Прошла минута молчания, все сидели неподвижно, и даже Сурков замер а созерцании изящно обточенных ногтей на своих пальцах.
- ЗдОрово! - вскакивая на ноги, вдруг рявкнул Кирмалов таким голосом, точно у него в груди что-то разорвалось.- Верно! Свято! Я знаю, я тоже проходил сквозь свинство... я тоже все видел! Но у меня порвалась струна жизни, и я дребезжу. Я - дурак! Я сказал про вас - буржуй, да... Это мне стыдно... Простите! Я всё понял теперь... хоть и болван... Вот!
- Я очень, очень рад, что вижу вас таким... - серьезно и искренно сказал Шебуев, улыбаясь ему своей хорошей улыбкой.
- Да-а! - заговорил доктор с непонятным недоумением в голосе и на лице.- Все, что вы сказали нам,- сказано сильно, веско... хотя и субъективно... И, разумеется, непосредственный опыт, как базис миросозерцания, прочнее теории... глубже залегает в душу... Но, скажу, ограничиваться им, подвергая остракизму теории... было бы односторонностью... Главной силой сказанного вами, сколько я понимаю, является это бодрое настроение, этот, столь редкий в наше время, оптимизм...
- О, я не оптимист! - быстро воскликнул Шебуев,
- Нет? Но позвольте,- как же мы назовем ваше настроение? Жизнь прекрасна, говорите вы... На мой взгляд, такое утверждение является характерным симптомом оптимизма...
- Доктору необходимо поставить диагноз вашей болезни,- заявил Сурков необычным для него грубым голосом.- Определив ее как оптимистический взгляд на людей, он, наверное, пропишет вам близкое знакомство с ним, доктором, и... и вы скоро выздоровеете, Аким Андреевич!
- Ваши дерзости, милейший Владимир Ильич, не могут задеть меня, как и ваше остроумие не доставляет мне удовольствия.
- О доктор! Не говорите так протяжно, такими длинными фразами... Слушаешь вас, и кажется, что душа ваша куда-то ползет из вас...
- Господа! - строго и спокойно воскликнула Варвара Васильевна, вставая со стула и опираясь руками на стол. Лицо у нее было взволнованное, глаза расширены, и дышала она прерывисто.- Я прошу вас прекратить эти неуместные - извините! - даже неприличные остроты и дерзости. Я думаю, что Аким Андреевич сказал больше того, сколько вы заметили в его словах... Вы обижаете его... и меня... и еще вот их, людей, которые относятся к жизни серьезнее вас...
Она указала жестом руки на Хребтова, который сидел, медленно потирая руки и с таким видом, как будто он припоминал что-то, на Кирмалова, угрюмо и с раздражением смотревшего в лицо доктора, и на Малинина, который, облокотясь на стол рядом с ней, крепко сжал руками голову и, казалось, не слышал ничего.
- В словах Акима Андреевича было нечто и для вас, Владимир Ильич...
- Для меня? - сощурив глаза, воскликнул Сурков, нимало не смущенный выговором.- Нового для меня было немного... но, поверьте, Аким Андреевич, я слушал вас с искренним наслаждением. Если ваш голос и не крик жизни, то это все-таки жизненный голос! Я даже готов уважать вас... право! Говорю готов, потому что не уважаю людей... На это у меня есть причины и, быть может, одной из них является то, что я всю жизнь вертелся в кругу людей бесцветных, дряблых, безличных, людей интеллигентных, как вы выругались. А новым для меня были занозы Сорок семь заноз в спину, но жизнь все-таки прекрасна!.. В этом есть что-то фанатическое... Тут звучит восторг раба-христианина, который горит, облитый смолой, и уже ноги у него обуглились, но уста все поют хвалу богу... Это - хорошо! Это - сильно и хотя старо, а свежо! Господа! - задорно оглядывая всех черными глазками, звонко крикнул Сурков.- Я от всей души желаю вам по сорок семь сосновых заноз в спины. Доктор! Сообщите в "Новости терапии" рецепт для возбуждения жизни - сосновые занозы в спину по одному разу в неделю
- Опять спрыгнул! - угрюмо сказал Кирмалов и безнадежно махнул рукой,
- Это слишком часто! - смеясь, сказал Шебуев.
Он смотрел на юношу, как большая, спокойная собака-волкодав на разыгравшегося котенка.
- Ваши шутки утомляют, Сурков! - с гримасой усталости на бледном липе заговорил Малинин. Он был как-то подавлен и болезненно раздражен.- Неужели вы не чувствуете, что здесь сейчас прочитали всем нам отходную.
Шебуев с доброй улыбкой, дрожавшей на его губах, обернулся к Малинину, но в это время в комнате раздался тихий насмешливый свист.
Свистнул, конечно, Сурков. Он свистнул, кивком головы сбросил с носа пенсне, ловко поймал его в воздухе и сказал:
- Вы уже струсили, бедненький? О, успокойтесь! Быть может, вся эта громкая музыка играла только сбор на охоту, а не призыв к атаке.
И тотчас же, вздрогнув, он осекся и даже побледнел.
Несколько секунд все молчали, сразу почувствовав, что произошла крупная неловкость, сказано что-то двусмысленное и грубое. И все не смотрели на Шебуева. А он, спокойно улыбаясь, следил, как Сурков, стоя среди комнаты и смущенно посмеиваясь, ежился, точно от холода.
- Что вы хотели сказать? - тревожно прозвучал резкий голос Хребтова.
Варвара Васильевна искоса, виноватыми глазами взглянула на Шебуева и, должно быть, ободренная его спокойствием, попробовала рассеять неловкое настроение, охватившее всех.
- Ну, что же, Владимир Ильич? Сознайтесь, что острота вышла неудачной, и - мы вас великодушно помилуем...
Тут вмешался доктор.
- Владимир Ильич, кажется, заврался в своих шуточках. Это случается с остроумцами...
Но Шебуев, заметив смущение Варвары Васильевны, прервал его речь.
- Ба,- сказал он, усмехаясь,- кажется, словам... Владимира Ильича все придали какое-то... особенное значение?
Перед тем, как назвать имя Суркова, он на секунду замолчал, глаза его блеснули, и всем показалось, что вот сейчас он нанесет оскорбление Суркову. Но он только улыбнулся и продолжал:
- Вы смутили его, господа... и напрасно. Из его слов можно сделать лишь один вывод - он умный человек, Он выразил недоверие ко мне... это естественно... Для всех вас я - таинственный незнакомец. Владимир Ильич, мне кажется, только это и хотел сказать...
- Благодарю вас, благородный рыцарь! - низко кланяясь Шебуеву, сказал Сурков,- быть может, он хотел поклоном скрыть свое покрасневшее лицо Благодарю вас! Отныне моя жизнь принадлежит вам. Не приди вы ко мне на помощь - сии антропофаги, сиречь человекоядцы, сожрали бы меня с костями... Благодарю вас!
- Не стоит... Сосчитаемся... Узнав друг друга поближе...
- О, да! И отныне это цель моей жизни...
- Владимир Ильич! - с досадой и гневом воскликнула хозяйка.- Вы сегодня просто невозможны! Что с вами?
Он живо повернулся к ней, но в это время раздался тихий, прерывающийся от волнения голос Малинина:
- Во всем, что вы сказали, Аким Андреевич... самое главное то, что вы... выставили себя посланником... представителем от тех... от несчастных... со дна жизни... Какая роль! Ведь это святая, героическая роль! Это ужасно высоко... невероятно трудно... Меня поразила... до глубины души потрясла ваша... смелость... Я хотел даже сказать - дерзость... Прийти оттуда, от тысяч живых, погибающих во мраке людей... взойти на верх жизни и сказать о чувствах, думах, желаниях этих людей... и потрясти сердца до ужаса, до отчаяния, которое перерождается в безумную храбрость... в страстное стремление на помощь им. Ведь для этого нужно иметь язык пророка Исаии... Ведь это... чрезмерно для человека! Оттуда приходили... много! Некоторые владели пером, они рассказывали, и - что же? Ведь вот здесь, кроме вас, есть люди оттуда - но что же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30