- Говорю с кем? - повторил кузнец, не взглянув на него, потом, улыбаясь, ответил: - С глупостью со своей говорю...
Но беседовать с крёстным удавалось редко, в кузнице всегда был кто-нибудь посторонний и часто вертелся круглый, точно кубарь, Яшка, заглушая удары молотка и треск углей в горне звонким криком, - при Яшке Евсей не смел заглядывать к дяде.
Кузница стояла на краю неглубокого оврага; на дне его, в кустах ивняка, Евсей проводил всё свободное время весной, летом и осенью. В овраге было мирно, как в церкви, щебетали птицы, гудели пчёлы и шмели. Мальчик сидел там, покачиваясь, и думал о чём-то, крепко закрыв глаза, или бродил в кустах, прислушиваясь к шуму в кузнице, и когда чувствовал, что дядя один там, вылезал к нему.
- Что, сирота? - встречал кузнец, прищуривая глаза, смоченные слезами.
Однажды Евсей спросил кузнеца:
- Нечистая сила ночью в церкви бывает?
Подумав, кузнец ответил:
- Чего ей не бывать? Она везде пролезет, ей легко...
Мальчик приподнял плечи и круглыми глазами пытливо ощупал тёмные углы кузницы.
- Ты их не бойся, бесов-то! - посоветовал дядя.
Евсей вздохнул и тихо ответил:
- Я не боюсь...
- Они тебе не вредны! - уверенно объяснил кузнец, отирая глаза чёрными пальцами. Тогда Евсей спросил:
- А как же бог?
- А что он?
- Зачем бог чертей в церковь пускает?
- Ему что? Бог церквам не сторож...
- Он там не живёт?
- Бог-то? На что ему! Ему, сирота, везде место. Церковь - это для людей...
- А люди для чего?
- А люди - они, стало быть... вообще, для всего! Без людей не обойдёшься, - н-да...
- Они - для бога?
Кузнец искоса посмотрел на племянника и не сразу ответил:
- Конечно...
Потом потёр руки о передник и, глядя в огонь горна, заговорил:
- Я этих делов не знаю, сирота... Ты бы учителя спросил. А то попа...
Евсей вытер нос рукавом рубахи, ответив:
- Я боюсь их...
- Лучше бы тебе не говорить про этакое! - серьёзно посоветовал дядя Пётр. - Мал ты. Ты гуляй себе, здоровья нагуливай... Жить надо здоровому; если не силён, работать не можешь, - совсем нельзя жить. Вот те и вся премудрость... А чего богу нужно - нам неизвестно.
Замолчав, он подумал, не отрывая глаз от огня, потом продолжал, серьёзно и отрывисто:
- С одного краю - ничего не знаю, с другого - не понимаю! "Вся премудростью сотворил еси", говорится...
Он оглянул кузницу и, заметив в углу мальчика, сказал:
- Чего жмёшься? Говорю - иди, гуляй...
А когда Евсей робко пошёл вон, кузнец прибавил вслед ему:
- Искра попадёт в глаз тебе, будешь кривой. Кому кривого надо?
При жизни мать рассказала Евсею несколько сказок. Рассказывала она их зимними ночами, когда метель, толкая избу в стены, бегала по крыше и всё ощупывала, как будто искала чего-то, залезала в трубу и плачевно выла там на разные голоса. Мать говорила сказки тихим сонным голосом, он у неё рвался, путался, часто она повторяла много раз одно и то же слово мальчику казалось, что всё, о чём она говорит, она видит во тьме, только неясно видит.
Беседы дяди Петра напоминали Евсею материны сказки; кузнец тоже, должно быть, видел в огне горна и чертей, и бога, и всю страшную человеческую жизнь, оттого он и плакал постоянно. Евсей слушал его речи, легко запоминал их, они одевали его сердце в жуткий трепет ожидания, и в нём всё более крепла надежда, что однажды он увидит что-то не похожее на жизнь в селе, на пьяных мужиков, злых баб, крикливых ребятишек, нечто ласковое и серьёзное, точно церковная служба.
У соседей кузнеца была слепая девочка Таня. Евсей подружился с нею, водил её гулять по селу, бережно помогал ей спускаться в овраг и тихим голосом рассказывал о чём-то, пугливо расширяя свои водянистые глаза. Эта дружба была замечена в селе и всем понравилась, но однажды мать слепой пришла к дяде Петру с жалобой, заявила, что Евсей напугал Таню своими разговорами, теперь девочка не может оставаться одна, плачет, спать стала плохо, во сне мечется, вскакивает и кричит.
- Что он ей наговорил - понять нельзя, но только она всё о бесах лепечет и что небо чёрное, в дырьях, а сквозь дырья огонь видно, бесы в нём кувыркаются, дразнят людей. Разве можно этакое младенчику рассказывать?
- Поди сюда! - позвал дядя Пётр племянника.
И когда Евсей тихо подошёл из угла, он, положив ему на голову тяжёлую жёсткую руку, спросил:
- Говорил ты это?
- Говорил.
- Зачем?
- Не знаю...
Кузнец, не снимая руки, оттолкнул голову мальчика и, глядя ему в глаза, серьёзно сказал:
- Разве небо чёрное?
Евсей тихонько пробормотал:
- А какое же, если она не видит?..
- Кто?
- Танька...
- Да! - сказал кузнец и, подумав, спросил: - А огонь чёрный? Это ты зачем выдумал?
Мальчик молчал, опустив глаза.
- Ну, говори, - чай, не бьют тебя! Зачем ты её этакое болтаешь, ну?
- Мне её жаль, - шёпотом ответил Евсей. Кузнец легонько отодвинул его в сторону и сказал:
- Больше с ней разговаривать не моги, слышал? Никогда. Ты, тётка Прасковья, будь покойна! Дружбу эту мы нарушим.
- Трёпку бы дать ему! - посоветовала мать слепой. - Девочка жила тихо, никому не мешала, а теперь отойти от неё нельзя...
Когда Прасковья ушла, кузнец молча взял Евсея за руку, вывел его на двор и там спросил:
- Говори теперь толком - зачем ты пугал девчонку?
Голос дяди звучал негромко, но строго. Евсей струсил и быстро, заикаясь, стал оправдываться:
- Я - не пугал, я только так, - она всё жалуется: я, говорит, только чёрное вижу, а ты - всё... Я и стал говорить ей, что всё чёрное, чтобы она не завидовала... Я вовсе не пугал...
Он всхлипнул, чувствуя себя обиженным. Дядя Пётр тихо засмеялся.
- Дурак! Ты бы подумал - ведь она всего три года как ослепла, - ведь не слепой она родилась, после оспы это у неё. Значит, помнит она, что как светит. Экий ты глупый!
- Я не глупый, - она мне поверила! - возразил Евсей, вытирая глаза.
- Ну, ладно. Только ты не водись с ней... Слышишь?
- Не буду...
- А что плачешь - это ничего! Пусть думают, будто я тебя побил.
Кузнец толкнул Евсея в плечо и, усмехаясь, добавил:
- Жулики мы с тобой...
Тогда мальчуган ткнулся головой в бок ему, спрашивая дрожащим голосом:
- За что меня все обижают?
- Не знаю, сирота! - ответил дядя, подумав.
Обиды стали приносить мальчику едкое удовольствие, в нём туманно назревало убеждение, что он не такой, как все, потому его и обижают.
Село стояло на пригорке. За рекою тянулось топкое болото. Летом, после жарких дней, с топей поднимался лиловатый душный туман, а из-за мелкого леса всходила на небо красная луна. Болото дышало на село гнилым дыханием, посылало на людей тучи комаров, воздух ныл, плакал от их жадной суеты и тоскливого пения, люди до крови чесались, сердитые и жалкие.
Ночами по болоту плутали синие дрожащие огни, говорилось, что это бесприютные души грешников; люди сокрушённо вздыхали, жалея о них, а друг друга не жалели.
Но они могли жить дружно и весело, - Евсей однажды видел это.
У богатого мужика Веретенникова загорелся ночью овин; мальчик выбежал на огород, влез на ветлу и с неё смотрел на пожар.
Казалось ему, что в небе извивается многокрылое, гибкое тело страшной, дымно-чёрной птицы с огненным клювом. Наклонив красную, сверкающую голову к земле, Птица жадно рвёт солому огненно-острыми зубами, грызёт дерево. Её дымное тело, играя, вьётся в чёрном небе, падает на село, ползёт по крышам изб и снова пышно, легко вздымается кверху, не отрывая от земли пылающей красной головы, всё шире разевая яростный клюв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49