоре меня начала бить нервная дрожь. Всё же я был эмоциональный парнишка. Поднялся до последней лестничной плошадки, откуда вела уже приставная лестница на чердак школы, и стал приседать и отжиматься от пола до изнеможения, пытаясь перебить дрожь. Мало-помалу успокоился.
Девчонки наябедничали учительнице, та сказала завучу. На моё счастье Шабанова Валентина Александровна была хотя и грубоватая, властная, но хорошая и умная женщина. Она пришла после следующего урока, вывела меня в широкий школьный коридор, усадила на стул. Села рядом сама. Помолчала.
– “А сможешь так, один?”
– “Смогу”.
– “Ну и правильно. Не связывайся с этими обормотами. У них одна дорога – тюрьма. Ладно, потерпи. Что-нибудь придумаю.”
Слово своё она сдержала. В конце учебного года, оставшись временно за директора, перевела в параллельный класс. Директор школы относился ко мне сначала с подозрением, потом невзлюбил. Чем-то не понравилась моя личность бывшему начальнику колонии для малолетних преступников. Валентина Александровна это конечно знала, но тем не менее пошла наперекор директору. По дороге в новый класс обронила: “Так оно вернее будет. От него не знаешь что ждать. Где ты ему дорогу перешёл?…” Я молчал. Ответа не требовалось.
Тон в новом классе задавали ударники и отличники. И правда, учиться там было веселее.
Хорошая была тётка… И умная. Вскоре я сошёлся с одним одноклассником. Отношения не были очень близкими, скорее приятельскими. Шабанова как-то остановила меня в коридоре.
– “Видела тебя с Осиным. Я у него классным руководителем долго была. Повнимательней будь. Особо не подпускай”, – и отошла. Как в воду глядела.
***
После случая с “живцом” два раза в школу приходили какие-то великовозрастные парни. Были они связаны с моими одноклассниками или нет – я так и не узнал. Первый раз ничего не ожидал. Проходил в коридоре мимо стоящих у окна незнакомых парней и ни с того ни с сего получил удар сначала в живот, потом по голове. Как мог отблагодарил за внимание, особо не церемонясь. После этого был настороже. Через неделю, увидев при выходе из школы группу парней, стоящих у школьной калитки, пошёл в другую сторону. Не помогло.
– “Эй, длинный, иди сюда! Дело есть.”
– “У тебя дело, кубик, ты и иди.”
– “Ладно, мы люди не гордые”.
Бежать не было смысла. Не сегодня, так завтра. Вопрос, похоже, сам по себе не умрёт. Пока они неспеша подходили, я достал из сумки что-то типа молотка, на самом деле болт для крепления рельс к бетонным шпалам, своего рода железнодорожный костыль. Я их брал в кузнице железнодорожных мастерских, забивать крючья в пойманные на Иртыше брёвна. Брёвна были скользкие, вертелись в воде. Вбить крюк было непросто, особенно в холодное время. А делать это надо было быстро – лодку моментально сносило течение, и потом нужно было долго возвращаться назад вдоль берега, буксируя за собой пойманные брёвна. Руки мёрзли, иногда импровизированный молоток выскальзывал из рук в воду, так что в лодке я всегда держал запас этих болтов.
Вперёд выступил светлый ладный парень лет восемнадцати.
– “Ну и что ты будешь с этой штукой делать, сосунок?”
В ответ я молча размахнулся и описал молотком дугу в его сторону. Он ловко, без лишних движений на всякий случай отпрянул.
– “Какие мы сердитые”, – спокойно сказал он.
Я приготовился к кровопролитной драке.
– “Ладно, живи”, – парень смотрел на меня по-прежнему спокойно и изучающе. Повернулся к своей свите: “Не трогайте его”. И пошёл в сторону. Приятели потянулись за ним, бросая недоумённые взгляды то на своего предводителя, то на меня, так и стоящего наготове с болтом в руке.
В тот год я встретил его ещё несколько раз – случайно, в разных местах. Каждый раз он подходил, задавал какой-нибудь нейтральный вопрос, выслушивал ответ и прощался. Потом он пропал.
Встретил я его лет через девять после окончания школы, в местном отделении милиции. Я пришёл хлопотать насчёт прописки по возвращении в Омск после учёбы, а он пришёл становиться на учёт как вернувшийся из мест заключения. На удивление он узнал меня, сам подошёл и начал торопливо, с матом и блатным жаргоном рассказывать о своей непутёвой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
***
Бывало приходилось задерживаться после вечерней смены, и тогда последний автобус “делал ручкой”. Я оставался ночевать в бытовке, постелив на пол мешки из-под рыбной муки и какое мог найти тряпьё. Утром я в таких случаях ехал не в школу, а домой. Надо было переодеться и хоть чуть-чуть ещё поспать, иначе я просто разбил бы голову об стол. В этой школе были столы, а не парты. Ученики сидели на табуретках.
В школе я тогда появлялся ко второму уроку. Не оправдываясь, терпеливо выслушивал выговор учительницы и честно признавался что проспал. Учился я хорошо, так что пропуски сходили мне с рук. После этого я развивал активную деятельность по приобщению к нетленым сокровищам – знаниям. (К слову сказать, тезис об их нетленности не столь очевиден в свете диалектического развития мира, как выяснилось потом.) Я делал домашние задания за сегодня, завтра, используя перемены и менее напряженные уроки. Глотал абзацы учебников, заучивал теоремы, правила грамматики и химические формулы. По литературе надо было читать толстые книги. Вместо этого я читал краткие статьи в учебнике русской литературы да внимательно слушал что говорили на уроках.
***
Одноклассники не одобряли мою тягу к знаниям и активность на уроках. В классе тон задавали хулиганистые двоечники. В этой школе я учился с начала учебного года, переведясь ещё до того как мы переехали в другой район. Так что я был чужаком. К отличникам вообще всегда настороженное отношение. А тут двойное бремя – и отличник, и чужой. Хотя в тот год я не был круглым отличником. Меня не трогали, но равновесие было хрупкое и могло быть нарушено в любой момент.
В первые дни произошёл эпизод, который определил мой статус в новой школе. Вертлявый парнишка, обязательная принадлежность таких компаний для роли живца, несильно пнул меня сзади. Я быстро повернулся назад и увидел его невинную физиономию. Позади в ожидании стояли приятели. Что я знал точно, так это что спускать нельзя. Я развёл руками, как бы показывая что, мол, бывает. Затем мгновенно метнулся вперёд, сгрёб живца за грудки, поддернул к себе чтобы он потерял равновесие и с подножкой, со всего размаху, безжалостно бросил его на пол. Приятели двинулись вперёд. Я быстро наклонился, сгрёб в правую руку табуретку за ножку возле сиденья, и тоже шагнул вперёд. До драки дело не дошло. На последовавший поток мата я не ответил ни слова. Усмехнулся, глядя в упор на их заводилу, бросил им под ноги табуреткку и вышел из класса.
В коридоре меня начала бить нервная дрожь. Всё же я был эмоциональный парнишка. Поднялся до последней лестничной плошадки, откуда вела уже приставная лестница на чердак школы, и стал приседать и отжиматься от пола до изнеможения, пытаясь перебить дрожь. Мало-помалу успокоился.
Девчонки наябедничали учительнице, та сказала завучу. На моё счастье Шабанова Валентина Александровна была хотя и грубоватая, властная, но хорошая и умная женщина. Она пришла после следующего урока, вывела меня в широкий школьный коридор, усадила на стул. Села рядом сама. Помолчала.
– “А сможешь так, один?”
– “Смогу”.
– “Ну и правильно. Не связывайся с этими обормотами. У них одна дорога – тюрьма. Ладно, потерпи. Что-нибудь придумаю.”
Слово своё она сдержала. В конце учебного года, оставшись временно за директора, перевела в параллельный класс. Директор школы относился ко мне сначала с подозрением, потом невзлюбил. Чем-то не понравилась моя личность бывшему начальнику колонии для малолетних преступников. Валентина Александровна это конечно знала, но тем не менее пошла наперекор директору. По дороге в новый класс обронила: “Так оно вернее будет. От него не знаешь что ждать. Где ты ему дорогу перешёл?…” Я молчал. Ответа не требовалось.
Тон в новом классе задавали ударники и отличники. И правда, учиться там было веселее.
Хорошая была тётка… И умная. Вскоре я сошёлся с одним одноклассником. Отношения не были очень близкими, скорее приятельскими. Шабанова как-то остановила меня в коридоре.
– “Видела тебя с Осиным. Я у него классным руководителем долго была. Повнимательней будь. Особо не подпускай”, – и отошла. Как в воду глядела.
***
После случая с “живцом” два раза в школу приходили какие-то великовозрастные парни. Были они связаны с моими одноклассниками или нет – я так и не узнал. Первый раз ничего не ожидал. Проходил в коридоре мимо стоящих у окна незнакомых парней и ни с того ни с сего получил удар сначала в живот, потом по голове. Как мог отблагодарил за внимание, особо не церемонясь. После этого был настороже. Через неделю, увидев при выходе из школы группу парней, стоящих у школьной калитки, пошёл в другую сторону. Не помогло.
– “Эй, длинный, иди сюда! Дело есть.”
– “У тебя дело, кубик, ты и иди.”
– “Ладно, мы люди не гордые”.
Бежать не было смысла. Не сегодня, так завтра. Вопрос, похоже, сам по себе не умрёт. Пока они неспеша подходили, я достал из сумки что-то типа молотка, на самом деле болт для крепления рельс к бетонным шпалам, своего рода железнодорожный костыль. Я их брал в кузнице железнодорожных мастерских, забивать крючья в пойманные на Иртыше брёвна. Брёвна были скользкие, вертелись в воде. Вбить крюк было непросто, особенно в холодное время. А делать это надо было быстро – лодку моментально сносило течение, и потом нужно было долго возвращаться назад вдоль берега, буксируя за собой пойманные брёвна. Руки мёрзли, иногда импровизированный молоток выскальзывал из рук в воду, так что в лодке я всегда держал запас этих болтов.
Вперёд выступил светлый ладный парень лет восемнадцати.
– “Ну и что ты будешь с этой штукой делать, сосунок?”
В ответ я молча размахнулся и описал молотком дугу в его сторону. Он ловко, без лишних движений на всякий случай отпрянул.
– “Какие мы сердитые”, – спокойно сказал он.
Я приготовился к кровопролитной драке.
– “Ладно, живи”, – парень смотрел на меня по-прежнему спокойно и изучающе. Повернулся к своей свите: “Не трогайте его”. И пошёл в сторону. Приятели потянулись за ним, бросая недоумённые взгляды то на своего предводителя, то на меня, так и стоящего наготове с болтом в руке.
В тот год я встретил его ещё несколько раз – случайно, в разных местах. Каждый раз он подходил, задавал какой-нибудь нейтральный вопрос, выслушивал ответ и прощался. Потом он пропал.
Встретил я его лет через девять после окончания школы, в местном отделении милиции. Я пришёл хлопотать насчёт прописки по возвращении в Омск после учёбы, а он пришёл становиться на учёт как вернувшийся из мест заключения. На удивление он узнал меня, сам подошёл и начал торопливо, с матом и блатным жаргоном рассказывать о своей непутёвой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12