Только солнышко с глаз долой, сидят Иван с Данилой в избе, гоняют чаи
да слушают из грамофонта последние известия. Стук в дверь. "Так что же,
заходи, коли хороший человек".
Заходит. Пегий весь, в поддевке с ремешками да пуговицами, но лицо
благообразное. Поставил саквояж у печки: "Здравствуйте, хозяева, я
турист". - "И ладно, турист так турист, садись с нами чаи пить".
Сидит, пьет, зыркает глазами. "Не боязно, говорит, в такой
глухомотине одним?" - "А чего нам, мил человек, бояться. Здесь у нас тихо,
радостно. Зверь дурного не скажет, а человек не дойдет; а коли дойдет, так
уж видно не просто так".
Призадумался.
"А как тут у вас, говорит, производится гомеопатия?"
Данило - на Ивана, Иван - на Данилу: "Что за гомеопатия?"
А тот смеется, этак диковато.
"Гомеопатия, говорит, такое устройство для сугрева и чтоб захорошело.
Опять-таки уничтожает микроба". - "Да мы, человек хороший, и так в тепле,
в хороше. А что до микроба, так он свою службу держит, мы свою, у нас мир
да совет. Не за што нам его бить".
Турист покашливать начинает.
"А что, говорит, за служба у вас такая?"
"А такая, милок, и служба, что грибы чаем, орехи сохраняем, всякие
травки в чай кладем, листочкам да корешкам счет ведем. Придет лось,
расскажет что вкривь, что вкось; прибежит белка, расскажет, где мелко.
Прискачет мангуста, скажет - что-то в лесу пусто; выйдем на полянку,
выкопаем ямку, было пусто, теперь станет густо. Подует ветер, расскажет,
что есть на свете; журчит река, несет вести издалека. А мы кашу едим, друг
на друга глядим, если где что не так - кидаем пятак, твой черед идти
восстанавливать".
А Данило встанет: а еще, дескать, Яблочную Машину Дарья строим.
Глядят на туриста, а турист уж кривулем пошел. Какая-такая машина
Дарья?
"Как же какая? Построим, будет себе работать. А работа у ней простая
- что в мире не так, поправлять себе потихонечку. Да что говорить, вон в
сарае стоит, выдь поглянь".
А из туриста уж жерди столбом полезли.
"Где, говорит, ваш сарай?" - и смотрит, как ерш на сковородке. - "Да
вон, во дворе". Он - к двери, открыл, да и замер, как вкопанный. "Кто это
там у вас по двору кренделями ходит?" Иван в окошко смотрит. "Глянько-то,
Данилушко, никогда не видал - хозяин вприсядку пляшет". Данило с лавки
прыг - и точно. "Ну, Ваня, дела. Никак, Яблочная Машина Дарья работать
зачинает".
Взялись за руки и - без всякого грамофонта - пошли плясать по всей
избе. От радости даже про гостя забыли. А тот стоит, лбом в притолоку
уперся и мычит что-то. Долго мычал. Потом к Даниле с Иваном повернулся, в
ноги поклонился.
"Простите, говорит, не знал вашей силушки".
"Да какая, турист, у нас силушка. Вот земля стоит, вот ветер дует,
вот ручей журчит, вот огонь горит. А наша служба - сердце к этому
приложить. Приложишь и слышишь - надо, брат Ваня, помочь. А отчего не
помочь, раз руки есть. Начнешь делать, смотришь - а тебе все, что на свете
есть, на свой манер подсоблять начнет. Так и живем - вместе".

Другой раз идет Данило с добычей к дому. А только-только первые
листочки желтеть начинали, солнышко к вечеру клонится, благодать. Дорога
тихая; а мешок тяжеленный - как раз на зиму новые валенки с галошами.
Умаялся, сел спиной к дереву, глаза прикрыл - отдыхает. Сидел, сидел
- вдруг чувствует: не один я тут сижу. Раскрыл тихонько один глаз -
ничего. Дорога, кустики, солнышко вечернее. Раскрыл тихонько другой -
ничего. А все равно - не один, хоть ты тресни.
Потом видит - сбоку в кустиках то ли тени морочат, то ли марево
какое. Ждет, не шелохнется. Долго ждет. Постепенно тени складываются так,
будто сидит кто. То ли зверь, а только ближе к человеку, только
маленькому, с булку. Да и то сказать - вроде человек, а вроде и нет, так,
не пойми что. "Кто же такой?" - думает про себя Данило. А в голове словно
шепчет кто-то, но без звука - Сван.
"Ишь ты, - думает Данило, - Сван. Что за Сван? А вот так... Сван - и
все тут".
А сидят все неподвижно. Данило сидит и человек тоже. То есть - вроде
человек.
"Сван, - думает Данило. - Сван... Откуда такой Сван?" - А на это ему
- никакого шепота, а представляется вдруг, как будто что-то -
давным-давно. И что - непонятно, но уж так давно, что душу захолаживает. И
так печально становится, как будто ни головы, ни тела, ни дома, ни крова,
а только - долго, долго... И словно бы что-то и было, но так давно, что уж
и неважно, было или нет; и уже не одиноко, а вообще как будто и нет
никого. Одна видимость, пустая игра света. Даже и слова такого нет.
Сидит Данило, и словно бы и его нет, легкий-легкий стал. Чувствует
запах дыма от печки, чувствует, как солнышко на листочках играет, как Иван
шти варит, как Машина Дарья в сарае стоит, яблоками из того угла пахнет. И
все у него этак складно получается - и он тут, и Сван, и дым из трубы.
Потом все прошло. Сидит он опять у дерева на пустой дороге, солнце
село, до дома рукой подать.
Пришел домой. Иван и вправду шти варит.
"Вот, Ваня, такое дело примнилось..."
"А и не примнилось вовсе, Данилушко. Есть такое, да только названия
ему никакого нет. А что встретил его - хорошо. В природе - оно все к
какой-нибудь пользе сложено".
Был и другой случай. Вышел ночью Данило из избы, сделал свои дела и
пошел поглядеть - что и где. Затаился под елкой, смотрит - как луна
светит. А на другом конце поляны вдруг будто идет кто-то, беззвучно,
качается. Длинный-длинный и голову на грудь свесил, как верблюд. Прошел -
и ничего, как и не было его. Даже Ивану забыл поутру рассказать, только
через месяц вспомнил.
А еще раз сидит в доме один, вдруг слышит: "Фея Внутреннего Гуся". И
все. Ничего не понял, решил, что примерещилось.

Если хорошо поискать, то и до сих пор можно найти в мире древнюю
вещь.
Иван пошел далеко за омуты и раскопал одну - нечаянно - под холмом.
Соскоблил землю как мог, ухватил за бок и домой. Поставил на лавку под
дерево, ждет, чтобы Данило пришел, объяснил ему про находку.
Пришел Данило с мешком, поставил было наземь, видит - Иван сидит, как
новый чайник, на лавку пальцем кажет.
"Вот, Данилушко, и я монплезир нашел". - Поглядел Данило и тоже сел.
Так и сидят молча. Потом Данило встал, походил вокруг. Послюнявил палец,
потер сбоку, сковырнул грязи комочек.
"Знаешь, брат Ваня, не видал я такого никогда. Давай, что ли, в ручье
помоем". - Отмыли с нее солидно земли, опять принесли, поставили. Стоит
себе. Данило с одного боку подберется, с другого - не понять. А то, как
художник, к крыльцу отойдет, сощурится, голову откинет и пальцами в
воздухе шевелит. А Иван присел на корточки и головой вертит: то на вещь,
то на Данилу.
Уж вечер близится.
"Знаешь, Ваня, не понять никак".
"Оставим-ка тут ее на ночь. Утро вечера мудренее".
Оставили, пошли в избу кашу есть. Потом за чай сели - а все
неспокойно. То один, то другой исподволь норовя в окошко заглянуть - как
там.
А на дворе темно. Ничего не видно.
Легли спать. Не спится. Ворочаются. Данило терпел-терпел, не
выдержал, говорит: "Интересно, как там она?" А Иван - с лавки: "Да вот и
я, Данилушко, думаю..."
Запалили лампу, выходят.
1 2 3 4 5 6 7